Глава XX. Они молча сидели на кухне...

Они молча сидели на кухне. Чай давно остыл. Альбина украдкой поглядывала на Стаса.

«Синяк под глазом знатный. Осунулся. Щетиной зарос…» – она чувствовала неловкость ситуации, но не понимала, что лучше сказать или сделать.

Стас отодвинул чашку от себя:

— Спасибо.

Альбина решилась:

— Стас, Егорке очень плохо, переживает…

«Блин, не то…»

Стас поднял потухший взгляд, направленный мимо ее лица:

— Прости. Я скотина, что не позвонил, – он тяжело вздохнул, – знал, что с тобой сын в безопасности…

Альбина набрала побольше воздуха и выпалила:

— Я не… Что сказать… Егорка не ел ничего… Почти… Папа морги обзванивал, а мы... Мы волновались… – она перевела дух и заговорила увереннее: – Где ты? Что с тобой?

Стас резко провел по волосам и шумно вздохнул:

— С женой разводимся. Она условие поставила: Егора отдаст без суда, если квартиру ей оставлю.

Альбина оторопела:

— Как? Это же твоя квартира? И Егорки… Наверно. Я законов, конечно, не знаю, но…

Стас перебил:

— Никаких «но» с Еленой быть не может: либо сын, либо – квартира, – он впервые посмотрел Альбине в глаза. – Егор проснется – к моей матери поедем. Вещи я собрал уже. Ты извини, что так вышло…

Альбину кинуло в жар:

«Как? Уедут? И Егорка? – она поняла, что сейчас разревется, как капризный ребенок, у которого отбирают любимую игрушку. Глаза защипало, дыхание перехватило. – Будь что будет!»

Внутренне сжалась и, глядя на клетчатую скатерть, твердо произнесла:

— Вы не можете уехать. Потому что я люблю… Егорку люблю… – сердце вытворяло невероятные кульбиты, – и… тебя, Стас… Я. Тебя. Люблю.

«Все…» – Альбина зажмурилась.

Окошко в деревянных часах, висящих над холодильником, со стуком распахнулось, и педантичная кукушка с выпученными глазами выполнила свою работу:

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку, ку-ку.

«Дура! – Альбина сгорала от стыда, – и она, и я!»

Стас положил на стол руки со сбитыми в кровь костяшками и угрюмо произнес:

— Аля, мне сейчас совсем не до любви. Пойми…Мне решать надо… Егора в сад устраивать: мать сказала, что договорилась. Развод еще этот… Работу искать. К репетициям уже через три месяца смогу приступить. Варианты есть, но пока все вилами на воде... Вадим обещал связи подключить.

Альбина кинула быстрый взгляд на Стаса:

«Как Вадим? – она ничего не понимала, – он же… О чем я думаю, идиотка? Дался мне этот Вадим! – Альбина лихорадочно соображала, как удержать Стаса и Егорку. – Ангел, сделай что-нибудь!»

Молиться она не умела, но сильное желание превратилось в намерение. Внутри все горело огнем.

Стас размышлял вслух:

— С художественной студией придется повременить… Мать, конечно, волнуется, что да как: у Лины Борисовны вдруг дальние родственники объявились, за дом судиться будут… После Нового года обещали приехать.

«Точно! Новый год!» – Альбина начала осторожно подбирать слова.

— Стас… Я тебя попрошу об одном… Только ты сразу «нет» не говори. Хорошо?

Стас сжал кулаки. Альбина шумно вдохнула:

— Я собиралась сама. Поехать. Там… Давно не была. Правда, надо протопить, но… Места много… И, можно…

«Да что ж это такое? Мямля косноязычная!»

— Стас, у нас есть дача, очень хорошая. Можно жить круглый год. Я приглашаю вас с Егоркой, – страх подгонял, и Альбина зачастила: – Там и воздух, и красиво очень. Гулянья будут на Рождество. С родителями я договорилась – они не против, – соврала наскоро.

Мысли ее опять обратились к Ангелу:

«Пожалуйста, пожалуйста! Пусть он скажет «да»!»

Стас забарабанил пальцами по столу:

— Я не знаю… – его лицо приняло растерянное выражение, – это, конечно, выход для меня. На время… И Егорка будет рад.

Альбина уцепилась за спасительную ниточку:

— Конечно, рад! Я ему в папиной мастерской оборудую место для рисования и заниматься буду с ним. Мы вчера начали картину.

Стас вдруг улыбнулся:

— Аля, ты прям как Егор тараторишь. Даже интонация такая же. Ему когда что-то надо от меня, так расстараться может.

«Вот хоть что мне говори, только соглашайся! – Альбина немного успокоилась. – Раз повеселел, значит, я добьюсь своего».

В коридоре раздался топот босых ног. На кухню вбежал сонный Егорка с зайцем в руке.

— Папочка! – Егорка с такой силой набросился на Стаса, что тот чуть не упал со стула, – ты меня… – он захлебывался словами, – не бросил, да?

Стас стиснул Егора в объятьях:

— Все, все… Егор. Что за глупости говоришь: я тебя никогда не брошу, сын!

«Я щас белугой зареву…» – подумала Альбина.

Стас резко вытер глаза рукавом свитера:

— Ну… Потоп решили устроить? – и строго выговорил, – прекращайте, оба.

Альбина шмыгнула носом, Егорка засмеялся:

— Потоп, мы потоп устроили! – слово явно ему понравилось.

— Сын, Аля нас в гости приглашает на Новый год, на дачу. Поедем?

Егорка вытаращил глаза:

— Там бабы будут?

Стас опешил:

— Какие бабы?

Альбина изучала Стаса и мысленно благодарила Ангела:

«Спасибо, что вовремя разбудил Егорку».

—  Их из снега можно лепить, – Егорка изумленно отпрянул назад, расширив глазища, – что непонятно?

Стас засмеялся:

— И бабу слепим.

— Ура! – Егорка завертелся на месте, и заяц, растопырив лапы, закружился вместе с ним в воздухе.

— О, Стас! – на кухню в халате и без очков, вошел отец, – доброе утро всем.

Стас вскочил и протянул ему руку:

— Здравствуйте, Андрей Ильич.

— Все в порядке? – отец добродушно глянул из-под густых бровей.

— Да.

— Мы завтра на дачу поедем. Вместе. – Альбина мимикой просила папу поддержать ее, – я сказала, что вы с мамой не против.

Отец еле заметно нахмурился:

— Езжайте, конечно, – и добавил, глядя на Стаса. – В электрике разбираешься? Барахлит.

— Я, Андрей Ильич много в чем разбираюсь. С шести лет без отца.

— Ну и ладненько. Аля, что у нас на завтрак? – отец потрепал Егорку по волосам, – мужиков кормить пора, да Егор?

— Да, деда Андрей! – Егорка вытянулся по струнке.

Альбина засуетилась:

— Пять минут. Умывайтесь пока… Стас, полотенце в шкафчике, над стиральной машиной.

— Я покажу, – пробасил отец, взяв Егорку за руку, – все за мной!

 

Стас сидел в кресле-качалке и наблюдал, как Альбина грунтовала холст. Егорка сновал рядом, таская тюбики с краской.

— Крышки складывай в коробку, – по-хозяйски распоряжалась Альбина, и Егорка тут же понесся исполнять. – Закатятся куда-нибудь, и краски сохнуть начнут.

«Как она заразительно все делает. Хоть бери валик и по холсту води… А сына не узнаю: преданный паж прислуживает своей королеве».

Стасу стало уютно. По-детски как-то. Он давно не чувствовал себя так спокойно. Потянуло в сон.

«Черт. Щас вырублюсь. Две ночи не мог уснуть, а тут разморило… – Стас вглядывался в лицо Альбины, старательно отгоняя дремоту, – от нее будто свет исходит. Вроде ничего особенного. То, как девчонка, заливается над Егоркиной нелепицей, то огорошит фразой на миллион. Словно сама жила во времена Моцарта или Гайдна…»

 

Альбина отрывала от липкой ленты куски и наклеивала их на большой белый холст, лежащий на какой-то крутящейся штуке. Второй холст положила на табуретку и приклеила снизу скотчем к ножкам.

Егорка макал палец в краску, исподтишка поглядывая на Альбину, и вдохновенно расписывал разложенные на столе листы бумаги.

«Вот жук!» – Стас улыбнулся и вспомнил детство.

 

Он любил слушать игру Лины Борисовны так, чтобы не обнаружить себя. Зимой прятался за приоткрытой дверью в гостиную, а летом подкрадывался к распахнутому настежь окну, вставал на цыпочки и осторожно высовывал макушку. Держаться за подоконник неудобно, шея затекает, но он терпел, весь погруженный в марево звуков. И хотя вел себя, как мышка, затихавшая при появлении кота, Лина Борисовна всегда его замечала…

«У нее глаза, что ли, на спине? – недоумевал Стас, пытаясь рассмотреть под густыми седыми волосами учительницы, собранными на затылке в пучок, потаенные органы зрения.

Лина Борисовна резко оборвала игру и повернулась:

— Деточка, вы долго намерены шпионить за мной?

Стас от испуга перестал дышать. Внезапно ослабевшие руки сорвались, и он упал на траву, больно ударившись копчиком.

Лина Борисовна тут же оказалась у окна, снисходительно подбодрила и пригласила войти в дом. Она играла, рассказывала о музыке, а Стас с упоением слушал, ухватившись за холодный бронзовый канделябр на пианино…

 

Стас расправил плечи и потянулся. Егорка выдавливал на полотно густую, как сметана, ярко-красную краску, причмокивал от удовольствия и, не умолкая, тараторил:

— А сюда – синюю! На нее – филеновую, пусть они играют вместе! – он несколько раз обогнул закрепленный на табуретке холст, вернулся к тому же месту и торжественно выдавил очередную порцию акрила.

Альбина засмеялась:

— Фиолетовую.

Когда весь холст был заляпан краской, Альбина покрыла его прозрачной пленкой, а Егорка аккуратно давил пальчиком, повизгивая, как довольный поросенок:

— Она мягонькая, пластилиновая! Я еще хочу!

— Что хочешь, то и делай: твоя краска всегда права, – Альбина взяла трехлитровую банку, – пойду за водой, а ты пленку снимай осторожно.

Стасу стало любопытно. Он поднялся с кресла, борясь с желанием уснуть:

— Что тут у вас получилось?

— Мы звезды будем зажигать, – Егорка уже тащил Стаса за руку, – видишь, как я умею? – он взял большую плоскую кисть и, обмакнув в золотую краску, принялся теребить щетину, оставляя на цветастом фоне мелкие брызги.

Стас удивился:

— И правда, звездное небо…

Альбина вернулась:

— На втором холсте млечный путь будем рисовать, хочешь помочь?

Стас растер ладони и решительно произнес:

— Я готов! – сон как рукой сняло.

Егорка широко расставил ноги, схватил мастихин и, размахивая им, произнес по слогам:

— Я умею рисовать кисточкой и красками.

Нарисую я кровать толстыми колбасками.

 

Вот на стуле у меня спит усатый рыжий кот,

Разукрашу-ка ему белый пухленький живот.

 

А на солнечном листочке, нарисую жирно точки:

Превращаются они в разноцветные цветочки.

 

Он замер, склонив голову в ожидании оваций. Альбина захлопала в ладоши, Стас подхватил, а Егорка подбежал к Стасу и похвастался:

— Это мы с Алей вчера стих сочинили, когда кота рисовали, – он тут же поскакал за деревянную ширму и вернулся с картиной.

«Необычная композиция, – отметил про себя Стас, – вблизи смотришь – беспорядочный набор цветов, а издалека – точно: кот лежит на стуле, ухмыляется, выставив пистолетом заднюю лапу. И аляповатые цветы на окне, освещенные солнцем… Круто!»

— Сын, мне очень нравится, – искренне похвалил Стас, осторожно ставя работу на мольберт. – Аля, у тебя талант педагога. У меня знакомый есть, частный детский садик держит. Хочешь, могу похлопотать? С детьми, думаю, управишься. И они тебя… – Стас замешкался, вспомнив свои утренние назидания, и аккуратно проговорил. – Полюбят… – он кашлянул и машинально проронил. – Тоже.

В мастерскую заглянула Ольга Львовна. Стас напрягся и приготовился к обороне. Ольга Львовна, метнула на Стаса недовольный взгляд и, поджав губы, строгим тоном поинтересовалась:

— Егорка где? Я суп его любимый сварила, – она осмотрелась по сторонам и громко позвала: – Его-ор!

Егорка выглянул из-за ширмы:

— Баба Оля, я иду!

Ольга Львовна скупо улыбнулась, не забыв повторно зыркнуть на Стаса, и скрылась за дверью, а Егорка, с видом заговорщика позвал:

— Папочка, а тут у Али небо и планеты стоят, смотри! – он выбежал на середину комнаты, с трудом удерживая в поднятых руках полотно, почти в его рост, – их много.

Альбина охнула, подскочила к Егорке и выхватила картину. Он, поняв, что сделал что-то не то, виновато пробормотал под нос:

— Я кушать… К бабе Оле, – и выскочил из мастерской.

— Я же… Спрятала их! – запричитала Альбины.

Стас заглянул за ширму и остолбенел. Прислонившись к шкафу с гипсовыми головами, на полу стояли величественные полотна.

Бездонный космический простор взирал на Стаса ослепительной палитрой красок, смешанных со звуковыми взрывами в его голове, в которой молниеносно что-то задвигалось, заскрежетало.

«Пенопластом по стеклу», – Стас закрыл уши и зажмурился.

Диссонансы жалили мозг, как осиный рой.

Стас замычал, согнулся и бессильно упал на колени. Его словно разобрали на множество мельчайших фрагментов, получивших возможность одновременно присутствовать в каждой частице мироздания. На гребне физической боли пронзительной чистотой зазвенела мелодия. Его мелодия…

 

«Звуков таинственных волны планету объяли.

Крылья мечты сиянье божественной воли

В них отражались... Таинственных тех повелений

Мир не услышал опять, но экстаз Посвященных

Вихри свершений открыл в бесконечном пространстве.

Молнии воли божественной вновь засверкали,

Творчества радость лилась через край, и границы

Мира явлений размыла она. Исступленно…»74

 

Альбина трясла его за плечо:

— Стас… Ты что?

Стас поднял взгляд на нее. Совершенно не к месту в памяти всплыло определение, которое он зубрил в школе к контрольной работе по физике.

«Диффузия – процесс взаимного проникновения молекул или атомов одного вещества между молекулами или атомами другого вещества…»

Стас неотрывно смотрел на Альбину. Она – на него. Ее щеки, краснея, выдавали смущение, но глаза впивались, проникая насквозь.

— Я ее слышу… – прошептал Стас, пытаясь проглотить застрявший в горле ком.

Глаза Альбины расширились:

— Кого, Стас? – она проговорила, казалось, еще тише, чем он.

— Бумага… – пробормотал Стас, с трудом встав на ноги.

Он, как ненормальный, шатаясь, заметался по мастерской. Альбина схватила его за руку. Лицо исказилось от испуга.

— Какую бумагу? Что с тобой?

Стас, отбросил ее руку, стащил белые листы, на которых пробовал краски Егорка. Тюбики посыпались на пол.

— Я ее слышу! – Стас набрал воздуха в легкие и во весь голос закричал: – Мою… Сим-фо-ни-ю! – он схватил со стола карандаш, резко провел пять размашистых параллельных линий и быстро начал заполнять пустоты между ними нотными знаками…

 

Они молча сидели на кухне. Чай остыл. Альбина украдкой поглядывала на Стаса:

«Непостижимо…Так не бывает, чтобы все в один день…» – усталость разъедала изнутри. Усталость, смешанная с незнакомым волнением. Границы матрицы раздвигались, разрешая пугливому сознанию поверить в произошедшее. – Международная выставка… Еще и музыкальная… Он вообще понимает, что я уже сто лет нормальную пейзажную кисть в руки не брала?!»

Стас положил на стол руки и уверенно произнес:

— Ты должна согласиться, Аля. Твои картины для людей, для мира. Забудь свой кулинарный: каждый должен заниматься своим делом. Талант – это, прежде всего, ответственность. Я это понял, когда перестал слышать музыку.

Он помолчал и начал с еще большим воодушевлением:

— Я с Генкой Шаховским уже договорился: он найдет спонсора. И площадку. Я допишу симфонию за два месяца. У тебя все получится. Поверь в себя. У нас… У нас все получится!

Альбина попыталась робко возразить:

— Стас… Я давно не пишу в академической манере, а это… – она беспомощно махнула рукой в сторону входной двери, – для себя же. Тайком. Ни мама, ни папа…

Стас перебил ее:

— Если я не занимаюсь на фортепьяно один день, это замечаю только я. Если я не занимаюсь два дня, это замечают критики. Если я не занимаюсь три дня, это замечает публика. Знаешь, кто сказал?

Альбина беспомощно помотала головой.

— Игнаций Ян Падеревский, польский пианист, композитор. Начнешь писать с завтрашнего дня. И каждый день. Техника восстановится. Не спорь. Со стороны виднее, на что ты способна.

Альбина подняла голову и встретила пристальный взгляд Стаса.

«Изучает. Как диковинную букашку», – она собрала волю в кулак и придала лицу дерзкое выражение.

Стас рассмеялся:

— Ты сейчас уснешь прям за столом, – он потер глаза, зевнул, как вальяжный кот, и, прикрыв рот рукой, добавил: – Я, кстати, тоже.

На кухню вплыла мама в крупных бигудях. Налила воды из графина, выпила и обронила между прочим:

— Станислав, я вам в кабинете Андрея Ильича постелила.

Стас встал и степенно поклонился:

— Благодарю вас, Ольга Львовна.

 

Альбина ворочалась, стараясь не задеть Егорку. Он наотрез отказался спать в кабинете со Стасом. Только с ней. Альбина слабо улыбнулась:

«Утро вечера мудренее. Завтра – на дачу, а на сегодня вы свободны, мозги мои великие…» – она повернулась на другой бок и с головой закуталась в одеяло.