В архитектуре шла настоящая борьба. Конструктивисты предлагали свои идеи, функционально вполне грамотные, но подчас утопические. Наша мастерская склонялась к монументализму, прочности, следованию традициям. Борис Михайлович иногда рассказывал об Италии, в которой его навсегда покорили развалины Рима, мощные амфитеатры, могучие колонны Пантеона. На толкучке я приобрел учебник по архитектуре для  бывших высших учебных заведений и погрузился в  изучение и запоминание архитектурной терминологии. По вечерам, после службы, зубрил названия ордеров, типы колонн, изучал формы фасадов, пробовал переносить на бумагу отдельные части знаменитых сооружений: Нотр Дам, Софийский собор в Константинополе, римский Пантеон.

 Был февраль 31 года, когда в мастерскую к нам прибыл фельдъегерь из Кремля с пакетом. Что в нем – я, конечно, не знал, но уже через несколько дней нас пригласили на общее собрание. Выступил перед нами сам Борис Михайлович.

-Мы будем принимать участие в важнейшем мероприятии, - сказал он, - нам доверено участвовать в первом предварительном конкурсе на строительство Дворца Советов.

 В конкурсе примут участие все творческие направления советской архитектуры. Это будет грандиозное сооружение, товарищи!

Дальше Иофан говорил о том, какие именно задачи ставит перед каждым нашим отделом предстоящий конкурс. И мы разошлись с ощущением близящихся перемен в нашей  работе.

 Я чертил с утра до вечера, предо мной появлялись контуры огромного портала, через который делегаты будущего съезда будут проходить в  зал заседаний. Над порталом Борис Михайлович разместил башню. Мы работали как одержимые.

 В мае  стали известны итоги первого конкурса. Никто не победил. Борис Михайлович явно нервничал, появлялся то в одной комнате, то в другой мастерской, его сотрудники за ним не поспевали. Он подходил к чертежам, что-то исправлял, обсуждал, переходил в соседнее помещение. Вскоре стало известно о новом конкурсе. На нас свалилась громадная работа. Два дня я провел в мастерской безвылазно – была срочная работа, возвращался затемно, Ниночка уже спала.

 В июле Борис Михайлович собрал нас снова. Строить окончательно решено на месте Храма Христа Спасителя. Это одна из лучших градостроительных площадок в городе.  Мы, наконец, освободим Москву от этого  уродливого детища самодержавной эпохи. Довольно он давил на сознание людей своей  бездушной, сухой и казенной массой. Пролетарская революция без страха снесет этот продукт господских вкусов старого времени.

Закипела новая работа. Постепенно стали вырисовываться контуры будущего грандиозного сооружения.

 В октябре я вышел  со стороны Волхонки к площадке Храма Христа Спасителя и увидел, как рабочие строят высокий забор. Они быстро прибивали поперечные доски, скрепляя поставленные вертикали, работа шла очень быстро и слаженно. На следующий день забор по периметру окружил весь храм,  широкие ворота в заборе вели к  Всехсвятскому переулку  и к Волхонке.

  Через два дня, проходя по набережной, я увидел небольшую кучку людей, которые смотрели куда-то вверх, указывая руками, и тихо переговаривались. Я подошел ближе, явно услышал: «вон они, анчихристы, ровно тараканы». Я стал смотреть туда, куда указывал рукой один из стоящих. На гигантском, сверкавшем матовым золотом  сквозь небольшую метель, куполе храма Христа Спасителя  были видны маленькие черные фигурки людей. Они выстроились в цепочку на огромной высоте и передавали друг другу куски  позолоченной медной кровли. Там, откуда они их снимали, появлялись черные прутья каркаса. Это были верхолазы, снимая куски, они передавали их внутрь, через день стало видно, что по длинной веревке части медной обшивки опускали вниз, откуда их вывозили на грузовике, подгоняя его прямо к центральному входу. Так продолжалось около двух недель, каждый раз, идя к себе на работу, я видел, как все больше и больше открывались гигантские черные ребра.

 Вскоре ребра купола совсем обнажились, теперь по утрам было видно, как черные фигурки верхолазов что-то делают вокруг подножия креста. Оттуда доносились лязгающие звуки электрической пилы.

 На следующее утро я привычным путем  вышел к набережной и повернул голову в сторону собора. Креста на прежнем месте  не было.

На набережной стоявшие  люди тихо передавали друг другу подробности вчерашнего снятия креста. Рассказывали, как подогнали грузовик, но он не справился, как бешено крутились на воздухе задние колеса, когда водитель дал газ, ну точно «жеребец необузданный ноги подкидывал» и  кузов машины аж взлетел, как  натянулся струной трос, а крест устоял. Слышны были рассказы, как матерился шофер, как подогнали другую, машину, скрепили обе и снова попытались сорвать крест, и крест согнулся, но опять устоял. Тут некоторые стали креститься. А потом шоферы загрузили грузовики кирпичами да камнями и дали газ. Крест заскрежетал, сорвался и рухнул вниз. Некоторые при этих словах зашептали проклятия, кто-то заплакал, кто-то снова перекрестился.

 Я тогда считал, что так и было нужно. Храм закрывал нам путь в светлое будущее, но эти картины – оголявшегося до ребер купола, плачущих людей, рассказы о том, как сорвали крест – засели в памяти и долго меня тревожили.

 Из-за пятидневной недели и смещенных выходных наши с Ниночкй выходные долго не совпадали, но в тридцать первом году вернулись к шестидневной рабочей неделе и фиксированному выходному. В первый же такой выходной пришел Пашка и рассказал, как носил пакеты на Спиридоновку самому писателю Толстому, смешно пародировал манеру писателя курить трубку. Мы с Ниночкой смеялись, пили принесенное Пашкой вино и закусывали фруктами.

-Как буржуи живем, - говорил Пашка, - а что? Имеем право. Мы здорово наголодались.

-Ты, Пашка, кажется, и тогда не голодал, - говорила, смеясь, Ниночка, - всегда чего-нибудь достать мог.

-Хочешь жить – успей к раздаче пирога, -  произнес Пашка свою любимую поговорку.

Потом мы отправились гулять на Рождественский бульвар, я показывал, где была лавка купца Рябухина, в которой начинал работать. Теперь там было ателье по пошиву костюмов.

-Вот, - сказал Пашка, - мне сюда и нужно. Хочу себе костюмчик сшить.

И Пашка живо нам обрисовал, какой бы он хотел костюм: двубортный, с накладными карманами, пуговицами на клапанах карманов, в полосочку.

-Мечта, - заключил Пашка свое описание.

 В тот день я работал над чертежом  кессонов зала  приемов правительства, каждый фрагмент вычерчивался, визировался у начальства, а потом поступал на подпись к начальнику строительства. Образцом для кессонов зала явно послужил купол Пантеона. В соседнем помещении вычечивали колоннады для зала. Мы засиживались допоздна.

 Когда я вечером вернулся к себе на Петровку  – Ниночки  дома не оказалось. Я посидел в пустой комнате и пошел разогревать примус, чтобы  приготовить чай. Розалия Павловна появилась на кухне.

-Следить за женой надо, молодой человек, - сказала она,  ядовито улыбаясь.

-Что вы хотите сказать, Розалия Павловна? – я не на шутку рассердился. Соседка стала, как обычно, греметь чем-то в раковине, - А то, молодой человек, что приятель ваш приходил, и Нина Петровна, нарядившись, - соседка сделала паузу и посмотрела на меня выразительно, с ним ушла.

-Какой приятель? – спросил я, не спуская глаз с примуса.

-А тот, что с чубом, - ответила соседка, - шустрый такой, еще рожи строит. Да, - прибавила она с чувством, - в наше время рожи не строили. И жены по вечерам дома сидели.

-Спасибо за информацию, Розалия Павловна, - моя благодарность звучала неискренне. Чай пить расхотелось.

Ниночка вошла где-то около половины двенадцатого. Я ждал ее, сидя на нашем единственном стуле. Войдя, она ничего не сказала, сняла свой берет и повесила его на вешалку.

-Нина, - почему ты мне не сказала, что пойдешь с Пашкой? Кстати, куда вы ходили?

-В кино, - спокойно ответила Нина, - тебя не было дома, тебя вообще все последние недели не бывает по вечерам дома. А откуда ты узнал, что я ушла с Пашей, от Розалии?

-Да, от нее. Ты же знаешь, я очень занят. У нас важная работа.

Она посмотрела на меня внимательно и ничего не сказала.

 В самом начале декабря два мощных взрыва потрясли окрестности. Взрывали все еще стоявший корпус Храма Христа Спасителя. Рассказывали, что гигантский барабан с грохотом провалился вниз, и на его месте долго кружилось целое облако каменной пыли. Но собор устоял, и каждый день, идя на службу, несмотря на высокий забор, я видел, как на высоте рабочие ломами все еще разбивают крепкую стену.

 Новый конкурс, уже открытый и охвативший весь союз, заставил нас всех еще больше увеличить темп работ. Борис Михайлович переселился в Дом Правительства, но у нас он появлялся ежедневно, постоянно заходил в мастерские, улыбался, шутил, повсюду был слышен его характерный черноморский говор. Дворец будет монументальным, с "римскими" Большим и Малым полукруглыми залами, свет в которые будет попадать по образцу Пантеона через  отверстие в потолке. Мы целыми днями чертили гигантские портики и колоннады.

Ниночка собиралась летом поступать в ВУЗ, по вечерам она часами сидела за столом с настольной лампой и учила материал для вступительных экзаменов.  После того неприятного вечера что-то в наших отношениях с Ниночкой сломалось. Она стала часто замыкаться в себе. Я пытался с ней говорить, она отвечала как-то деревянно, стала задерживаться на службе, мне все стало понятно.

 Я сам стал дольше задерживаться в мастерской, брал дополнительную работу.

Четырнадцатого апреля я поздно вернулся домой. Ниночки не было. Я открыл свой новый учебник архитектуры и погрузился в изучение схем и разрезов ренессансной архитектуры. Ниночка вошла тихо, в руках у нее был букетик ландышей.

-Миша, я ухожу, - сказала она, перебирая в руках отдельные цветки.

-К Пашке? – я отвернулся и уставился на страницу с разрезом Собора Святого Петра.

-Да, мы все решили, - она положила на стол свой букетик.

Больше она не сказала ничего, достала небольшой чемоданчик и стала собирать свои вещи. Я пытался читать, но застрял на одной строке – «новый зодчий значительно удлинил продольную ось собора, отошел от первоначального замысла гениального флорентийца и воздвиг фасад в классическом стиле».

Когда Ниночка подошла к комоду  и взяла свою фотокарточку, я встал, направился к комоду и сказал: - Оставь мне эту фотографию.

-Зачем? – спросила она, - к тому же у тебя останется вторая.

-Я хочу, чтобы осталась эта, - сказал я с ненужной настойчивостью и попытался взять фотокарточку из ее рук. Ниночка потянула снимок к себе,  он треснул ровно посередине. Она заплакала, схватила свой чемоданчик и быстро вышла из комнаты.

Я сидел на стуле, не поднимаясь, два или три часа. Потом закрыл учебник архитектуры. Букетик ландышей остался на столе.

 Я видел их несколько раз, наверное, пока они жили в пашкиной комнатке на Сретенке, а потом они куда-то переехали.

 Через год наш проект победил на всесоюзном конкурсе. Было организовано специальное Управление строительства Дворца Советов. Мы чертили грандиозные планы фасадов, залов, лестниц, гигантских пандусов, которые должны были вести ко Дворцу, и одновременно вычерчивали ручки, которые должны были быть вставлены в  двери залов, кресла, на которых будут сидеть делегаты, даже кронштейны для светильников».