– Смотри, Ася прилетела, вставать пора! – будит меня жена, которая уже сходила на нашу веранду-кухню и поставила на плиту греться чайник.

Ася – это белая озерная чайка, по-кубенски – вьюша, и прилетает она на скат крыши сарая, что стоит перед нашим домом, всегда, когда мы садимся за стол. Так и чувствует, что и ей что-то перепадет от завтрака или обеда. Сидит она на крыше с независимым видом, будто и не попрошайничает, и в то же время внимательно наблюдает и терпеливо ждет, когда мы закинем на крышу что-нибудь ей поесть. Также, не спеша, спустится к еде и мгновенно, стукнув большим белым клювом, ее заглотнет.

Среди чаек Ася оказалась самая догадливая, быстро сообразив, что мы ее тоже выделяем и хотим подкормить. Вернее, такая мысль, я думаю, посетила нас обоюдно, и Ася оказалась, как говорится, в нужном месте и в нужное время. Своеобразный момент дрессировки или закрепления рефлекса, как у животных, так и у птиц.

Поначалу на лакомство бросались и другие чайки, но Ася их бесцеремонно прогоняла. Поступала она так, то ли по старшинству, то ли по каким-то другим птичьим законам. Ася резко на них кричала, махая крыльями, птицы шарахались в разные стороны, недовольно перелетая на другие крыши. Иногда она пыталась клюнуть особо непокорных, и в результате оставалась вне конкуренции. Тогда Ася быстро успокаивалась и невозмутимо ждала, уже без соперниц, причитающуюся ей долю.

Почему мы ее назвали именем тургеневской героини? Мы и не думали ни о какой литературе, хватит ее для нас в Москве. А почему назвали… Так происходит всегда, когда кличка легко и естественно прилепляется. Просто однажды, когда мы уже заметили и выделили «нашу» чайку, жена, вынося остатки пищи, вдруг позвала: «Ася! Ася! Ася!». И чайка… отозвалась, откуда-то моментально спланировав на крышу. С того кормления мы уже говорили между собой: «Где-то сейчас наша Ася?» или: «Что-то Аси не видно».

И еще мы заметили, что когда стоял хороший летний день, вёдро, то и у Аси было веселое настроение. В такие моменты чайка могла для нас даже станцевать. Да-да, вдруг сделать красивое «па»: расперив широко одно крыло, совершить вокруг себя на одной ноге плавный оборот. А может, она таким образом просила добавки или вообще благодарила нас? Вопросов по поводу поведения нашей Аси, чем больше мы с ней общались, у нас не убавлялось, уж слишком необычна была наша дружба.

Колония чаек в это время уже вывела на другом берегу реки Ельмы птенцов. Пожни, заливные в весеннее половодье, и сейчас все еще топкие, с высокой травой, буквально были оккупированы сотнями чаек. Там стоял с утра до позднего вечера птичий грай, звучали те резкие и пронзительные выкрики, сливающиеся в один непрекращающийся птичий базар, которые характерны для крупных озерных чаек. Стоит только вплавь добраться до противоположного берега реки или подплыть к нему на лодке, как звук птичьего крика резко повышался. Чайки предупреждали друг друга об опасности, начинали низко планировать над головой, визгливо кричали, отгоняя тем самым нас, непрошенных гостей, – уходите, мол, убирайтесь прочь!

Проплывая на рыбалку или с рыбалки мимо противоположного берега, мы не раз видели одну и ту же картину: по небольшому песчаному бережку бегают или стоят, с интересом нас разглядывая, подросшие детеныши чаек – серые, неуклюжие и писклявые. Один раз видели даже «воспитательную работу» чаек-матерей. Два чаёныша бегали за чайкой, мелко разевая клювы, и выпрашивая у нее корм, но мать от них ловко увертывалась: ищите, мол, пропитание сами, вам уже пора начинать кормиться самостоятельно. Бегать-то от птенцов взрослая чайка бегала, но не улетала, видно, все-таки по-матерински их жалела.

Ася уже особо не заботилась о птенцах, и могла позволить себе проводить больше времени на стороне. А на стороне ей, как и всем птицам, постоянно хотелось есть. Ася могла хватать пищу долго, ненасытно, проглатывая ее, высоко закинув голову. Красавица-чайка у нас наедалась обычно до отвала.

Об этом я знал, когда поутру возвращался с рыбалки. Для Аси начинался пир-горой. Я порол рыбу (так у нас называют ее чистку) прямо на улице на столике, а в это время чайка, уже спланировав на конек крыши, невозмутимо ждала, поглядывая на мою работу. Вся требуха, за вычетом небольшой калабашки для кошки, доставалась обычно ей. Я высоко подбрасывал чайкино угощенье, оно смачно шлепалось на середину шиферных листов, и Ася, радостно размахивая крыльями, прыгала к своей законной добыче. Досыта наевшись, чайка низким, отяжелевшим полетом улетала к речным гнездовьям. Но к обеду она, бодренькая и легкая, вновь водворялась на крыше.

Говоря о чайкиных конкурентах, я забыл упомянуть об одном, наиболее наглом и настырном. Это была большая ворона, обычно громко плюхавшаяся с соседней ели на противоположный конец крыши, и сторожко наблюдавшая за процессом Асиного кормления. Стоило чайке зазеваться, ворона была тут как тут, выхватывала у нее из-под носа лакомый кусочек, и, не успев его даже заглотнуть, растрепанно взмывала вверх. Дожевывала она пищу где-то в укромном месте среди лап большой ели, растущей у нас на участке. Потом опять, как мессершмит, совершив плавный, контрольный облет, плюхалась на крышу.

Мы также легко назвали ворону-воровку Изей. Может быть, по контрасту с легкой, белой и грациозной Асей. Деревенские соседки звали Изю «помойной вороной», давно уже в наше отсутствие заприметив, что ворона живет на высокой ели, растущей на нашем участке, откуда и совершает свои налеты-набеги на окрестные дворы. Не знаю, как может это черное диковатое существо жить на ели, если оно обычно гнездится на березах, но то, что ворона часто тяжело выпархивала из-под еловых лап, мы и сами видели. Я даже подходил к толстому стволу дерева, безуспешно пытаясь вглядеться вверх, в зеленый полумрак, но так там ничего, похожее на гнездо, и не видел.

Ася ворону не любила, а Изя чайку побаивалась. Никогда она не приближалась к спокойно сидящей Асе, а действовала всегда из-за спины. Причем, со временем, когда наши кормления вошли почти что в постоянный график, ворона, освоившись с ситуацией, научилась нескольким приемам «ближнего боя»: воруя из-под носа у Аси пищу, она повертывала к чайке хвост, та, прыгая и возмущенно крича, увертывалась в сторону, чего Изе только и нужно было, чтобы успеть схватить корм. Лобовой бой для трусливой вороны был не нужен, хотя она и могла пустить в ход свой тяжелый черный клюв. Но зачем напрягаться? Зачем попусту биться за кусок хлеба, чтобы летели перья? Не легче ли обмануть соперницу? Изя так и поступала.

Вторым отвлекающим финтом у нее была гульба по крыше. Еще до того, как мы забрасывали на крышу корм, Изя с независимым видом прыгала по шиферу, но все-таки на всякий случай в отдалении от Аси. Вся собой показывая, что к чайке у нее ноль внимания и фунт презрения. Но стоило нам совершить заброс, и пока Ася ковыляла к нашему подаянию, Изя по инерции уже, набрав скорость, подлетала к пище всегда первой. Бедная Ася опять оставалась ни с чем.

Мы, естественно, пытались гонять ворону, шугать ее, но до крыши было высоко, и Изя чувствовала себя в относительной безопасности. Оставалось одно – ухитриться так забросить кусок, чтобы он упал чуть ли не под нос Аси, но это, увы, редко когда удавалось.

Надо сказать, что прожорливая Изя, и когда чайка, насытившись, улетала по своим птичьим делам, чувствовала себя у нас хозяйкой. Правда, все такой же вороватой. Стоило нам уйти из дома, как Изя планировала с ели к крыльцу или к помойке и совала свой клюв везде, где можно, и где ей нельзя. Для кота Дуська или на ночь для ёжика мы оставляли рыбные потроха, либо наливали в блюдечко молока, но так и не были уверены, что наши припасы доходили до адресатов, а не воровались коварной Изей. Пробовали даже задвинуть блюдечко вглубь кустов с надеждой, что ворона туда не сунется, но один раз, внезапно открыв дверь, я увидел, как Изя пулей взлетела вверх из-под зарослей крапивы. Прознала, чертовка!..

Летние праздничные деньки быстро бегут к осени. Постепенно начали пустеть берега реки. Чайки с чаёнышами куда-то улетали. Птенцы уже научились подниматься на крыло, да и кормиться приучились сами. А молодой организм, как известно, особенно прожорлив. Река меж тем всё мелела и мелела, остававшаяся в ней рыба сбегала в озеро. Кормовая база для чаек ежедневно уменьшалась.

Сначала Ася стала прилетать к нам с большими перерывами, а потом стала появляться вообще через день и, наконец, пропала совсем. Мы поняли, что она вместе со своими сородичами снялась с гнездовий и улетела. Куда?

Как-то в погожий августовский день мы выезжали на моторке через устье реки в озеро. Когда петляли между вешек – воткнутых в воду тонких стволов берез с одной-двумя оставленными ветвями на вершинах, боясь потерять русло реки и напороться на песчаную мель, я вдруг увидел на подводных травах, которые верхушками стлались по тихой озерной глади, белый остров. Он был таким белым на голубом пространстве воды, что напоминал льдину, каким-то чудом оставшуюся от весеннего половодья. Это были сидящие на травах чайки. Они уже не кричали, как на берегу реки, а вели себя степенно и важно, мерно покачиваясь на длинной волне.

Сюда на озеро они перелетели со всей округи в поисках лучших кормов, да и подальше от шумных двуногих обитателей, которые пугали их в деревне. Можно предположить, что чайки как раз нас, людей, считали, и не без основания иногда, самыми крикливыми и базарными существами, от которых надо бы держаться подальше, и лишь нужда в выведении потомства, генетически в течение многих веков приводившая чаек на берега реки, заставляла их временно смиряться с очевидными для них неудобствами.

И вот теперь по озеру как бы плыл легкий белый остров. Шум нашего лодочного мотора, неотвратимо приближавшегося к стае, природная осторожность птиц, заставила их суматошно взмыть в воздух. Белым облаком они планировали над берегом озера, над водой, поросшей трестой, то, выходя из пике во всей красоте своего белого оперенья, то, ложась на бок, и как бы исчезая в голубизне неба и соединенной с ней одним цветом воде. Чайки искали новое, безопасное место, где могли бы приводниться. А там, где только что был белый остров, замешкались несколько птиц, суетливо плавая по поверхности озера.

– Ася! Ася! – в один голос закричали мы, счастливо думая, что вдруг кто-нибудь нам и откликнется. Но наш крик окончательно вспугнул оставшихся чаек, и они поднялись вверх, догоняя своих летавших вдали сородичей. Правда, нам показалось, что одна из птиц все-таки немного отстала, хотела повернуть к нашей лодке, но это был только миг, и вот уже и она нагоняла своих белокрылых подруг.

– Ася! Ася! – уже жалобно мы взмолились, понимая, что «нашей Аси» уже никогда не будет …

…Рыба и дальше продолжала ловиться, и чем быстрее спадал летний жар и наступала августовская прохлада, когда после Ильина дня, судя по народной примете, «камень холодил воду», тем она попадалась в сети гуще.

Когда поутру я порол ночной улов, то уже без раздражения смотрел краем глаза на ворону Изю, которая с недавних пор по-хозяйски заняла Асино место. Она смешно наклоняла черную голову и выставляла набок хищный клюв, чтобы за кустами, окружавшими меня, разглядеть, что я там такое интересное делаю.

Я машинально уже чистил целыми тазами рыбу, отгонял особо назойливых мух и время от времени, набирая полную горсть рыбьей требухи, подходил к сараю и забрасывал ее на крышу:

– Ешь, Изя, не жалко!