Конечно, Достоевский — отец русской метафизики. Его до сих пор преподают, как писателя — психолога. Но еще Николай Бердяев заметил, что сам Достоевский избавился от психологии, вместе со взмахом топора, которым Раскольников раскроил череп старушки-процентщицы. С психологией было покончено в буквальном смысле слова, и на свет выпорхнула метафизика и стала перелетать и от одного литератора к другому, из «Мелкого беса» Соллогуба в произведения Мережковского и наконец достигла Мамлеева. Конечно, не Мамлеев отец метафизического реализма. Но именно у него метафизика приобрела грандиозные, монументальные формы и выплеснулась в массовую культуру бесконечными фильмами о маньяках, вампирах, каннибалах, и прочей нечисти.

Улица эта лежала на страшно далекой околице, где-то между теперешними московскими станциями метро "Алексеевская" и "Владыкино". Просто какая-то река Потудань. Асара Эппеля напрямую сравнивали с Бабелем и только редко и вскользь — с Платоновым. Почему с Бабелем — понятно. Оба писали "на еврейскую" тему. Только стиль Эппеля продолжает не крутого "мопассанистого" Бабеля, а печального и как бы косноязычного Платонова. Кстати сказать, "Река Потудань" начинается так: "Трава опять отросла по набитым грунтовым дорогам гражданской войны, потому что война прекратилась". Почти травяная улица.

В один год — 1857 — они подверглись судебным преследованиям после выхода, соответственно, «Госпожи Бовари» и «Цветов зла»»; так Вторая империя насаждала хороший вкус и благочестие, и Флобера и Бодлера обвиняли в оскорблении религиозной и общественной морали и издевательстве над приличными нравами. Виктор Гюго из изгнания отметил обоих, написав Флоберу: «Вы одна из тех горных вершин, на которую обрушиваются все удары, но они не в силах ее сокрушить», а Бодлеру: «Ваши «Цветы зла» сияют и ослепляют как звезды. Я кричу «браво» из всех сил Вашему могучему духу». Думаю, что Гюго не читал ни того ни другого, но счел нужным их поддержать и по политическим соображениям, и как собрат по перу.

У исторического писателя героями являются реальные люди. Одним из таких героев в документальной повести И.С.Лукаша «Голое поле» промелькнул Виктор Рутковский. Мимолетное упоминание увековечило его имя, открыло ему дорогу в историю литературы, привлекло внимание литературоведов. Могила его стала той точкой отсчета, от которой восстанавливается история его жизни. Размещение в «Киберленинке» нашей статьи «Тема Галлиполи в русской литературе» стало маяком и поводом для того, чтобы его внучатая племянница в третьем колене, одесская журналистка Мария Андреевна Булгакова 1981 года рождения прислала письмо и копию двух рукописных томов «Собрания стихотворений» и подборку из шести циклов 1914—1916 гг.

Предполагается, что автор знал, что делал. Предполагается, что и мы можем попробовать догадаться: почему это и зачем это. Но сначала о нарративе. Из названия можно предположить, что речь идет о беспорядочном, но устойчиво направленном перемещении группы лиц без определенного места жительства после бегства из некоего устоявшегося в своих границах региона (мы, обпившиеся нарзаном, имеем право лишь на расширенные дефиниции). «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». За последние тридцать лет российская литература выдала десятки самых невероятных вариаций на темы, казалось бы не оставляющие места для разночтений. Так что поневоле приходится быть осторожным в предположениях.

Уезд как административно-территориальная единица на Руси известен с XIII в. Состоял из города и подчинённых ему волостей. С начала XVII в. управлялся воеводой. Время было трудное, с точки зрения нас, людей XXI века, почти непереносимое, хотя… У нас ведь тоже свежо в памяти Смутное время, наверное, 2-е Смутное время России — так было бы вернее его назвать; боюсь, оно ещё не миновало. В начале XVI в. Город Николы Заразского укрепляется и разрастается; к 1531 году относится завершение постройки его кремля, и ныне являющего вполне мастерство тогдашних градостроителей. Промыслом Божиим он превосходно сохранился.

Известно высказывание Владимира Ходасевича: «Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком и весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковских метафор и метонимий — крошечную кочерыжку смысла». Мы полагаем, главное, что эта твердая кочерыжка смысла там есть. А задача поэзии — не только открытие нового («езда в незнаемое», как сформулировал Маяковский), но и преобразование обыденного смысла. Этому и служат пастернаковские метафоры и метонимии, выводя читателя вслед за автором к новому пониманию происходящего с ним.

К 140-летию памяти великого русского писателя. Творчество Ф.М. Достоевского — одно из вершинных достижений русской классической литературы — справедливо уподобляют космосу. Созданный писателем художественный мир столь грандиозен по масштабам мысли и чувства, глубине духовных проникновений, что представляет собой своего рода необъятную вселенную. Феномен Достоевского заключается в том, что интерес к нему во всём мире не только не ослабевает, но со временем всё более возрастает. Ведущие университеты Западной Европы, США, Японии и других стран уже давно и достаточно глубоко изучают творчество великого русского классика не только на факультетах филологии, но и философии, психологии, юриспруденции, социологии, смежных дисциплин.

Эдуарда Лимонова вряд ли можно читать без сожаления. Практически любое его публицистическое произведение изобилует ненавистью к людям, к их творчеству. Своё недовольство творчеством и личностью Э. Лимонова мне передают многие: учителя, учёные, писатели, интеллигентные тренера по фитнесу. Есть, конечно, кое-какие омские журналисты, которые ценят в Лимонове эпатажника, излагающего колючую мысль талантливо и легко. Но замахиваться снова и снова на классиков, как делал Лимонов в своих работах, — это надо обнаглеть, как минимум, не уважать устоявшиеся традиции.

Афанасий Афанасиевич Фет, чьё двухсотлетие отмечается в этом году, подобно Пушкину, приходит к нам со своими стихами ещё в раннем детстве и затем сопровождает всю жизнь: «Мама! глянь-ка из окошка …», «Ель рукавом мне тропинку завесила…», «Печальная берёза у моего окна…», «Уж верба вся пушистая…», «Первый ландыш», «В дымке-невидимке…», «Это утро, радость эта…», «Зреет рожь под жаркой нивой…», «Ласточки пропали…», «Сияла ночь. Луной был полон сад…», «На заре ты её не буди…», «Я пришёл к тебе с приветом…» Фетовские строки — целый мир светлой радости — ласкают слух, греют сердце, щедро изливают в душу читателя любовь, добро и красоту.