Предполагается, что автор знал, что делал. Предполагается, что и мы можем попробовать догадаться: почему это и зачем это. Но сначала о нарративе. Из названия можно предположить, что речь идет о беспорядочном, но устойчиво направленном перемещении группы лиц без определенного места жительства после бегства из некоего устоявшегося в своих границах региона (мы, обпившиеся нарзаном, имеем право лишь на расширенные дефиниции). «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». За последние тридцать лет российская литература выдала десятки самых невероятных вариаций на темы, казалось бы не оставляющие места для разночтений. Так что поневоле приходится быть осторожным в предположениях.

Уезд как административно-территориальная единица на Руси известен с XIII в. Состоял из города и подчинённых ему волостей. С начала XVII в. управлялся воеводой. Время было трудное, с точки зрения нас, людей XXI века, почти непереносимое, хотя… У нас ведь тоже свежо в памяти Смутное время, наверное, 2-е Смутное время России — так было бы вернее его назвать; боюсь, оно ещё не миновало. В начале XVI в. Город Николы Заразского укрепляется и разрастается; к 1531 году относится завершение постройки его кремля, и ныне являющего вполне мастерство тогдашних градостроителей. Промыслом Божиим он превосходно сохранился.

Известно высказывание Владимира Ходасевича: «Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком и весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковских метафор и метонимий — крошечную кочерыжку смысла». Мы полагаем, главное, что эта твердая кочерыжка смысла там есть. А задача поэзии — не только открытие нового («езда в незнаемое», как сформулировал Маяковский), но и преобразование обыденного смысла. Этому и служат пастернаковские метафоры и метонимии, выводя читателя вслед за автором к новому пониманию происходящего с ним.

К 140-летию памяти великого русского писателя. Творчество Ф.М. Достоевского — одно из вершинных достижений русской классической литературы — справедливо уподобляют космосу. Созданный писателем художественный мир столь грандиозен по масштабам мысли и чувства, глубине духовных проникновений, что представляет собой своего рода необъятную вселенную. Феномен Достоевского заключается в том, что интерес к нему во всём мире не только не ослабевает, но со временем всё более возрастает. Ведущие университеты Западной Европы, США, Японии и других стран уже давно и достаточно глубоко изучают творчество великого русского классика не только на факультетах филологии, но и философии, психологии, юриспруденции, социологии, смежных дисциплин.

Эдуарда Лимонова вряд ли можно читать без сожаления. Практически любое его публицистическое произведение изобилует ненавистью к людям, к их творчеству. Своё недовольство творчеством и личностью Э. Лимонова мне передают многие: учителя, учёные, писатели, интеллигентные тренера по фитнесу. Есть, конечно, кое-какие омские журналисты, которые ценят в Лимонове эпатажника, излагающего колючую мысль талантливо и легко. Но замахиваться снова и снова на классиков, как делал Лимонов в своих работах, — это надо обнаглеть, как минимум, не уважать устоявшиеся традиции.

Афанасий Афанасиевич Фет, чьё двухсотлетие отмечается в этом году, подобно Пушкину, приходит к нам со своими стихами ещё в раннем детстве и затем сопровождает всю жизнь: «Мама! глянь-ка из окошка …», «Ель рукавом мне тропинку завесила…», «Печальная берёза у моего окна…», «Уж верба вся пушистая…», «Первый ландыш», «В дымке-невидимке…», «Это утро, радость эта…», «Зреет рожь под жаркой нивой…», «Ласточки пропали…», «Сияла ночь. Луной был полон сад…», «На заре ты её не буди…», «Я пришёл к тебе с приветом…» Фетовские строки — целый мир светлой радости — ласкают слух, греют сердце, щедро изливают в душу читателя любовь, добро и красоту.

К 160-летию публикации романа И.С. Тургенева «Накануне». Слово, вынесенное в заглавие романа И.С. Тургенева «Накануне», завораживает какой-то недосказанностью, мерцающей тайной. Название оказывается столь многомерным, что допускает многообразные варианты прочтения и интерпретации произведения. При внешней простоте сюжета внутренний план романа чрезвычайно ёмок. В глубинах его поэтики за внешними, очевидными событиями открываются иные сферы – религиозно-философские, символические, метафизические.

В перерывах между лекциями мы обычно сидели не подоконниках двух окон, выходящих на литинститутский дворик. Там еще не было Герцена — просто травка и пара скамеек, вечно облепленных первокурсниками. Стоя перед ценителями поэтических шедевров кто-то отважно читал свои стихи. Слушали, оценивали, прикидывали: кто «самый-самый», а кто «так себе». Знакомились друг с другом. А из окон смотрели, как поспешают на лекции наши профессора, одни фамилии которых, не известные пока нам, поражали своей уникальной значимостью: Виктор Шкловский, Бонди, В.И. Дынник, Луговской, Архипов, Поспелов… Томашевский, Цейтлин. Какие же мы были дураки, когда на первых порах читали произведения сокурсников, пристроив их не коленке, и пропуская мимо ушей лекцию.

С Женей Евтушенко отношения всегда были мимолетные: с ним дружить невозможно, долго общаться тоже трудно. Да ни я, ни тем более он в этом не нуждались. Когда мы пришли на первый курс, Женю уже отчисляли с третьего: не сдал «академическую задолженность». Говорили, что несколько раз не мог ответить Г.Н. Поспелову по русской литературе 19 в. «Ну, вы тут сдавайте, а я пошел издаваться», — якобы сказал он студентам-товарищам. Тогда у него вышел «Третий снег», года через два — «Шоссе энтузиастов». Заскакивал он к нам на семинары в основном из-за Ахмадулиной, на которой вскорости и женился, низвергнув в бездну отчаяния Ваню Хэ, безнадежно в нее влюбленного.

На русском устном Г.Н. Поспелов шепнул кому-то из ассистентов: «Обратите внимание на этого мальчика, у него лучшее сочинение». Экзамены сдавал лихо: каждый день смотрел кино «Фан-фан — Тюльпан» для бодрости, а на полу, на Петровке, у стариков, спали вповалку бывшие нахимовцы, проездом в отпуска и к местам новой службы — в высшие училища.