Мое писательство – это разглашение тайны. Я рассказываю, чем асинцы занимаются на самом деле...

Логика Ничипоренко непобедима. Она непобедима для любого врага, потому что победа — прежде всего торжество мысли. А передумать Ничипоренко попросту невозможно. Его мысль похожа на партизана в зимнем лесу: она возникает ниоткуда и против всех устоявшихся правил, как двустволка из заснеженных кустов, бьет в самую суть и бесследно исчезает...

...А «Васе» чего? Желание женщины – закон для извращённых! Никаких возражений! Берёт в руки лом, как охирачит её по хребтине! Девица мимо кровати – брык! Очередная отдыхающая. Теперь на том свете с чертями будет упражняться. В особо извращённой форме, факте, и сладострастном содержании.

Будущий Асинск, избегая выпячиваться, был грязным, нервным и приземистым. Основное жильё – землянки и приплюснутые домишки с высокими крышами, чтоб снег съезжал. Работа была тяжёлой и опасной, а досуг асинцы в основном проводили так – пьянки-гулянки, мордобой, а могли и ножичком пощекотать. Не случайно центральные районы выразительно именовались: Теребиловка, Вшивая горка…

"А тогда… тогда мы с ней отправились в местный туристический лагерь и замечательно провели там время. Я, конечно, строил планы, говорил о женитьбе, как окончу третий курс института, но уехал в Москву и на этом всё закончилось. Была Тома девственницей", – добавил Вова, ковыряя вилкой в салате…

Пошел редкий дождь, и вода будто покрылась сыпью. Город Солдатск Северо–Вышкинского района постепенно скрылся в дымке дождя. Еще спустя немного времени его отгородили от скованного печалью Василия Васильевича облысевшие осенние холмы. Девка вдруг открыла широкий рот и сказала подряд несколько непонятных слов.

Обожаю кататься на каталке. Нас - меня и куклу Лику - везут веселые парни-санитары. Завозят в серый лифт. Он космонавтский. У него толстые двери с круглыми маленькими окошечками. Мне нравится, что парни шутят. Их распирает от смеха и от них приятно пахнет табаком. Как от папы...

Сказать, что я был туп, значит – ничего не сказать. Я был непроходимо туп, что позволяло тирану прохаживаться смычком по моим ладоням, а ещё называть «ёлопом», что на львовском диалекте означало – болван.

— Да потому что Толик уже взял всю вину на себя! — закричала Наташка. — Он будет смотреть на тебя огромными, измученными глазами и не по-ни-мать тебя!! Ты хладнокровно ждала, чтобы предать его, и ты сделала это. Теперь Толик — иуда, ты — победительница, а победитель никогда не станет перед побежденным на колени!.. Но подумай… Подумай и тогда ты поймешь, что иуда — не Толик, а ты!.. Люська тихо всхлипнула.

Клушин, перегнувшись через решётку Пантелеймоновского, выждал, когда из-под моста воровато высунет тупую морду речной трамвайчик, тщательно прицелился и плюнул в толстуху на алой палубе в маленькой розовой шляпке, попал и пошёл дальше, волоча за собой понурую собаку. Солнце припекало. Собака смердела. Спина подсыхала.