Аввакум и Епифаний

Аввакум и Епифаний

 

«По благословению отца моего старца Епифания  писано моею рукою, и аще что реченно просто,  и вы, Господа ради, чтущие и слышащии, не  позазрите просторечию нашему…».

Аввакум

 

Аввакум (один):

 

Нас развели по четырём углам,

Вокруг устроив шабаш и бедлам.

 

Не взяться за руки.

И рук нет у души,

Она дрожит,

Сливаясь с тем,

Что любит.

Нас земляные тюрьмы не погубят,

Но Высь незримая

В Исусе закружит.

 

Ты, дальний житель,

Правнуков приплод,

Через страдальцев обретаешь вечность,

Через упорство наше,

Нашу честность,

Чтоб над снегами вынянчить восход.

 

Век долгий обещаю без греха,

Такой же ночи, долгой и безгрешной.

Есть только Бог!

И правда неизбежно

Сердца соединит нам

И века!

 

(В оконце, что под потолком, появляется Епифаний, оба они в безмолвии расширяют проем, и старый инок втискивается, вваливается в узкое пространство земляной камеры)

 

Епифаний:

 

Привет тебе, священный протопоп.

 

Аввакум:

 

Что колокол гудит твой добрый рот.

Аз радуюсь, отец духовный мой,

На голос твой невнятный, но живой.

Язык отрезан, вновь ты говоришь!

 

Епифаний:

 

И ты горишь!

Пришёл я рассказать тебе мой сон.

 

Аввакум:

 

Ты мастер сны смотреть, каков же он?

 

Епифаний:

 

Сердечными очами видел чудо:

Оконце выросло и повернулось к люду

В четыре страны света… Оробел,

И томен стал – и к свету полетел.

И слышу:

 Путь тори, свершая дело…

 

Аввакум:

 

Какое дело? Всё здесь омертвело.

 

Епифаний:

 

Ты слушай дальше:

В гору солнце село,

Стал тонок сон, едва и ухватил.

Сижу, листы бумажные слагая,

Они чисты и валятся без сил.

Уж есть стопа, а рядом с ней другая,

В тетради их собрал и переплёл.

Взял первую, а белая страница

Уже успела будто увлажниться,

Смотрю – слова…

И вдруг строку прочёл:

Мёртвый вечно волнуется мир.

И пробудился…

А строка дрожит.

 

Аввакум:

 

Сильна она.

Здесь каждый – мертвожив.

И черти повылазили из дыр.

 

Епифаний:

 

Сидим в земле

И ждём за часом час

Со стороны спасения для нас.

А ты не жди, а ты – заговори!

 

Аввакум:

 

Дел хочется.

По ним душа горит.

 

Епифаний:

 

Сначало Слово было. Дай слова,

Чтобы восстала прежде голова…

 

Аввакум:

 

Не будет средь живых меня.

 

Епифаний:

 

Но будет больше божьего огня,

И люди обогреются тобой,

И с нечистью они продолжат бой.

 

Аввакум:

 

О чём же речь вести? Пересказать ученье,

Составить новое из старого моленье?

Пусть Федька-дьякон, мерзкий еретик,

Составит груду богомерзких книг.

 

Епифаний:

 

Зачем ты так о нём?

Сидит без языка,

И более моей усечена рука,

Но не сдаётся и не ищет благ.

 

Аввакум:

 

Всё, отче, так…

Да всё совсем не так.

Аз не писатель,

Просто протопоп,

О чём скажу?

 

Епифаний:

 

Пчелою сладость сот

Насобирай

И сохрани в словах

Всю жизнь свою, как древле, в житиях.

Ты не келейный инок, ты не я,

Тебе известна русская земля.

О том, как нам спасаться в староверье,

О всём поведай… и о Пустозерье.

 

Аввакум:

 

Аз книжно речи править не привык,

По-гречески, еврейски, по латыни

Ни слова не провякает язык.

 

Епифаний:

 

Своею речью каждый душу вынет,

И ты природной, русской – дорожи,

И расскажи, как жить. И как ты жил.

 

Аввакум:

 

В моей крови шарахается сила,

Не выела очей темничная могила,

Пройду правдивой книгою...

Ты прав:

Быть «Житию», когда развеют прах

Над Ледовитым морем, над снегами.

И не Москва теперь, Господь за нами!

 

Епифаний:

 

Сам знаешь, каково теперь в Москве.

Бог – в сердце, а ученье – в голове.

 

(На губах Епифания проступает кровавая пена, рана от урезания языка вновь открылась, ему трудно говорить)

 

Аввакум:

 

По спёкшейся всё новая сочится…

Когда бы дух гнездился в языке,

А слово правое слагалось бы в руке,

Но над тобой, отец мой, божья птица,

Не ветвь оливы в клюве –

Твой язык!

Дай я его вложу в уста обратно,

Чтобы молитвой к небесам приник,

И речь была просторна и понятна.

 

(Кропит уста святой водою и смазывает с молитвой освящённым маслом, елеем)

 

Пошевели обрубышем во рту.

Дай с губ слюну я оботру…

 

Епифаний:

 

Рот очищается, в спокойствие приходит.

Знать, речь нужна и Богу, и природе.

 

 

ЛАЗАРЬ И ФЕОДОР

 «Преклоните ушеса во глаголы уст моих…»

 Феодор

 

Лазарь:

 

Беда к нам идёт не с иных сторон.

Средь братьев по крови и духу разлом.

Ты, Фёдор, с Аввакумом помирись.

Одна уготована Господом высь.

 

Феодор:

 

Так ли?

 

Лазарь:

 

Ржа разъедает по капле.

 

Феодор:

 

Уйду в свою темницу,

Буду молиться.

 

Лазарь:

 

Скорый рассвет впереди.

Иди.

 

Феодор (молится в своей темнице):

 

Создавый мя,

Помилуй мя,

Буди воля твоя!

 

( За оконцем слышится лёгкий шелест)

 

Ангел мой,

Утешенье моё на сем свете,

Голос твой с неба

И тонок и светел.

Если б лицо твоё видеть!

Да ты ведь бесплотен,

Ходишь по верху темницы –

Лёгок, свободен.

Распря священная

Всех нас, страдальцев, сгубила.

Если бы в Слове

Были тверды и едины –

Учетверилась бы сила.

Ангел мой,

Стены тебе не помеха,

Голос твой слышу,

Он мне – утеха!