Чугунное утро обычно наваливалось в выходные. Такое, что, кажется, даже глаза открыть — тяжкий труд, не то что пальцем шевельнуть или подумать о том, чтобы приподняться. Ни эмоций, ни чувств — всё затихло, тело будто закатали в корку асфальта, а под ней напряжённо и упрямо стучит сердце. Кажется, что в груди совсем не осталось места для воздуха. Просто дыши, Лис. Живи.

Подошла Катя. С раннего утра у печки да у плиты… Катюшка — кормилица наша…

Сестра видит мучительно заострившиеся черты лица брата, проводит ладонью по его лбу, откидывая сильно отросшие пшеничные пряди.

— Лёнь, у тебя ещё много денег осталось в резерве? Из тех, что привёз.

Лис чуть качает головой — нет, мол… Приоткрывает один глаз.

— Знакомые ребята попали в беду, — Катя присаживается рядом. — Два брата — погодки. Выпустились из детдома, вернулись в свою квартиру, а там долги. Огромные.

Лёнька слушает — набухает болезненная складка между бровями.

— К ним стали приходить странные люди. Не приставы. Настойчиво предлагают обменять квартиру с долгами на дом в какой-то дальней деревне. Пугают, что иначе государство за долги совсем квартиру отберет, а так хоть дом будет. Каждый день приходят, на мозги давят… Ребята не знают, как быть. Давай съездим к ним…

Лис поднимается тяжело, медленно, с невольным хрипом-стоном. Но сестра знает — ничего страшного, сейчас он прошлёпает босиком вниз по ступенькам крыльца, оботрётся обжигающим снегом и снова станет прежним, уверенным в себе Лёнькой. Даже на девятичасовой автобус до города они успеют.

Братья — Саша и Вова — похожи, младший чуть выше. Они угощают гостей слабо подогретым чаем из пакетика, сыплют на ломти белого хлеба сахар. Лёнька задает вопрос за вопросом, но беседа не клеится — братья ничего не знают.

— У вас квартира в собственности или по социальному найму? — переглядываются, пожимают плечами. — Надо узнать. Поройтесь в шкафах, столах, поищите документы, сходите в домоуправление. Где оно? У соседей спросите.

— Ты скажи, не выгонят нас на улицу? — волнуется старший.

— Нет, но могут переселить в меньшее по площади жильё. По решению суда. Это максимум, — Лёнька хочет успокоить, но слово «суд» пугает братьев, они уменьшаются в размерах и ёжатся. — Гоните в шею всех этих риелторов, которые вас достают, они никто, у них прав нет. Не открывайте им дверь.

— А у них это… Ключ есть, сами заходят, — младший разводит руки, будто уставшие крылья.

Лис смотрит удивлённо.

— Дубликат они себе сделали как-то, — поясняет старший.

— Так замок поменяйте.

— Замок? Новый? Купить надо? А старый вытащить? — братья растеряны.

Лёнька вздыхает.

В дверь звонят. Потом стучат. Потом что-то бубнят на лестничной площадке. На лицах братьев страх.

Лис отправляет Катю в дальнюю комнату, сам встаёт за дверью. В замке царапается ключ. Заходят трое плотных парней в кожанках и джинсах. У одного на шее татуировка. Двое сразу идут вглубь, третий остаётся в прихожей. Лис захлопывает и запирает дверь, встаёт между ней и бандитами:

— Незаконное проникновение. Вова, набирай 02. Я свидетель.

— Э, погодь, ты откуда? Парнишки наши кореша, — все оборачиваются к Лёньке.

Он стоит монолитно — не свернуть, следит за их руками — у одного пушка за пазухой, второй теребит в кармане нож. У Лиса нож за голенищем.

— Под кем ходишь? — набычиваются риелторы.

— Вашего пахана знаю. У парней крыша есть. Отступитесь. Сирот грех обижать. Не нужны же нам тут менты, правда? — Лёнька внезапно плавно и быстро уходит вниз, оказывается за спинами бандитов. Ствол под курткой у братка угрожающе щёлкает, но они бросаются к двери, дёргают задвижку и вываливаются на лестницу. Громыхают вниз.

Лис смотрит на Вову:

— Позвонил ментам?

— Не… А кто ихний пахан?

— Да хрен знает.

Через пару часов Катя мешает булькающий в алюминиевой кастрюле суп. Лёнька напевает песню из «Бандитского Петербурга», они с парнями вгрызаются в нутро двери — меняют замок.

Там для меня горит очаг —

Как вечный знак забытых истин.

Мне до него последний шаг.

И этот шаг длиннее жизни…