Музыка — универсальный язык человечества.

Генри Уодсворт Лонгфелло

Наконец, осенью 1812 года напряжение, связанное с присутствием захватчиков, которые устанавливали свои законы и все контролировали, начало спадать. В далекой России, на родине Разумовского, войска Наполеона получили решительный отпор. Прогоняя французов со своей земли, русские пожертвовали собственной столицей.  Бетховен узнавал новости в домах своих друзей, ведь контролируемые узурпатором газеты обходили стороной важнейшие политические события. Бетховен был поражен рассказом о сожженной Москве и о том, с какой горечью и одновременно с восторгом отзывался о тактике русского командования Андрей Кириллович.

Из всех речей Разумовского и его друзей, из того, что они скупыми фразами записывали в его блокнот и затем громко обсуждали, размахивая руками и разглядывая карту Европы, из всего этого Бетховен осознал для себя одно: непобедимые наполеоновские войска больше не воспринимаются таковыми. А значит, каждая страна, каждый город, каждая деревня будет подниматься против бегущего француза, дабы покончить с захватчиками раз и навсегда. То, что может сделать один человек, вслед за ним сможет сделать и другой. Кутузов (128) побил Наполеона, стало быть… мысли кружились в голове, Бетховен с благодарностью принял бокал шампанского и, осушив его, в один миг протянул руку за другим.

Весной 1814 года объединенные войска России, Австрии и Пруссии победно вступили в Париж, и вскоре Наполеон был сослан на остров Эльбу. А осенью в Вене собрался мирный конгресс, на который прибыли властители Европы с блестящим окружением министров, царедворцев, вельмож.  Город готовился к большому празднику, руководить которым  взялся привычный к таким делам Сальери. Одновременно с венскими театрами и музыкальными коллективами в город были приглашены известнейшие труппы из Австрии, Германии и Италии. Во всех концертных залах, на всех летних сценах безостановочно шли концерты, празднества, во всех дворцах проходили балы и рауты. Художники устраивали выставки своих произведений, а композиторы давали академии. Разумеется, не обошлось и без Бетховена. Сальери уже устал доказывать императору, насколько необходим на этом великом празднике Бетховен. Франц только отмахивался от него: виданное ли дело приглашать на светский раут республиканца, на котором пробу ставить некуда? Впрочем, просвещённые гости Вены желали слышать музыку самых известных венских композиторов, среди которых первое место занимал как раз Бетховен. Понимая это, император был вынужден сдаться.

Бетховен получил приглашение,  все газеты тут же написали об этом, а у дома композитора выстроилась очередь из директоров театров, умоляющих его выступить у них. 26 сентября 1814 года торжества открылись оперой «Фиделио», которая на этот раз почему-то не показалась затянутой или непонятной. Прошло время, и те, кто еще совсем недавно восклицал, что большей чуши не слышал, теперь удивленно пожимали плечами: «Что же мне в ней тогда не нравилось?»

Тут же откуда ни возьмись во всех магазинчиках и кафе появились портреты Людвига ван Бетховена, так что даже гости города имели возможность узнать его, встретив на улице. Люди улыбались, снимали шляпы, жали ему руки, обнимали и зазывали в свою карету, в свою ложу, в гости, в первый подвернувшийся кабак. Он застенчиво улыбался в ответ, прижимая ладонь к груди, неуклюже благодарил, кланялся и тут же попадал в руки к новому претенденту тормошить, целовать, зазывать и приглашать. Иногда это удавалось, но - «Бог один и Бетховен один!» - он давал по несколько академий в день, успевая прибегать под занавес своей оперы или сонаты, которой дирижировал кто-то другой. Приходил, чтобы хотя бы выйти на поклон.

Впрочем, что касается многострадального «Фиделио», тут Бетховену снова пришлось резать и переделывать.  «В восьмом часу вечера, — пишет режиссер Фридрих Трейчке (129), которому была поручена новая постановка «Фиделио», — Бетховен пришел ко мне. После того как мы обсудили все вопросы, он осведомился, как обстоит дело с арией Флорестана. Текст был уже готов, и я протянул его Бетховену. Тот прочитал текст и забегал взад и вперед по комнате, что-то бормоча и рыча. Это он делал обычно вместо того, чтобы петь. Затем рванул крышку рояля и сел за инструмент. Моя жена нередко упрашивала его что-либо сыграть, но всякий раз безуспешно. Нынче же он положил перед собой текст и начал восхитительно импровизировать. К сожалению, нет такого чудодейственного средства, которое могло бы закрепить эти импровизации. Казалось, он хотел почерпнуть в них музыку арии. Проходили часы, а Бетховен все импровизировал. Ужин, который он собирался разделить с нами, уже подали, но Бетховен не позволил себе прерваться. Через некоторое время он обнял меня и, отказавшись от ужина, поспешил домой. На другой день великолепная ария была готова». И вот еще: «Уже был объявлен спектакль,  а обещанная новая увертюра все еще пребывала в чернильнице ее творца. Утром в день спектакля оркестр был вызван на репетицию. Бетховен не явился. После долгого ожидания я поехал к нему на квартиру, чтобы привезти его в театр, но… он лежал в постели и крепко спал. Рядом с кроватью стоял кувшин с вином и лежал сухарь. Листы увертюры были рассыпаны по постели и на полу. Выгоревшая дотла свеча свидетельствовала о том, что он работал всю ночь».

Во время конгресса Бетховен, наконец, представлен русскому императору Александру I и императрице Елизавете, прибывшим в Вену 15 сентября 1814 года. Весь светящийся от счастья граф Разумовский подводит своего друга Бетховена императорской чете. Елизавета — прекраснейшая из женщин, Бетховен восхищен ее красотой и непередаваемой грацией. С удивлением он обнаруживает, что Александр глух на одно ухо, общий недуг их сближает. Что же до императрицы, она любезно приглашает композитора посетить ее. Но нет никакой возможности назначить встречу немедленно, так как и Елизавета, и Бетховен вовлечены во всю эту праздничную карусель.

— Ждите, я пришлю за вами, — обещает прекраснейшая из женщин, и Бетховен чувствует, как у него за спиной отрастают мощные крылья. Странное предчувствие теснит грудь… Неужели это она, та женщина, которую он ждал всю свою жизнь и… Елизавета прекрасна, образована и нежна. Кроме того, она представляет в Вене страну-победителя, великую Россию, перебившую хребет узурпатору. А стало быть, она сама часть легенды! Теперь по всей Европе все русское в необыкновенной моде, а Елизавета – русская государыня, и неважно, что на самом деле она дочь маркграфа Баден-Дурлахского Карла Людвига Баденского и его жены, их маленькая золотоволосая принцесса Луиза Мария Августа. Какое ему дело, что русская царица свободно говорит с ним на немецком не потому, что хорошо слушала учителей, а потому, что это ее родной язык.

Бетховен уходит, думая, что все его время теперь будет посвящено ожиданию записки от императрицы, но они встречаются буквально через два дня во дворце эрцгерцога Рудольфа, а затем  29 ноября она вместе с другими членами императорской фамилии присутствует на большой академии, устроенной Бетховеном в Большом редутном зале дворца Хофбург.  В программе: симфония «Победа Веллингтона, или Битва при Виттории», кантата «Славное мгновение» (в честь монархов, победивших Наполеона) и Седьмая симфония.

«Императрица Елизавета Алексеевна с особенным удовольствием слушала восхитительную гармонию Бетховена и на другой день пожаловала ему в знак своего благоволения 200 червонных», — отметил в своих записках приближенный ее величества В.М. Иванов.

Несмотря на то, что Бетховен видел в императрице первым делом прекраснейшую, желанную женщину, полученные деньги не обидели его, а вселили уверенность в победе. Кроме того, как обычно, они были ему очень нужны. Он поблагодарил русскую государыню за щедрость и вскоре был приглашен на праздник во дворец Хофбург на празднование именин Елизаветы. К этому дню он сочинил и преподнёс императрице  написанный в ее честь полонез.

Ну, разумеется, не сразу преподнёс, это бы шло вразрез со всеми правилами, поэтому в январе 1815 года он обратился к оберкамергеру императрицы, Александру Львовичу Нарышкину (130) с просьбой  дать ему разрешение посвятить Елизавете Алексеевне свой фортепианный полонез опус 89 и фортепианное переложение (клавираусцуг) столь понравившейся ей Седьмой симфонии.  «Так как большую симфонию можно считать одним из наиболее удавшихся порождений моих скромных сил, то я бы взял на себя смелость предложить Её величеству вместе с полонезом и клавираусцуг этой симфонии». При этом Бетховен при помощи Разумовского составил письмо таким образом, что сразу же бросалось в глаза – он не ожидает от русской императрицы никакой благодарности и делает подношение единственно из желания доставить имениннице приятность.

— Людвиг ван Бетховен большой оригинал, способный произвести хорошее впечатление в обществе, — счастливый от возможности поговорить с русской императрицей Фердинанд Рис из кожи вон лез, желая понравиться.

— В чем же состоит его оригинальность? — Елизавета Алексеевна с интересом рассматривала только что выступившего перед ней молодого человека. — Вы его хорошо знаете?

— О, более чем хорошо, он мой учитель, а сам учился у моего отца. Так бывает в среде музыкантов, — он виновато улыбнулся, отчего вдруг сделался необыкновенно милым, — однажды я, простите уж Ваше величество, по молодости, по глупости, с кем не бывает, читая ноты маэстро, вдруг – как, разумеется, это мне показалось – обнаружил в них ошибку. Целый день я проходил с этой мыслью, а потом решил, чем черт не шутит, и показал ноты Бетховену. Там, в Четвертом до-минорном квартете, рядом стоят две чистые квинты, — он сделал паузу, прикидывая, поняли ли сказанное окружившие императрицу дамы, она, во всяком случае, поняла, — дело в том, что употребление параллельных квинт запрещено классической гармонией из-за резкого и пустого звучания этих интервалов. Еще один беспомощный взгляд, теперь тема сделалась еще более запутанной, а как они поймут анекдот, если изначально не улавливают самую суть?

— Таково одно из первоначальных правил школьной гармонии, — неожиданно помог стоящий за креслом императрицы молодой офицер.

— Совершенно верно, — обрадовался Рис. — Таково правило! Закон!

Теперь, когда его поняли все, музыкант мог продолжать.

— Так вот, прихожу я, значит, к маэстро, сую ему под нос ноты, тычу пальцем в эти самые две квинты, а он словно не понимает, что происходит.

— В чем дело?! Рехнулся – отвлекать от работы?! Выгоню!

Я развернулся к двери и хотел уже бежать, но он остановил меня, требуя объяснений. Вот тогда я и вывалил ему все свои ничтожные знания, все как есть, как в правилах написано.

— Кто же это запретил? — вдруг взорвался Бетховен. — Нет, ты конкретно укажи, кто? Вот я сейчас пойду и с ним, неучем, разберусь по этому делу.

Я чуть сквозь землю не провалился. Но не стоять же столбом! Наконец, немного пришел в себя и стал вспоминать, кто из знаменитых теоретиков учебники писал. Учитель все это прослушал, а список доложу я вам, получился будьте нате. У меня всегда была отличная память, а тут такой случай.

Так вот, когда я назвал последнее имя и остановился, Бетховен хлопнул меня по плечу и как гаркнет:

— Они запретили. И хорошо. Зато я разрешаю!