* * *

К следующей весне Витька ходил на новом протезе совсем уже бойко. Он приловчился надевать на него и валенок, и даже сапог, чтоб никто не мог отличить, своя у Витьки нога или деревянная. А еще через год по завершению учебы в седьмом классе (в школу он пошёл из-за войны и оккупации на две зимы позже) Витька решился на поступок, о котором до сих пор не знает ни одна живая душа.

 Сразу после выпускных экзаменов и получения свидетельства об окончании семилетки, он поехал подводою в город (возил из маслозавода на колхозную свиноферму отгон-обрат) и постучался в райвоенкомат. Парнем Витька был настырным и изворотливым. Он пробился на прием к самому райвоенкому, хорошо известному любому парню-допризывнику подполковнику Черноусову.

 - Хочу поступить в военное училище, - решительно заявил ему Витька.

 - В какое? – заинтересованно спросил его подполковник (многих деревенских ребят, ровесников Витьки, в те годы военные вербовщики зазывали в училища, а тут пришел сам).

 - В лётное! - совсем осмелел Витька.

 - Можно и в лётное, - и тут поддержал его подполковник. - Если, конечно, пройдешь по здоровью.

 - Пройду! - уверенно и серьезно сказал Витька. - На здоровье пока не жалуюсь.

 Подполковник внимательно посмотрел на него и протянул чистый листочек:

 - Тогда пиши заявление. Через неделю вызовем на медкомиссию. Можно в Борисоглебское, а можно в Качинское.

 - В Борисоглебское! - минуту помедлив, сделал выбор Витька (уж больно ему понравилось название города).

 - Хорошо - в Борисоглебское, - согласился с ним подполковник и сделал на Витькином прилежно, без единой помарки написанном заявлении какую-то пометку. - Там сам Чкалов учился.

 На радостях, что все так удачно у него получилось, Витька резко поднялся со стула, почти уже по-военному повернулся через левое плечо и пошел из кабинета. Но возле самой двери протез его предательски скрипнул и щелкнул в шарнире. Странные эти и подозрительные звуки не укрылись от многоопытного в общении с допризывниками и кандидатами в военные училища подполковника Черноусова.

 - Подожди, - остановил он Витьку.- А что у тебя с ногой?

 - Ничего, - спокойно и по-мальчишески дерзко ответил Витька.

 - Подними штанину! - приказал подполковник.

 Деваться Витьке было некуда, он подчинился строгому приказу подполковника и штанину поднял.

 - Та-а-к, - изумился тот.- И ты, что же, хочешь с протезом летать?!

 - Хочу! – поспешно ответил Витька.- Маресьев же летал.

 - Летал, - сам опустил и даже отряхнул подвернувшуюся Витькину штанину подполковник. - Но у него на ногах были отморожены только ступни, а у тебя нет ноги почти до самого колена.

 - Как это - ступни? - не поверил подполковнику Витька. - Я в книжке читал…

 - В книжке - это одно, - вздохнул подполковник,- а в жизни, брат, совсем иное.

 Он снова сел за рабочий свой стол, достал из папки Витькино заявление, долго глядел на него, будто надеясь увидеть там что-то новое, дающее ему право все-таки разрешить деревенскому этому мальчишке-инвалиду поступать в военное училище. Но, увы, так и не нашел.

 Подполковник зачеркнул на заявлении прежнюю разрешительную пометку и написал новую, коротенькую и безжалостно-неопровержимую: «Отказать по состоянию здоровья».

 Смягчая неизбежный свой отказ, он заговорил с Витькой мягко, без военной строгости и жесткости. Похвалил даже:

 - Это хорошо, что ты хотел стать лётчиком. Но, сам подумай, ни в какое военное училище тебя не примут: ни в лётное, ни в танковое, ни даже в интендантское, тыловое. Тебе на бухгалтера надо учиться или в педшколу поступать.

 - Не хочу я на бухгалтера! - весь вспыхнул, загорелся Витька, и на глазах у подполковника разорвав заявление, вышел из военкомата.

 Поначалу он решил ни за что не сдаваться, написать письмо тогдашнему военному министру, маршалу Советского Союза Василевскому, а может, даже и самому Сталину. Но постепенно Витька остыл. И не потому, что заробел (парень он был как раз не робкого десятка), а потому, что вскоре все слова и предсказания подполковника Черноусова сбылись. Витьку не приняли не только в военное училище, но даже в училище механизации сельского хозяйства, куда он подал было заявление. Не взяли Витьку из-за протеза и на трехмесячные районные курсы трактористов и шоферов. В общем, действительно одна ему была дорога - в бухгалтера или в сапожники, учеником и подмастерьем к деду Кузьме. Тётка, стараясь смягчить его переживания, настаивала, чтоб Витька сперва окончил в районе десятилетку, а потом уж поступал куда-нибудь учиться дальше: например, на агронома, учителя или инженера, где его увечная нога не будет помехой.

 Но в десятилетку Витька не пошел. Во-первых, за учебу в восьмом, девятом и десятом классах тогда еще платили деньги. Пусть не слишком большие, но все равно деньги. А откуда их было тётке при её колхозных пустопорожних трудоднях и малых детях брать?! Во-вторых, Витьке предстояло бы жить в городе, на квартире, что опять-таки деньги и отлучка из дома, где без его ежедневной помощи тётке было бы обходиться с малыми этими детьми нелегко. А в-третьих, Витьку при его резком, вспыльчивом характере, будто заклинило: раз нельзя в военное училище или хотя бы в училище механизации сельского хозяйства, так ему больше никуда и не надо.

 Подманув тётку, что его, переростка, в восьмой класс тоже не берут, Витька пошел с осени в колхоз. Тут никто никаких справок и медосмотров от него не требовал. Можешь трудиться на земле - трудись. Витька и трудился. Поначалу наравне с другими, здоровыми и увечными (здоровых в те послевоенные годы было мало: кто на фронте здоровье потерял, кто во время оккупации, под немцами) обретался на любых рядовых колхозных работах: пахал на пароконном плуге, заготовлял в лесу на расчистке дрова, возил с поля на воловьих упряжках к токам снопы, а зимою к фермам сено, пробовал даже косить. Но тут у Витьки часто случались оплошности. На высоком месте, на буграх ни на шаг не отставал он от других косарей, а иногда так даже и вел их за собою в длинном ряду. А вот, чуть выпадет где топкое болотце, там Витьке приходилось туго. Мужики косили босиком, подвернув повыше штанины, Витьке же с его протезом надо было воды беречься. Деревянная стопа и щиколотка от влаги набухали и после, высыхая, могли в любой момент пойти трещинами, лопнуть. Вода затекала и в сам протез, в ямочку-ступку, войлок и шерстяной носок-чехольчик быстро намокали; культю начинало саднить, будто в самые первые дни, когда Витька только приспосабливался к протезу. Помучившись так и раз, и в другой, он выходить на косовицу перестал, хотя и сам огорчался этому, и огорчал бригадира, у которого все мужчины-косари были наперечет.

 Повезло Витьке лишь конце пятидесятых годов. По распоряжению Хрущева районные машинно-тракторные станции, МТС, были расформированы, и вся техника передана в ведение колхозов, поближе к земле, как тогда писалось в газетах. В Серпиловке спешным порядком был оборудован машинный двор, построены гаражи и мастерская по ремонту сельхозтехники. Витька, после недолгих переговоров с бригадиром и председателем, устроился туда вначале учеником слесаря, а месяца через три уже и полноправным слесарем. К машинам и технике у него была просто какая-то природная способность и талант. Любую поломку он определял не только на погляд, но даже и на слух, чем немало удивлял опытных, с фронтовым еще стажем, шоферов и трактористов. С ремонтом, устранением этой поломки, если, конечно, были запчасти, Витька тоже справлялся быстро, что в весеннюю пахотную страду или в летнюю, уборочную, ценилось на вес золота

 Занимаясь ремонтом техники, Витька легко и незаметно даже для самого себя выучился ездить и на автомобилях, и на тракторах любых марок, хоть колесных, хоть гусеничных. После это умение и навык не раз ему в жизни пригодилось. И даже не столько ему, сколько бригадиру и председателю колхоза. Бывало, в самый разгар полевых работ кто-нибудь из шоферов заболеет или крепко многодневно запьет (что случалось гораздо чаще), так бригадир с председателем сразу бежали к Витьке:

 - Выручай, Виктор Васильевич, больше некому.

 И Витька выручал. Неделями не вылезал из кабины грузовой машины, трактора, а то и комбайна: в апреле-мае месяце пахал, сеял, бороновал, в июле-августе убирал комбайном рожь, пшеницу, овес, возил в район на элеватор, не имея шоферских прав, зерно. О своем увечье, о протезе Витька в такие дни напрочь забывал. Ну, какое может быть увечье, когда идет такая горячка, битва за урожай, как, опять-таки, любили писать в газетах, который гибнет, и без Витькино участия вовсе погибнет на корню.

 В те же годы Витька впервые стал заглядываться на девчонок, а они - на него. Пока он шкандыбал на осиновой подпорке с согнутой в колене и далеко отброшенной назад ногой, девчонок Витька сторонился и робел. А теперь, когда протез его почти не отличим от настоящей живой ноги, когда Витька во всем полноправный работник, как ему было не осмелеть и в клубе, на танцах, не поглядеть то на одну деревенскую красавицу, то на другую, то на третью. Танцевать он тоже выучился (Маресьев на двух протезах танцевал, а он - всего на одном) и смело приглашал этих красавиц и на медленно-томное танго, и на быстролетучий вальс, и даже на искрометную «сербиянку с выходом». Во время танцев он безошибочно и выглядел будущую свою жену - Ольгу Максимовну. Характера она оказалась непреклонно-твердого (хотя на самом деле ласково-обходительного, о чем, может быть, один только Виктор по-настоящему и знал), как раз такого, какой и нужен Виктору при его вспыльчивости и частом гневе. Чуть он начнет яриться (особенно, если выпьет с мужиками лишку где-нибудь возле магазина, в тенечке) Ольга Максимовна тут как тут. Сразу высвободит его из пьяного плена, возьмет под белые руки и за воротник и скажет любимую свою прибаутку:

 - Ах ты, хромой бес!

 Но так скажет, что Виктору иной раз хотелось захромать и на вторую ногу. Во какая у него Ольга Максимовна, не чета всяким иным несообразительным женам-супругам…

 Жизнь они с Ольгой Максимовной прожили долгую и, в общем-то, счастливую, чего тут Бога гневить. Детей у них трое: два сына, Василий и Пётр, и младшая дочь, которую они назвали в честь матери Виктора Анастасией - Настенькой. Внуков у деда Вити и Ольги Максимовны пятеро и один правнук - тоже Витька.