Профессор-словесник Столбов позвонил на следующей неделе. Герман Михайлович только-только пришёл в себя от недавних заграничных волнений, говорить ни с кем не хотелось, но выслушав бойкую преамбулу, в которой тот живописно описал скорый приход весны и, по слухам, отмену масочного режима, ёрнически сказал:

‒ Иннокентий Павлович, всё так и есть… У вас какой-то вопрос ко мне?

‒ Да-да, и очень серьёзный!

‒ Слушаю…

‒ Вопрос сложный, сразу не объяснишь, поэтому хотелось бы встретиться лично.

‒ Ну, тогда хотя бы тему раскройте, если вопрос сложный, чтобы, если понадобится, я смог подготовиться.

‒ Он глубоко личный, касается дачного строительства… Прошлым летом мы с женой прикупили землицы, теперь надо строиться, а финансов, сами понимаете, не густо. Только не подумайте, что прошу денег. Нет, нет и нет! А у вас есть другие возможности помочь.

‒ Я же не директор домстроя!

‒ Но связи-то имеются. Известно, что именно на нашем комбинате открыли линию по производству панелей для частных домов, и частенько бывают бракованные; девать некуда, а я бы с удовольствием забрал. Но кому нужен человек с улицы, зато вам ничего, думаю, не сложно решить такой вопрос. Мне и необходим-то всего лишь комплект на первый этаж, а второй мы сделали бы летним ‒ это совсем другие заботы.

Чернопут вздохнул:

‒ Действительно есть о чём поговорить. Подъезжайте в следующий вторник после обеда.

‒ Договорились! ‒ поспешно согласился профессор, а Герман Михайлович вообразил, как тот после его слов расплылся в улыбке.

Точно такую же улыбку, только с заискивающим оттенком, он увидел на лице профессора, когда он появился у него в бизнес-центре, запасшись предварительно пропуском через секретаря. Профессор переступил порог кабинета Чернопута и замер.

‒ Проходите, Иннокентий Павлович! ‒ пригласил хозяин и, поднявшись навстречу, указал на кресло рядом со своим столом. ‒ Так, значит, говорите, что на комбинате брак лепят?! От кого же узнали? Я что-то не владею такой информацией.

‒ Родственник говорил. Он в прошлом году таким образом дом себе построил. Часть панелей были списаны, а часть специально слегка попортили, чтобы списать: кувалдой углы посбивали ‒ вот и брак. Зато приобрёл по бросовой цене. За взяточку, конечно же, сами понимаете…

‒ Значит, говорите, кувалдой… А что ‒ метод известный. Мне дедушка рассказывал о своём отце-извозчике… Зайдёт тот после работы в трактир, пропустит лафитничек-другой, домой идёт благостный, о детишках вспомнит. По дороге заглянет в булочную, попросит для них фунт лома баранок, чтобы вышло подешевле, а лома нет ‒ разобрали, тогда намекнёт булочнику: мол, любезный, наломай немного ‒ ведь детишкам… Так и у вас… А что же вам родственник не помог?

‒ Зачем я ему. Хотя он сам работает на этом комбинате, знает нужных людей, а выдавать их не хочет, если с меня взять нечего. Я бы и к вам не обратился, но всё-таки у нас более высокие отношения: и дочке вашей помогал, и книгу распространял… Ну уж и вы, будьте любезны, не откажите в моей просьбе.

Чернопут давно понял, что этот прилипчивый профессор всё делал с расчётом на будущее. И вот, на его взгляд, оно наступило, и теперь спешил воспользоваться вниманием, пока не оказался забытым и ненужным. А что, так и выходило: дочь далее учиться не желает (зачем, когда папа прокормит?!), и профессорские услуги, если их можно назвать таковыми, теперь не нужны. К тому же Иннокентий Павлович отношения к литераторам, с которыми у Германа были давние счёты, не имел, поэтому и не хотелось попусту тратить время и распыляться. Всё это так, но ведь и не выставишь просителя бесцеремонно. В такой ситуации проще возникшую просьбу переложить на другого, и Герман Михайлович воодушевился:

‒ Я вас услышал… Сейчас попробую связаться с нужным человеком, он, надеюсь, поможет вам.

Чернопут набрал номер, сказал:

‒ Приветствую, Андрей Сергеевич! Ваша светлость на работе?.. Хорошо, тогда не буду долго расплываться словесами, а сразу попрошу помочь одному уважаемому человеку… Чем помочь?.. Он объяснит. Зовут его Иннокентий Павлович, профессор словесности… Да, несколько необычно, но разговор у него по твоему профилю… Хорошо, дам ему телефон твоего секретаря, и она объяснит, как с вами встретиться… Договорились…

Профессор казался безразличным к разговору, сам же боялся пропустить единое слово, по интонации пытаясь понять: с пользой он для него идёт или впустую… Когда понял, что с пользой, то слегка улыбнулся, но и улыбку постарался не показывать.

‒ Ну, вот, Иннокентий Павлович, вы всё слышали, ‒ вздохнул Чернопут, радуясь, что одним звонком удалось избавиться от навязчивого посетителя. ‒ Езжайте на комбинат, пока Андрей Сергеевич на работе, и, как говорится, флаг в руки!

‒ Очень, очень благодарен вам, Герман Михайлович. Ваша помощь неоценима… Ну, я побегу?!

‒ Да-да, конечно, он вас ждёт!

Профессор, вытирая вспотевший лоб, исчез так же неслышно, как и появился, а Чернопут шумно вздохнул и попросил секретаря принести кофе. Пока вкушая глоточками напиток, Герман ответил на два-три рабочих звонка и, хочешь не хочешь, в мыслях перенёсся к литературным «братьям». Ведь вся производственная текучка не могла заслонить от него развитие фонда, успешность конкурса и всё, что в той или иной мере приближало к торжеству победы над фанфаронами. Ознакомившись с входящими электронными письмами, дав указание секретарю, на какие из них ответить, а какие проигнорировать, Чернопут собрался домой, но Лена сообщила, что звонит Подберёзов.

‒ Соедини! ‒ приказал хозяин.

Подберёзов говорил спутанно, заладил о каких-то щуках, что, мол, они пошли на нерест в ручьи. Что щук у него полное ведро, и пояснил:

‒ Поэт Котомкин привёз… Просил вам передать!

Чернопут сразу представил, как скривится жена от вида пахнущих тиной рыбин, и конечно же откажется даже говорить о них и разразится грубым словом в его собственный адрес и того, кто это задумал.

‒ Ты вот что… Щук забирай себе, если уж привезли. У меня некому ими заниматься, ‒ сердито сказал он Подберёзову. ‒ Зря, что ли, конкурс ведёшь.

‒ Так Котомкин и вирши оставил… Если узнает, что щук я взял себе, то заест.

‒ Скажи ему, что рыбу передал по назначению, и поблагодари от моего имени.

‒ Вот это правильно… ‒ повеселел Подберёзов. ‒ Как скажете, так и сделаю.

‒ Во-во, пользуйся моей добротой, господин Джонсон! ‒ весело сказал Чернопут.

Положив на стол телефон, Герман Михайлович развеселился окончательно, на душе сделалось по-весеннему задорно и благостно. «А ведь хорошая эта штука ‒ конкурс! ‒ Подумал он. ‒ Каждый человек на виду! И чего я раньше не догадывался об этом?!»