Полдень. Дача. Посреди сцены длинный составной стол, вокруг него разнообразные стулья и скамьи; диван-качалка завален скатертями, салфетками и полотенцами.

Картина двадцатая. Вера и Надежда перебирают скатерти.

Вера: Так вот, встречаю позавчера Самуила Семёныча. Идёт навстречу, важно так улыбается, всем на свете довольнёшенький, аж светится. «Как дела», – спрашиваю, – «как здоровье?» «Замечательно», – отвечает, – «только что вернулся из Дома здоровья». «Как», – говорю, – «ведь три месяца назад, тоже вернувшись из санатория, вы проклинали его какими-то совершенно страшными проклятиями? Мол, и шум там, и пьянки, и музыка до утра, и хохот, и топот». «Да, – отвечает Самуил Семёныч, – было такое. Но теперь-то меня племянница в санаторий для глухонемых устроила. Всё время тишина стояла полнейшая. Очень мне понравилось, только там отныне и стану отдыхать».

Надежда, смеётся: Вот в жизни бы до такого не додумалась.

Вера: Куда уж тебе. Надежда, давай белую на середину. Две синих по сторонам, а туда, на концы, что уж получится.

Надежда, выбирая: Что получится? То и получится: направо российский флаг – бело-сине-красный, а налево … какой-то сенегальский – жёлтый с зелёным рисунком.

Вера: Так… Так... Застилают. Ну, даже красиво вышло. А по какому принципу начнём сервировать?

Надежда: Давай опять от середины. Всё лучшее здесь выставим, там обычный сервиз, а там… останки бабушкиного. Дальше можно пластиковые стаканчики. А если чего и не хватит, всегда от соседей принесём.

Вера: А никого не обидим? Может, всем одинаково пластиковые?

Надежда: Чем же обидим? Ведь нам с тобой как раз по самым краям и придётся присесть. Чтобы за всеми успевать ухаживать.

Картина двадцать первая. Те же, вбегает Георгий.

Георгий: Я прошу… прошу прощения, но… у меня беда. Может, и не беда… Но…

Вера, присаживаясь: Что? Что такое?!

Надежда, крестится: Господи!

Георгий: Там, где мы были… на водозаборе. Там мальчишки ночевали. И подпалили.

Надежда, крестится: Господи!

Георгий: Нет, всё обошлось. Погасили быстро – вода-то своя, и под напором. Только чердак и прогорел сбоку.

Вера: И Алёша там… ночевал?

Георгий: Да.

Вера: И, наверное, всё слышал?

Георгий: Да.

Надежда: А что? Что он слышал?

Георгий: Но Алёшка ещё ночью куда-то сбежал. Я из этих придурков вытряс, что ещё ночью. До того, как они окурком сено подожгли.

Надежда: Так что? Что он там слышал?

Вера: Отстань!!!

Георгий: Я и на станции, и на автовокзале был. Сына там не видели. Дайте попить!

Надежда: Да, да, я сейчас принесу, принесу.
Быстро уходит в дом.

Картина двадцать вторая. Вера и Георгий.

Георгий: Теперь главное. Эти болваны мне признались, что вчера они предлагали Ольге Константиновне отлупить … ну, жениха, что ли? Любашиного. Вот меня вдруг и пробило: а если Лёшка, после наших с тобой разговоров, что-нибудь ещё более дурное затеял?

Вера: … затеял?

Георгий: Да. У нас в сундуке ружьё хранилось. Старое. Моего отца одностволка. И я не помню, патроны какие-то тоже были. Явно за сроком годности.

Вера: Так, может, не выстрелят?

Георгий: Хорошо бы так. Хорошо. Очень бы хорошо! Но слежавшийся дымный порох может и взорваться. Прямо в патроннике.

Вера: Где ты его искал?

Георгий: Я вначале запаниковал – пожар, допрос с пристрастием. Потом про ружьё… Короче, пометался по кругу. А теперь…

Вера: Так ты к дороге беги, к дороге!

Георгий: Вот я так точно и подумал. Только я хочу и вас попросить…

Вера: Мы сейчас всё тут обойдём, всё! А ты беги к свороту от шоссе, там его ищи! Там – в лесу. А мы тут. Давай!

Георгий: Вера, милая…

Вера: Да беги же ты!
Георгий убегает.

Картина двадцать третья. Вера, из дачи быстро выходят Мать и Надежа.

Надежда, со стаканом в руках: Куда? Куда Георгий?

Мать: Куда он? Что стряслось? Говори! Говори скорей.

Вера: Тебе мальчишки чего вчера предлагали?

Мать, присаживается, схватившись за голову: О-о-о…

Вера: Алёша узнал кто Любин отец, и взял ружьё. Дедово.

Мать: О-о-о…

Вера, выпивая стакан: Господи… Господи, так надо же бежать! Надо искать! Всех, всех звать, пока… Господи. Крестится стаканом.

Мать: Доченьки, милые мои. Бегите! Ищите, ищите этого дурачка. О-о-о… Бегите же вы! А я здесь Любашку встречать буду. Доченьки, ищите его! Милые мои…
Вера и Надежда, рванувшись, было, в одну сторону, разбегаются.

Картина двадцать четвёртая. Мать одна.

Мать: Вот она, гроза. Наша гроза. О-о-о… Лёшенька, Лёшенька, это ж тебя за сестёр твоих обида взяла. Это ж ты их распри на себя принял. Ребёнок, ты же совсем ещё ребёнок, и как тебе такое понести? Это моя, моя тягота. Это то самое моё дочернее непослушание проросло: «родительскую власть не почитаешь, за это и твои дети так же не станут почитать тебя». О-о-о… Доченьки мои, доченьки, как же вам из-за меня больно жить…

Картина двадцать пятая. Мать, с огромными сумками входят Любовь и Анас.

Любовь: Мамочка, с днём рождения!

Мать: Ты? Вы?!

Любовь, целует: С днём рождения! Знакомься – Анас. Мы твои подарки попозже тебе выдадим, чтобы при гостях. А, кстати, где все?

Мать: Но как? Как вы сюда попали?

Любовь: Это Анас.

Анас: Здравствуйте. Поздравляю с днём рождения.

Мать: Да, конечно рада. Рада вас видеть. Но так как вы здесь, каким образом?

Любовь: Ночью в Москве страшенный ливень был. С громом, с молниями. Деревья ломало. Вот мы и решили, что уж здесь своротную дорогу через лес точно залило и расквасило, на машине не проехать: у Анаса «мерседес» тяжёлый, а моя «хонда» с очень низким просветом. Ну, вот на электричке и рванули. А здесь оказывается вообще сухо. Как обидно.

Мать: Мимо пронесло. Тучи. Мимо. Любочка, а может вы с … э…

Анас: Анас.

Мать: Да, конечно рада. Может вы с … Анасом в дом войдёте?

Любовь: Ну что ты? Дай нам воздухом надышаться.

Мать: Так мы все окна откроем! Шторы только задёрнем, что бы вы с … гостем отдохнули с дороги.

Любовь: Мам! Какой отдых? В такой-то день. Мы только руки сполоснём и за работу. Анас обещал приготовить настоящее сирийское «яхана аль базеля».

Анас: Мой отец хозяин двух ресторанов в Дамаске. Но для дорогих гостей и родственников он всегда сам готовит. И многому научил нас с братьями. У вас тут газ или электроплита?

Мать: Газ. А и хорошо, пойдёмте, я вам покажу, где кухня. Пойдёмте.

Анас: Это сумки с продуктами для готовки. Тут мясо, зелень, приправы.

Мать: Замечательно. Входите.

Анас: «Яхана аль базеля» – это мясо с зелёным горошком. Немного картофеля идёт для собирания сока, но, главное, – это томаты, перец, чеснок и зелень. И, кроме пропорций, важна последовательность.

Мать: Очень интересно. Да входите же вы, в конце-то концов!

Анас: Проблемы всегда со свежим мясом. А ещё на бульон нужны говяжьи кости…

Мать, пропуская Анаса: Входите! Сумки с продуктами ставьте в кухню, а остальные несите в дальнюю гостевую на второй этаж. Люба вас проведёт.

Любовь: Мам, а где все? Куда ты их разогнала?

Мать: Заходи тоже поскорей.

Любовь: Так где же сёстрицы?

Мать: Люба, определишь … гостя, выйди. Срочно поговорить нужно. Срочно. И без него.

Любовь: Как скажешь. А «его» Анасом кличут. А-на-сом. Заходит в дом.

Мать: Хоть ананасом. Прости, Господи. Оглядев окрестности. Но как хорошо, как всё замечательно с грозой-то вышло. Господи, как хорошо.

Картина двадцать шестая. Мать, быстро входит Вера.

Вера: Мама, какие новости?

Мать: Никаких. А что у вас?

Вера: Пока не нашли. Я Кокшенёвых подключила. И Тимченко. Они вокруг озера проглядят. Мы тут все договорились, что милицию вызывать до крайней необходимости нежелательно – мальчишка только-только поступил, отчислят сразу.

Мать: Вера, ты пойди, ещё где-нибудь кого-нибудь подключи. Иди.

Вера: Да, конечно. Как ты себя чувствуешь? Бледная очень. Выпей-ка ты валокордина. На всякий случай. А то…

Мать: Вера, ты иди, иди.

Вера: Я думаю, что мне бы тоже к лесной дороге пойти. Георгию помочь.

Мать: Да, правильно. Ему очень помощь нужна.

Вера: А ещё…

Мать: Да иди же ты! Ступай!

Вера: Да, мама, да. Только ты выпей валокордин. Уходит, оглядываясь.

Мать: Ступай же! А я выпью, выпью.

Картина двадцать седьмая. Мать, Любовь.

Любовь: А ты куда Веруську отправила? Я из мезонина увидела, но пока спускалась – её и след простыл. Где все? Скажи, что сегодня такое тут происходит?

Мать: Сегодня? А мой день рождения.

Любовь: И?

Мать: И ты привела сюда этого … Юсупа.

Любовь: Анаса. Послушай, я же не прошу тебя запомнить его полное имя. Не надо каждый раз выговаривать Анас Мухамет Мухсен. Только кратко – Анас. А-нас.

Мать: Путь длинное или краткое. Я всё равно запомнить не смогу.

Любовь: Даже так? Ну, что ж, очередной каприз.

Мать: Не каприз: не смогу, потому что не хочу. Не хочу видеть этого человека здесь и особенно сегодня!

Любовь: Мам!

Мать: Ты слышала. Не желаю.

Любовь: Ну, что ж. Тогда мы уезжаем.

Мать: Только посмей.

Любовь: Что-о?

Мать: Только посмей. Вы останетесь. Но ты должна знать: это против моей воли.

Любовь: Да зачем же портить тебе праздник? Мы уедем. К тому же я как бы и готова была к … нерадостной встрече. Очень даже готова.

Мать: Ты о чём?

Любовь: А чего кокетничать? Вера меня ненавидит с пролетарских позиций – я, как ей кажется, слишком богата. Надежда осуждает с религиозной точки зрения – за то, что я выхожу замуж за мусульманина. Ты – за… за мою самостоятельность.

Мать: Девочки мои, как же вы меня разрываете!

Люба: Так что я совершенно не удивлена услышанным. Кроме оного: если тебя так коробит, то почему мы должны оставаться? А-а! Вы задумали нам тут судилище устроить?

Мать: Люба! Остановись! Ты забываешься – перед тобой мать. Мать. Так получилось, что нет времени объяснить тебе всё происходящее, но можешь ли ты хоть раз послушаться просто на доверии. Доверии дочери к матери.

Любовь: Нет. Не могу. Ты оскорбила не меня, а мои чувства. Мой выбор.

Мать: Люба, Любаша, умоляю тебя, послушайся. Зайди в дом и займи своего … гостя. И не выходите с ним сюда до моего разрешения. До моей просьбы. Так надо.

Любовь: Что «надо»? Кому?

Мать: Любочка, прошу. Я тебя прошу.

Любовь: Но… Ну… хорошо.

Мать: Спасибо, доченька. Спасибо. Целует Любовь, и та забегает в дом.

Картина двадцать седьмая. Мать, входят Надежда, Виталик и Дамир. У обоих юношей по синяку.

Мать: Что такое? Что с вами?

Надежда: Георгий Дмитриевич расщедрился.

Виталик: Не фиксируйтесь на нас. Терпимо.

Мать: Понятно, что до свадьбы заживёт. А ты, Дамир, как?

Дамир: Никаких обид. Мой брат так же вломил бы. А то и покрепче.

Надежда: Всё обошли. Всех соседей взбаламутили. Как сквозь воду.

Дамир: Лишь бы он в Москву не дёрнул.

Виталик: Тогда полный абзац.

Надежда: Господи помилуй. Где ещё искать? Ноги горят.

Мать: Ну, так посидите, отдохните. Садитесь!

Виталик, садясь: А может он где-нибудь спит. В какой-нибудь даче. А чего? Перепсиховал, адреналином отравился, и теперь в отходняк расслабился.

Надежда, села: И в самом деле? Вполне может заснуть.

Дамир, сел: Я тоже после последнего экзамена двое суток просопел.

Мать: Как бы хорошо, если б так. Как хорошо. А ещё лучше, что бы он без ружья спал. Но пока остаётся тревожиться.

Виталик: А всё из-за этого козла.

Дамир: Увижу – замочу.

Виталик: В очередь! Сначала я, потом ты.

Дамир: Мне без разницы. Я могу и потом, но три раза.

Надежда: Господи помилуй.

Мать: А ну, прекратить! Сидите и молчите. Вам сегодня ниже травы, тише воды нужно быть. Глазами в пол. Влезли в дела чужой семьи, устроили пожар, подтолкнули товарища на безумную выходку. Сидите!

Надежда: Да, мало вам Георги Дмитриевич поддал.

Мать: Вернётся, добавит.

Виталик: Не надо. Мы понятливые.

Мать: Сильно сомневаюсь.

Картина двадцать восьмая. Те же и Анас.

Анас: Ольга Константиновна. Там Люба расплакалась. И рассказала.

Виталик, приподнимаясь: Опа-на!

Дамир, приподнимаясь: Сам пришёл.

Мать, ладонью по столу: Сидеть!!! Анасу. Я, кажется, просила не выходить до моего приглашения.

Анас: Ольга Константиновна, я мужчина, и не могу прятаться за женщин. Я готов к любому разговору. Самому сложному. Самому.

Мать: Хорошо. Садись тоже. Всем сидеть!

Надежда: Здравствуйте, я – Надежда, сестра Любы.

Анас: Анас, вскоре буду мужем Любы. Здравствуйте.

Мать: Вот и ладно. Садитесь же.

Анас, садясь: Я хочу объясниться. С вами объясниться. Я знаю – в России теперь трудно быть объективным к нам, арабам, как прежде. Теперь нет той советской дружбы народов.

Виталик: А ты чего хотел?

Мать: Молчи!

Анас: Не надо. Пусть спрашивает. Чего я хотел? Я хотел бы личных отношений между каждыми… между всеми людьми. Человек должен видеть в человеке такую же личность. А не представителя клана или общины.

Надежда: Так говорят космополиты. Нельзя же быть вне своего народа, семьи. Это или ложь, или ущербность.

Анас: Я понял. Но народы тоже разговаривают между собой, как личности.

Надежда: А сами-то вы как к русским относились?

Анас: Для араба есть вечные враг – «франк». Тот, чьи предки приходили к нам крестными походами. Это и европеец, и, теперь, американец. Но мы никогда не видели агрессоров в русских, никогда. Даже когда вы поддерживали появление Израиля. Но потом вы много помогали нам. Даже воевали за нас при Брежневе. Поэтому сирийцы не могут чувствовать к России ничего, кроме сердечного тепла.

Виталик: Ах, я сейчас заплачу. Он прямо как Шахерезада. Сплошная халва. И изюм с финиками.

Дамир: Тогда и я тоже заплачу.

Виталик: Если у них всё настолько сладко, то чего он в Москве делает?

Дамир: Действительно.

Виталик: Зачем он ест русское сало, пьёт русскую водку? Гоняется за русскими женщинами? Дамир, ты как думаешь?

Дамир: Я цинично думаю.

Виталик: Очень цинично?

Дамир: Даже сам себе ужасаюсь.

Надежда: Ребята, ребята!

Мать: Погоди. Дай мужчинам разобраться. Только всем сидеть!

Анас: Спасибо. Я договорю. Сейчас в мире хозяйка Америка. Она груба, от неё всё больше войн. Но мы верим в вас, русских. Верим и ждём, что вы вернётесь к своей прежней силе. Вы нужны для мира.

Дамир: Виталя, а он нас разводит. Лохов ерошит.

Виталик: Действительно. Кончай вилять. Вопрос конкретный, к тебе, как личности: ты что здесь в Москве делаешь? Что у тебя за бизнес? Ресторан? Тряпьё? Оружие? А, может, ты наркотой промышляешь?

Картина двадцать девятая. Те же и Любовь.

Любовь, прячет руку за спиной: Что ты сказал? Что ты сказал, щенок?!

Мать: Люба!

Любовь: Повтори.

Виталик: А чего он, действительно, как на уроке толерантности? Все уши в лапше.

Любовь: Так ты потряси ими, похлопай.

Анас: Что я делаю в Москве? Я – филолог. Славист. Работаю пресс-секретарём в посольстве. Но мой брат, правда, имеет здесь ресторан.

Дамир: Ну, вот и всё!

Люба, показывает скалку: Что «всё»? Что «всё»?! Я тебе сейчас второй фонарь засвечу!

Виталик прячется под стол.

Дамир, вжимая голову: Ну, это. Всё понятно: филолог. Славист.

Анас, ловит руку Любови, прижимает к своему плечу: Я продолжу? Послушайте: в моей стране живут люди особого исторического чутья, философского ума и мистической души. Арабы мало склонны к насилию, хотя это странно слышать после такой ярой исламофобии, какую развернули американцы. Но вспомните: отцы вашего православия – Ефрем Сирин, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Дамаскин – как мистики родились в нашей Сирийской пустыне. У нас не было и нет религиозных конфликтов. Ислам и христианство веками сосуществуют в мире. Самые древние монастыри никогда не подвергались нападениям. И ещё – это у нас с древнегреческого на арабский переводились Платон и Аристотель, и лишь потом – на латынь и другие европейские языки. Только вслушайтесь: «Ближний Восток». Для России это особое звучание – «ближний». Русские имели в Сирии свои земли со времён Екатерины Великой, поклониться святыням паломники приходили даже из Сибири. К революции русскими у нас было построено, не помню точно, но где-то более трёхсот гостиниц и приютов, больниц и школ. И некоторые школы существуют по сегодня! Так что русским наш восток действительно близкий. И… теперь главное. Я люблю Любашу. Вы все слышали? – Я очень её люблю. Это самое-самое главное.

Картина тридцатая. Те же. За сценой шум, голоса. Вбегает с ружьём в руках Алексей. За ним Георгий, соседи.

Алексей: Не подходите! Не подходи ко мне!

Георгий: Алексей! По-хорошему, по-хорошему прошу!

Алексей: Я сказал: не подходи! Я же сказал! Сказал!! Угрожает ружьём.

Георгий: Алексей!

Алексей: Отвали! Оставь меня! Ты врал! Ты мне врал! Я тебя ненавижу!

Виталик, втавая: Лёха!

Дамир: Лёх! Ты, это, кончай!

Алексей: А вы что? Уже обделались? Пошли вон, трусы! Где этот? Где?! Ну, выходи, хватит за баб прятаться. Выходи, если ты мужик.

Анас, выходит, освобождаясь от объятий Любови: Я здесь. Здесь. Ты не кричи.

Алексей: Ты мне будешь указывать? Ты?! Вскидывает ружьё, целится. Нет, это я тебе теперь приказываю. Приказываю…

Пауза на общем выдохе. Молча рвущуюся Любовь удерживают Надежда и Вера.

Анас: Что ты хочешь? Что я тебе сделал?

Алексей: И ты… ты тоже… сделал. И все. Все вы! Из-за вас всё вокруг так несправедливо. Всё подло. Ложь, ложь. Ненависть. Предательство. Я сдавал экзамен: я всё ответил. Но мне задали четыре дополнительных вопроса! И все не по программе. Лишь бы завалить. И завалили. На трояк. Ха-ха! А рядом такого же «чёрного» за уши вытаскивали. Что я совсем тупой? Или слепой? Да я всё вижу! Вижу! Обводит ружьём вокруг. Я же сказал: стоять! Всем стоять!!

Мать, потихоньку подходит: Алёша, Алёшенька. И это – всё? Всё, что тебя обидело?

Алесей: Нет! Не только, не путайте меня. И не подходите! Или я выстрелю. В него выстрелю! Опять целится в Анаса. Ещё шаг! Шаг!

Георгий: Сынок! Сынок, послушай: патрон старый, разорвёт патронник. Ты себя покалечишь.

Алексей: А мне плевать. Плевать! Пусть и меня. Тоже. Но должна же быть в мире справедливость?!

Мать: Должна. Должна, Алёша. И она есть.

Алесей: Нет! Её нет! Вы куда? Я выстрелю.

Георгий: Ольга Константиновна, не надо. Пусть говорит.

Алексей: Да, я скажу. Скажу… всё несправедливо. Плевать на экзамен. Это мелочь. Частный случай. Но… тоже обидно. И я не буду мириться. Это вы, вы трусы! Все трусы! Вы все всегда отступаете. Уступаете. Все! Во всём! У вас отняли вашу силу, украли деньги, власть, славу. Честь. Забирают землю. Родину. Будущее. И прошлое. У вас почти ничего не осталось, а вы только отступаете и уступаете. А я не хочу. Я хочу сопротивляться. И я сделаю, сделаю это.

Мать: Алёшенька, но ты ошибаешься … с врагом.

Алексей: Плевать! Возможно. Возможно… Но я должен это сделать. За справедливость. За … вас. Всех вас, трусов…

Мать: Ладно. Пусть. Но только прежде посмотри на Любашу. Посмотри ей в глаза. В глаза сестре. Сестре! Ну? И в чём твоя справедливость? В её боли? В чьей-то боли твоя справедливость?!
Алексей, зажмурясь, отворачивается, приопустив оружие.

Мать: Эх, Алёша, Алёшенька! Не так ты войну со злом начал, не тем оружием. Справедливость, она в любви. В жалости. В жертвенности.

Картина тридцать первая. Те же. Появляется Евгений, раздвинув стопившихся, как завороженный медленно идёт на Алексея, встаёт перед ним на колени.

Евгений, берётся за конец ствола, направляет на себя: Не надо. Их не надо. Лучше меня. Меня убивайте! Меня!! А жену с сыном не трогайте. Они ни при чём. Я, я виноват – меня убивайте! Убивайте!! Бейте. Я прошу вас: бейте! Бейте! Всё равно денег нет… Зажимает голову руками. Бейте! Убивайте! Убивайте меня. Семью не трогайте! Их пожалейте… пожалейте… меня бейте… меня … убивайте…

Мать, быстро подходит к Евгению, прижимает голову к себе, гладит: Женя, Женечка, милый. Тихо. Тихо. Всё хорошо. Никто никого не убивает. И не бьёт. Тихо. Алексею. Убери ружьё. Видишь, как ты его напугал?

Алексей: Я… я не хотел…

Мать: Положи и иди ко мне. Иди сюда.
Алексей, уронив ружье, шагает к матери и тоже встаёт на колени: Я не хотел. Не хотел его пугать. Рыдает.

Мать, гладит обоим головы: Вот и хорошо. И славно. И справедливо.

Георгий поднимает ружьё, отступив, переламывает и разряжает, потом жмёт руку Анасу. Любовь вначале бросается к Анасу, но потом отходит.

Любовь: Ну почему? Почему вы меня все осуждаете? Неужели я для вас уже совсем чужая? Вера, я разве когда забуду, как ты водила меня в детский сад, в кино на мультики, как ты сидела надо мной ночами и держала за руки, когда я болела ветрянкой, разве забуду? А ты, Надежда? Ты делала со мной уроки, занималась музыкой. Учила готовить, шить. Разве без тебя я бы поступила на юридический? Но теперь вы меня сторонитесь, теперь я вам как чужая. А в чём? Почему? Разве на мне вина, что жизнь изменилась? Вся жизнь вокруг изменилась. Но рано, рано же пока судить – что стало лучше, что хуже. Просто всё другое. Так дайте же мне пожить, дайте мне пожить моей, слышите, моей судьбой! Может быть, я тоже прокляну это время. А, может, оно станет моим счастьем. Моим счастьем… Не спешите судить меня. И… не отталкивайте.

Любовь прижимается к матери. Вплотную к матери встают и Вера с Надеждой, обнимаются.

Мать: Сегодня мой день рождения. Вот и есть повод подвести кое-какие итоги. Итоги прожитому году. Или жизни? Дочери мои, дочери… Так сложно вам быть вместе, сложно быть рядом. Настолько вы несхожие, настолько разные. Но… Но! Вы разные – у меня. Разные – от меня, через меня! Ибо вы – сёстры. И каждая из вас – свидетельство моего счастья. Плод моего счастья. Краткого ли, длинного ли. Но вы пришли в этот мир по любви, пришли желанными. Помните об этом. Пожалуйста. И ещё помните: мы, бабы, жизнь терпением подчиняем. Только терпением. Пусть мужики руками машут. То их дело, их обязанность – взрываться, вспыхивать, гаснуть. А мы ровный огонь бережём. Ровный. Тихий, но неугасимый… Да, вот такой он, мой сегодняшний день рождения. Немного необычный. Но есть в нём самое, что ни наесть для меня главное: вы все сегодня со мною. Вы – все – со – мною. Все. А разве могло быть иначе? Дочери мои, дочери, ведь вы и есть моя жизнь, моё существование: ведь я вами, я только вами и через вас верю, надеюсь и люблю. Люблю, надеюсь и верю.

Звучит песня «Прощание славянки».

ЗАНАВЕС.