Она стояла над ним. Таната. Наступить на грудь не посмела. Просто стояла рядом. Слева. У плеча. Ближе к сердцу. В пепельном сумраке того, что невозможно назвать днём, однако другого слова пока не придумали. Тень от её фигуры непрозрачным тёмно-серым клеймом лежала не его лице. А он…

   …Он метался, как в горячке…

   …Пока.

   …Она так думала.

   …Что пока….

   …Только размеры этого «пока» она чётко не видела, но очень надеялась, что сейчас-то как раз всё и получится…

    …И стояла…

   …И смотрела…

    …Глазами, которых нет…

    …А он?..

    …Всё метался, не желая затихать...

   …Не желая тонуть…

   …В её Чёрных Водах…

   …И она решила ему помочь…но не решилась наступить на грудь, сколько об этом её не просил Тонкий Лёд…

   …Утонуть…

   …НАВСЕГДА…

   …В её Чёрных Водах, суше и горче, которых нет.

   …Нигде, никогда, навсегда…

   …Время стало чем-то невнятно мёрзлым. Серым куском замёрзшей грязной воды. Воды, окрашенной пеплом. Город Кровососов застыл. Здесь. На руинах Коптильни. Смёрзся в немой вопль. Дым над руинами сковал паралич, превратив его в вычурную каменистость, застывшую в стеклянном воздухе в позах, мало подходящих для понятия «пристойный».

    …А она стояла над ним. И держала свою тень на его лице… Он всё ещё метался. Пытался. Плыть. Её тень на его лице становилась гуще, глубже, плотнее, непрозрачней. Скоро. Уже скоро… Глубже, ещё глубже… И всё равно трепещется, трепыхается. Он…

    …Клыкастое сердце Города Кровососов. Теперь уже поломанный гнилой зуб. Но ядовитый. Может грызануть до смерти. А может ещё и вырасти заново. Сильнее, крепче, острее и ядовитей… В горьком прахе десны. Клык из горького праха. Кто же знал, что прах так смертельно кусает?!. Тех уже нет. Или есть? Вот этот, что ли один? Который всё дёргается в тени Безглазой? Или он ещё только узнает, может быть? Если она не наступит ему на грудь и не влюбит в свои глаза, которых нет… И он сам не станет смертельным прахом, исполняя её желания… Но мечется, мечется. И она не смеет. Пока…

    …Шлак. Пепельный шлак. Острые камни. Обломки. Кое-где дымятся. Дым не особо густой. Выцветший какой-то. Больной. Анемичный. Пахнет неизлечимым. Сполохи такого же немощного пламени. Да только, огонь ли это? Даже тени от  его света ничто не отбрасывает. Свет? Да другого слова просто нет. Разве темнота может светиться?.. В Городе Кровососов -  может. Гнилушки тоже «светятся»… В Городе Кровососов.

   …Башня рухнула. Нет не Башня. Скорее Коптильня. Громадная серая труба из каменных блоков. Уходящая вершиной за мглистые облака – вечный покров этого Города. Высокая. Широченная. Голем. Колосс. Там на её вершине…

    Нет…

    Там, в её зеве не видимом с земли, в её пасти, периодически что-то вспыхивало. Это считалось Солнцем. Это считалось светом. Этому поклонялись. Не кровососы. Доноры. Так их называли кровососы. Или воск. Так их тоже называл. Он. А Кровососы?.. они ещё хуже. Они ведь тоже были двуногие… Когда-то…

    …Кто бы знал, чего стоит продать свою тень, в Городе, где Тень всё и своей не видно?.. И ради чего стоит… Чтобы пить… Других… Всегда… безнаказанно…(?) Право пить чужую жизнь (жизнь?) безнаказанно… Или не тень продавали? А то без чего Тени быть не может? Здесь… Не то, что её отбрасывает, а то без чего не может…

    Громоподобная отрыжка, сотрясающая иногда весь Город, из заоблачной пасти считалась грозой. Её боялись. Двуногие…

    …И всё же…

    Коптильня рухнула… в сердце Города дыра. Но не смертельная - для него. Пока…

    …Взрыв…

    …Взрыв. Был. Удар умелого убийцы в чёрное сердце. Или палача? Или карателя? Или дурака? Интересно, он только с Коптильней воевал, или ещё на Мельницах тренировался? Хе-хе…(ироничный смешок с долей грусти). Свет вернуть захотел? Сюда? Кому!?. Жаждущим быть слепыми двуногим? Коровам этим дойным? Жвачным амёбам, не желающим знать, что они люди?!. Люди ли?.. Или кровососам? Так они от Света передохнут, как рыба, выброшенная на берег. Задохнутся в Свете… Кому!?. КОМУ!?.

    …СЕБЕ…

    …себе…

    …Нет…

    …не вернуть…

    …НАЙТИ!..

    …Даже не Свет…

   …Путь к Нему…

   …И как же без Солнца?..

   …Без него АПРЕЛЬ не найти. Не дойти. Не выйти…

    …Озлобленные скалящие зубы руины. Камни, дым и …кости. Человечьи. Двуногих. Много. Может быть больше, чем камней. Вперемешку. Дымятся. Чёрным. Злым. Ядовитым. Безысходным. И пепел. Солёно-горький приторный пепел… Сгоревшее дотла сухое мясо. Тех же чьи и кости. Огромный круг из обвалившихся стен. От края до края бежать несколько минут. Некоторые обломки торчат высоко, бессильно пытаясь вгрызться во мглу над Городом. Вывороченные из остатков стен стальные перекрытия, кое-где не разорвавшие своих смертельных колец, складываются в узор, напоминающий увечные грудные клетки рахитов после долгих ударов молотом по рёбрам незатейливого ортопеда. Изнутри стены чёрные. В копоти. Вековой…

    …Взрыв. Был.

    Башня на миг превратилась в огненный, ослепительно багровый, как кровь, цветок. Огромный. Неудержимый уже. А потом…

    …Потом Цветок пропал. Появилась Ладонь. Ладонь из пламени. Такого яркого, что его свет проходил сквозь каменные стены, как сквозь папиросную бумагу. Он ослеплял. Он всё превратил в Белый-Белый Полдень, в котором нет теней. Ничто, в тот миг, не могло остановить Свет и отбросить Тень. Основание Башни встало на Пламенной Ладони. Пальцы грозного Света сомкнулись, сжавшись в кулак. Пальцы сомкнулись, разрывая и взламывая стены, будто те были из хрупкого сахара. Башня рухнула внутрь себя. А, рухнув в себя, Коптильня, разразилась неудержимой рвотой из камня, праха, и больного, ядовитого огня, без разбора, как умирающий в бешенстве Зверь, стараясь разрушить всё до чего могли долететь ошмётки этой поганой рвоты. Город запылал. Небо зашлось судорожным хрипом астматика. Нечистая земля задрожала в лихорадке. Поднялся вой. Затравленно стих всхлипом ярости и страха. На трон агонии взошла звенящая тишина, остановившая время.

     …Шорох. Шорох. Хруст. Пепел по камню. Нервная дробь. Чаще. Чаще. Чаще. Сухой гул. Комья земли по железу. Время устало стоять. Комья земли по стеклу. Комья земли по камням. С неба.

    Время устало стоять.

    Упало.

    И покатилось.

    В никуда.

    …Потом. Потом пошёл дождь. Без единой капли воды. Из костей. Горящих и тлеющих костей. Они падали на камни мостовой Города Кровососов. От ударов о камень превращаясь в пыль. Солёно-горькую пыль. Камень крепче, чем кость… И твёрже, намного твёрже, опустошённых сердец двуногих… А пыль не хотела ложиться на камни. И танцевала, танцевала над булыжником мостовой. Но не смела подняться высоко. Нет. Так, танец униженных у самой земли. Дождь превратился в ливень. Пыли становилось больше. Танец приближался к безумию. Пыль сплеталась, завязывалась в узлы, рядом с которыми даже самые изощрённые морские выглядели бы верхом примитивизма. Узлы артритическими уродливыми пальцами хватались друг за друга. Пыль превратилась в ручьи. Потом в реки, текущие по камням Города Кровососов. Реки без капли воды, без капли крови. Без капли жизни. Странные реки. Они текли вверх. К холму с руинами Коптильни. Возвращаясь на круги своя. Прах к праху. Пыль к пыли.

    …прах праху…

    …пыль пыли…

    Но даже такая странная река не может вернуться к началу. Силы праха иссякли. Ливень истощился, исчез. Прах покорно замер на камнях, зная, что не вернуться и не изменить. Уже… И только дым из руин продолжал свою гротескную, но совершенно беззвучную пляску над Городом с чёрным сердцем. Тишина, поудобнее устроившись на троне, стала звенеть громче. А потом захрипела…

    Она стояла над ним. Рядом с ним. Окутывала его своей тенью. Таната.

     А он…

    А что он?..

     Зачем кому-то этот «он»?

     Чего он всем мешает?

     Чего ему не спится-то?

     Чего она никак его не возьмёт? Пока…

     Достал уже этот «он»… И себя достал своими «зачемами?»…

     И всё не останавливается и не засыпает…

    И не сдыхает…

     Никак…

     Он…

     Он всё ещё трепыхался, вызывая её неудовольствие. Упёртый… Глупый… Медведь… Рычал… Стонал… Плакал?.. Думал, что ползёт… Думал, что плывёт… И всё равно упёртый… Глупый… Медведь…

    Он…

    Он. Кому он шептал? Вот это своё: «Будь, просто будь!!!».

    Он. Чего он искал? Зачем? Что привело его сюда, в Город Кровососов?

    Он. Сюда на руины, созданные (созданные?!.) им самим же? Зачем? Зачем всё ему?

    Он… Глупый… Упёртый… Медведь… Дурак… Чужой… Совсем чужой… Без стаи… Без стада… Вольный… Раб… Себя… Апреля… Шатун… Геморрой…на всю голову.

     Он…

     Взрыв…

     Был.

     Дым…

    Был.

    Прах. Пляшущий прах…

    Был.

    Реки, текущие вверх…

    Был.

    День, не светлее ночи…

    Был.

    Белый-Белый Полдень…

    Был.

    И ЕЁ Тень…

    ЕСТЬ!..

    …над ним…

    Но… Только тень. И не с ним…

    Он…

     …Взрыв. Пламенная длань. Вой. Реки вспять. Хриплая тишина. Рухнувшее чёрное сердце… Поломанные ядовитые зубы. Бессмертная агония. Без конца…

    …Но…

    …Черта…

    …Близка…

    …Небо, плотное небо из пепла задрожит и ссыплется прахом.

     …И похоронит Город Кровососов…

    …Наверное…

    …Но…

    …Но прежде…

    …А пока…

    …Пока…

     …Из обломков и костей, рухнувших внутрь Коптильни Хаос и Отчаяние на скорую руку создали новые поганые храмы. Из камней и костей. Со своими идолами. Храмы из обломков. Порнографической пародией на свет между обломками струились языки серого пламени. И всё серое, серое… Серый храм руин. В гнилом зубе мёртвого Чёрного Сердца.

    …И она. Единственная сейчас жрица в этом каменно-костяном морге. В огромном круге поломанных зубов, бессильно скалящихся в пепельное небо. Она стояла над ним. Жертвоприношение? Здесь на куче камней и костей. В немощных отблесках серого пламени. Жертводелание… жертвоприсвоение… Только он трепыхается. Не хочет тонуть. Не отдаётся жертводеланию. Что-то шепчет. Она стоит над ним, у левого плеча, скрывая его лицо своей тенью. Но он пока не хочет тонуть в ЕЁ Чёрных Водах, в которых нет и капли влаги. Он не хочет утолять жажду прахом. Он не может утолять жажду прахом. Упёртый медведь… Он… медведь?..

     …Он не был массивен. Но что-то медвежье в нём всё-таки было. А, в принципе, глянуть не на что. Рост средний, сложение плотное, но, явно, не атлетическое. Не худой, не толстый, так не понятно какой… Увалень. Неуклюжий. И одет так же. Потрёпанная кожаная куртка, высокие ботинки невнятного покроя, кожаные же штаны. Уже потрёпанные. Вон справа колено благополучно тлеет. Как ему не больно? Да чему болеть то – в отключке парень… В тени… Её… Лежит себе на каменно-костяной крошке… Руки раскинул. Распяли его что ли? А глаза открыты. Смотрят куда-то… В даль. За небо…Но сейчас видят только Чёрные Воды. По левой щеке течёт слеза. Его. За ней светлая полоса. Она смыла прах с лица, оставив за собой тонкую ломанную дорожку чистой кожи…  Но не в силах смыть  Её тень. Сколько не плачь… Сколько не рыдай… Сколько не рычи… Тут другое. Совсем…

    Лица не рассмотреть. Тьма тени, вуаль праха – плохие помощники. Да всё это ещё и перемешалось с запёкшейся кровью из ссадин. Не лицо – маска. И только глаза настоящие и живые. Пока… Давно не стриженные волосы, бывшие когда-то русыми, выглядят седыми из-за запачкавшего их пепла. Не волосы – пакля…

     Он лежит, раскинувшись на груде обломков из камней и костей, будто распят. Челюсти сжал, как тиски. Раскрывшаяся куртка обнажает надетую под неё видавшую виды кольчугу. С дырами. На груди… Голову запрокинул в немом обессиленном крике… Его ножи похоронены где-то рядом под камнями и костями. Ножны пусты… И шмотник его валяется где-то внизу. А что в нём, в шмотнике,  в этом сумраке не разобрать. Да и не важно это сейчас. Для него… Он лежит распятым на острых ядовитых камнях. С ладоней стекает кровь. В них воткнуты острые осколки кривых ядовитых зеркал Тонкого Льда… Вернее, стекала. Уже остановилась и выцвела до бурой черноты. Разводы крови на камнях, его крови, напоминают рисунок крыльев. Только она этого не видит. Её это не трогает. Ей всё равно. Лишь бы взять… Сейчас… Навсегда… В Чёрные Воды… Какие Крылья?!. Зачем? У неё есть свои… Чёрные (Воды? Крылья?)… Он лежит, распятым на алтаре из камней, праха, пепла и костей. Человечьих.

    Он лежит…

    …Нет…

    …Не лежит…

   …Трепыхается…

   …Барахтается…

    …Не хочет тонуть… 

   …Что-то судорожно шепчет. Глядя туда. За небо. Совсем далеко. Но ничего не видит, кроме Чёрных Вод. И шепчет, шепчет… Рычит?.. Плачет?.. Стонет?.. Выстанывает… молитву…

   …По запёкшимся в бурой крови губам тяжело читать…

   …Будь, просто будь!..

   …Нет, не слова. Хрип. Стон. Плач…

    …Будь, просто будь!..

    …Барахтается…

    …Будь, просто будь!..

    …Пальцы судорожно сжимаются, пытаясь извлечь из ладоней приковавшие к Праху Ядовитые Зеркала. И кровь не течёт…

   …Будь, просто будь!..

   …Пальцы сжимают острые ядовитые осколки, торчащие из ладоней. Из свежих порезов течёт алое…

    …Я дойду. Ты только будь!..

   …Алое стекает на камни. Единственный цвет в этой БЕСдоннной серости… Наполняет крылья, делая их видимыми… Его крылья. Раненые. Ломанные. Но его… КРЫЛЬЯ. О которых он не знает. Пока… Узнает ли?..

     …Она не видит его крыльев. Не замечает. Она, вообще, никогда не видит крыльев. А если и видит, то пытается оборвать… Крылья?.. Полёт?.. Наступить на грудь. Только сейчас не получается. Не смеет. Не может. Он  барахтается… Всё ещё… Барахтается..

   …Да тони, ты, уже!..

    И поднять. Яблоко… Плод… Только последнее время что-то у неё всё гниль, да гниль… А в этом Городе, так совсем помойка. Вонь…

    …Он пахнет иначе. Для неё… Но дёргается. Барахтается. Не хочет…тонуть. Она смеет прикоснуться к нему только тенью. Только тенью. Тенью. А он только громче стонет, и бьётся в горячке… Хрипит…

    …Будь. Только будь. Доползу. Только будь. Будь…будь…будь…будь… (Хриплым шёпотом смешанным с кровью. Смешанным с болью…Смешанным с плачем. Молитва… молитва… Его…).

    …До…

    …Она стоит над ним…

   …пол…

   …Или идёт рядом….

   …зти…

   …Слева…

    …бы…

   …Всегда…

   …Толь…

   …Она всегда рядом…

   …ко…

   …и с ним…

   …будь!..

   …тоже…

   …Дож…

    …Не смеет поставить ногу на грудь.

   …дись!..

   …Ему.

   …Толь…

   …Не может…

   …ко…

   …Пока…

   …БУДЬ!!!

   Она стоит над ним. Слева. Он в её тени. Пока. Пока? ПОКА?!. И хоть Тонкий Лёд подло давит ему на горло грубыми ботинками, она не может поставить ему ногу на грудь.

    …И всё равно хрипит. БУДЬ, ТОЛЬКО БУДЬ!!!

    …И, именно, это «БУДЬ!!!» не даёт ей поставить ногу ему на грудь. Упёртый. Медведь… На пепельных камнях… Распятый. Льдом. Пепельный Медведь… Глупый… Крылатый…

    …Будь. Только будь… Ты только будь…

    …Мешало поставить ногу на грудь. Но не могло остановить ритуал Серой Девы. Её плащ из пасмурных облаков шевельнулся, в безглазых глазах заиграли блики темноты.  Она вскинула руки над распятым зеркалами ним. Будто держала огромную чашу напротив своего вечно перетекающего из темноты в сумерки лица. И из этой невидимой чаши и её сухих, как пустошь по ту сторону, ладоней на него посыпался прах. На грудь. На лицо.

    …Только будь… (хрип сквозь сжатые челюсти).

    Но прах не долетал до него. Ещё в воздухе чёрная пыль начинала кружить в Тёмном Вальсе, превращаясь в змей. Змеи падали рядом с ним на камни. Но не шипели. Не те это змеи. Вились рядом с ним. И продолжали свой танец аспидов на камнях.  Чаша иссякла. Она опустила руки. Он в шевелящемся круге змей высотой до колена. Её. А острые осколки зеркал в ладонях, этих змей не ранят. Из них не потечёт кровь никогда. Даже змеиная.

    …Ты просто будь…

     Она опустила руки. А потом... Потом указала пальцем на его грудь. Змеиный круг вскипел, превращаясь в увечный смерч. Змеи его увидели. И поползли. В него. В грудь. Сквозь дыры в кольчуге. Лица тронуть не смели. Его пальцы судорожно сжались, получая новые порезы от проткнувших ладони зеркал. Но его крылья, нарисованные алым на камнях стало не рассмотреть. Их скрыли змеи. Но не стёрли…

    …Просто будь…

    Её тень на его лице стала почти такой же непроницаемой, как безлунная ночь. Но его глаза всё ещё смотрели за небо, оставаясь живыми. Они не хотели гаснуть. А губы шевелились. И она могла разобрать это проклинающее её: «БУДЬ, ТОЛЬКО БУДЬ!!! ПРОСТО БУДЬ! ТЫ ЛИШЬ БУДЬ!!!».

    Его пальцы, судорожно сжавшиеся  в кулаки и изрезанные зеркалами, вдруг бессильно разжались. Змеи исчезли… В нём. Вползли. На лице, утонувшем в тени Серой Девы стала проступать улыбка обречённости. На глаза наползала, пусть медленно, но неотвратимо, поволока из серых облаков её крыльев… Но глаза. Глаза. Его. Они всё ещё смотрели за небо и не хотели закрываться. А губы, пусть и еле-еле, но упорно шептали: «БУДЬ!!! ТОЛЬКО БУДЬ. ТЫ ЛИШЬ ПРОСТО БУДЬ!!! ТОЛЬКО БУДЬ!!!».

    Он почти перестал дышать. Уже почти. Но её это не устраивало. Она продолжила ритуал. Утопление. В Чёрных водах. Укачать и напоить ими. Навсегда.

     Укачать на своих крыльях Чёрных Вод.

     …Ты только будь… (одними глазами, губами ему уже не пошевелить)

     Она раскинула руки. Нет. Раскинула плащ? Нет… Тут что-то другое. Серые сумерки, вдруг, сгустились вокруг неё. Закипели. Её облачный плащ забился в конвульсиях грозы. В агонии. Не её… Агонии. Она раскинула серые крылья. Свои СЕРЫЕ КРЫЛЬЯ. Большие. Ох, блин, большие… От края до края. Плотные. Мрачные. Грозовые облака. Обманчиво нежные. Крылья. С такими не летят. Падают. Навсегда. Вдребезги. Безвозвратно. В сухие до боли чёрные воды…

     …Но ты будь. Только будь. Со мной…(ни глаза, ни губы уже не шевелились. А ОНА всё равно слышала.). ДОЙДУ!.. (Как он это сказал? Чем? Неужели сердцем, которое почти уже не бьётся…).

    Вскипев, её крылья, будто безвольно опустились на каменное крошево. Облака упавшие в обморок на острые камни. Притаившийся смерч. До времени спрятанные когти. Ядовитые. Смертельные. Туман. Безвольный туман вокруг неё. Крылья? Крылья ли? Ни одного пера. Только когти и … Лезвия. Крылья из лезвий. Ядовитых и бессердечно острых. Но и они могут казаться нежными. Слепым…

    …Ты будь…(крик тишиной).

    …Она. Раскинув сумеречные крылья, она посмотрела на него. Улыбнулась. И тихо прошептала: «Ну, иди ко мне… Давай я тебя покачаю…». Он ответил уже беззвучным шёпотом, но не ей…

    …Только будь…

    …Тебе всё равно понравится. Только попробуй. Ну, иди…

    …Просто будь…

    …Иди же. Ко мне. Я пришла за тобой…

    …Ты лишь будь…

    …Сейчас станет хорошо. Кто тебя так ещё будет качать? Тепло и нежно. Засни. Засни крепко и сладко. Я принесу тебе лучшие сны… Ты таких и не видел никогда. Отдайся. Мне. Отдайся. Забудь всё и отдайся. Мне…

    …Будь. Только…

    … ОТДАЙСЯ. Я тебя укачаю. ТОЛЬКО ОТДАЙСЯ…

   …будь…

    …Она его так и не уговорила. Он не хотел. Так и смотрел себе туда – за небо. Глаза уже запорошенные пасмурной пеленой всё равно не хотели гаснуть. Его пальцы безжизненно разжались, губы не шевелились, но он чем-то в своей груди до сих пор выстукивал: «Будь. Только будь. Просто будь!». Тук. Тук. Тук… Тук… Тишина… Тук.. Очень тихий этот «тук», но и в нём можно разобрать: «Ты только будь…». Тук. Тук. Тишина. Тук?.. Тишина… ТИШИНА!..

   …И всё равно… БУДЬ!!! БУ…

    …Жадная она. Серая Дева. Магистр ритуала на камнях и костях… С крыльями, на которых невозможно лететь – только тонуть в её Чёрных Водах. Навсегда…

    …тишина. …ДЬ!!!

    …Таната. Безглазая. Улыбаясь смотрит на распятого него. Почти по хозяйски. Она слышит тишину в его груди. Она его укачает и, наконец-то, напоит прахом… От души, которой нет… А глаза?!. Его, что ли? Ничего, скоро погаснут… Скоро, скоро… Тишина в груди, потому что… Его груди…

     …и всё равно. Ты лишь будь. Только будь!.. (крик тишиной из груди.).

    …Крылья из сумерек и тёмных облаков сплелись в её сухие ладони. Ладони опустились к нему. Подхватили и начали качать. Как в колыбели.

    …Его подняло над камнями. Его тело. Его подхватили Воды. Тёмные Воды. И закачали.

    Его тело качалось в метре над обломками. Будто в чьих-то огромных ладонях. Будто в каких-то волнах. Тело. Мёртвое…почти.

    Лезвия ядовитых зеркал остались торчать в камнях. А из его ставшими восковыми ладоней и пальцев алое уже не текло. Но, но нарисованные его кровью крылья на камнях ожили. Воспротивились. И тут Она на них наступила. Ломая. Втаптывая в прах. Его нарисованные кровью крылья обжигали ей стопы.

    …Ты только будь!!! ПРОСТО БУДЬ!!! (кричали шёпотом нарисованные кровью крылья.).

    Она качала его на своих Серых Крыльях, в своих Сухих Ладонях. И его алое уже не жгло ей стопы. Его улыбка обречённости доставляла ей радость. Его тишина в груди её тешила. Но глаза так ещё и не закрылись. Закрылились у него они. Но. Он уже почти её. Почти. Осталось напоить прахом. А змеи догрызут. И тишина в его груди станет вечной. А сейчас сквозь тишину…

    …будь, просто будь…(уже очень издалека.).

     …Он. Качающийся на волнах Тёмных Вод. Парит над камнями. Невысоко. Голову запрокинул. Глаза открыты. Но тусклые уже. Руки бессильно болтаются, как плети. Она над ним. Она его обнимает своими крыльями. Она его качает. Укачивает. Осталось напоить прахом. Навсегда. Она поднесла левую ладонь к лицу, посмотрела, сложила кисть лодочкой. В её левой ладони появился прах. Её Чёрная Вода. Правой рукой она подхватила его запрокинутую голову. Чтобы напоить. Она поднесла свою левую ладонь к его губам.

    …Пей. Смелее. Пей… Его глаза стали медленно закрываться.  Губы шевельнулись, готовясь принять прах…

    Прядь серых от пепла волос отлепилась от залитого кровью лба и упала ей на правую руку, обнажив лебединое перо, вплетённое в косичку за ухом. Оно белым кинжалом ударило Серую Деву в лицо. Она пошатнулась. Бросила его. Закрыла своё лицо руками. Крылья распались. А Серая Дева облаком праха растворилась в сумерках. Но не ушла далеко. Не исчезла. Только злобно зыркала сквозь сумерки из пепла, пристыжено пряча своё изуродованное лицо со шрамом через всю щёку. Свежим. От пера, которое ранило её не хуже кинжала. И не в лицо. Там только шрам. А в сердце, которого нет… И она решила отомстить. Забрать и присвоить. Теперь уж, точно она от него ни шаг.

    Его глаза открылись. Он забарахтался, захрипел и упал на каменные обломки…

   …Только будь…