Пришёл в себя от того, что острый осколок кости двуногого (человечьего) больно воткнулся в щёку. Открыл глаза. Закашлялся. Оторвал лицо от кистей. Тянется. От рук ко рту. Что? Что…

    Память беспощадно ударила в  правый висок. Кованым сапогом. Меня вырвало. Опять. На руки. Желчью. Опять…

   Ножи, ножи… Рюкзак. Шмотник мой. Где?..

   Руки, заделанные в рвоту пустотной желчью, острые осколки (сколы) костей и каменного крошева жадно кусают ладони, колени, всё, до чего могут дотянуться. Стою на четвереньках. Пыхчу. Отплёвываюсь. Уже не рвёт. Хоть от этого и не легче. Прах, смешавшись со слюной и рвотой  одел руки в непонятно грязных тонов рваные перчатки. Из-под ногтей спёкшаяся кровь. И кажется, что глаза вытекли вот этой вот желчью на прах. Потому что здесь всё серое. И глазам нечего видеть. Не на что смотреть. И даже закрыв глаза, видишь только серость. Только набившийся под веки прах. Жгучий, слепящий, серый. Но у него есть пульс. Тук. Тук. Тук. Тук. Черней. Серей. Черней. Серей.

Черней.

Серей.

Черней.

Серей.

Черней.

Красней.

Серей.

 Красней.

Серей.

Красней.

    Память жадно цепляется за красное. Память заставляет дышать. Память… Ранит… Ядовито… научилась у кровососов.

   Память. Злая. Серо-красная. Когтистая.

    Память. Злей СЕРОЙ ДЕВЫ.

    Память… мать её…

   Память…

   Жгучим хлыстом мне под зад.

    Память…

    Заставляет искать шмотник и ножи в этом каменно-костяном крошеве, в свете неверного серого пламени.

    Хруст камней и костей под ладонями и коленями неприятно скребётся в виски. Передёргивает. Знобит. От праха зудит кожа. Горло высохло и растрескалось как пережженная глина. Кашель. Дыхание с присвистом.

    Сползти вниз. Шур-р-рххх. Шур-р-ххх. Покатились косточки обгорелые. Многие рассыпались в прах. Только камни не рассыпаются, а радостно жалят ладони и колени пока я ползу вниз. В тень. Вон он - мой шмотник. По-моему.

     Шур-р-х, Шур-р-рхх по пеплу на четвереньках. Встать страшно – голова кружиться. Серость стала насыщенней. Силуэтов и контуров нет. Только размытые пятна грязи. Серость, серость… И только злая память жалит красным глаза изнутри, в такт ударам сердца.

    Коль-коль…

    Боль-боль…

    Кровь-кровь…

    Коль – коль…

    Боль-боль…

    Вновь-вновь…

    Ползи – ползи…

    Коль – коль…

    Ищи – ищи…

    Боль – боль…

    Рычу – рычу…

    И всё же…

    Боль – боль…

    Ползу, кричу…

   И снова …

   Коль – коль…

   Заплакать не могу… Но…

   Боль – боль…

   Багряные крылья…

   Кровь – кровь…

   Их растерзали…

   Вновь – вновь…

   Мне не взлететь…

   Страх – страх…

   Но я увижу Их…

   Крах – крах…

   Мне больно, но я не…

   Прах – прах…

   И память смоет мой…

   Страх – страх…

   С пером за ухом сквозь…

   Боль – боль…

   Я плачу кровью…

   Коль – коль…

   Но сердце всё же…

   Стук – стук…

   И я  не сдамся…

   Круг – круг…

   Без боя…

   Вдруг – вдруг…

   Ползу и плачу без…

   Слёз – слёз…

   Я вольный раб своих…

   Грёз…

   …Черней…

   …Серей…

   …Черней…

   …красней…

   …Ещё красней…

   Чёрно – алое… Мгновенно перегорает в выгоревшую серость стоит открыть глаза. Дополз. Вот он – мой шмотник. Торчит из каменного крошева.

  Потянул на себя. Что-то туго. Чего он такой тяжёлый? Ничего не помню. Что такого тяжёлого можно было напихать в походный ранец? Не помню. Знаю, что только нужное. А что?.. Всё-таки приложило по голове прилично – закачаешься. Так и качаюсь, даже стоя раком: пьяный в усмерть телок – ничего другого в контуженную голову не приходит. Хе-хе… не смешно. Мне… Совсем.

   Что ж так тяжело-то? Только камни злобно, как разъярённые кошки царапают пальцы, и шелест камней тоже смахивает на шипение этой когтисто-хвостатой братии, когда, я с кряхтением и тихими, бессильными матюгами пытаюсь всё-таки извлечь вещь-мешок из-под каменно-костяного завала. Камень по камню, камень по ткани, камень по коже, камень по кости. Тяжело. Зацепился он лямкой за что то там? Хоть бери да руками разгребай этот завал, мать его. Да только от рук хрен что останется. Отломки острые, злые. Руки посеку так, что они уже навряд ли заживут. Прах здесь ядовит.

    Серость, плотная как сгущёнка, не даёт ничего рассмотреть. Всё смазывает. Всё вокруг сминает, превращая реальность (реальность?!.) в невнятный кусок пластилина. Смотреть не рассмотреть. Даже собственные руки, пусть и перепачканные невесть во что. Так бледно серые пятна, очень отдалённо напоминающие кисти. Всё почти наощупь.

    Так - схватиться поудобней, пересесть на зад, упереться ногами.

    Ну!?.

    Подалось, захрустело. От напряжения задрожали ноги, пальцы стали проскальзывать, пот залил глаза. Я – ослеп. А потом стало легко. Вырвав-таки своё из цепких когтей каменных отломков, я благополучно рухнул на спину, а шмотник больно перекатившись по обожженной ноге (тяжёлый всё-таки, тля…слишком.), судя по звукам, не ускакал далеко, а застыл где-то рядом. Но как-то уж слишком тяжело он перекатывался. Слишком уж под ним хрустели обломки обгоревших костей… Неправильный звук. Неправильный… Ритм не тот. Не в такт…

   Отдышаться минутку, передохнуть, размазать пот по лицу. И только память: черней, серей, багровей, черней, серей, багровей, черней, черней, черней… Ещё чернее… Глаза щиплет. Пот. Слёзы.

   …Жжёное. Серое жжёное. Всё. Вокруг. И я… Серый. Выжженный. Я?!.

   …Отдышался. Отпотелся. («Отпотелся»-говоришь? Ну уж нет. Давайка, шевелись!) На четвереньки. Ползком. Наощупь. К рюкзаку. Ну, наконец-то – вот он. Но какой-то неправильно большой. Что-то совсем не так. Что - не могу пока ни рассмотреть, ни понять. Пошевелить шмотник почти невозможно, тяжеленный и неудобный, будто и не вытащил я его из-под камней. И какой-то неправильной формы. В серости почти ничего не рассмотреть, хоть глаза закрывай. Да только так ещё хуже – сразу начинается: серое, красное, чёрное, серое, красное, чёрное… Тук – тук, тук – тук… От сердца в глаза. Толк – толк, тук – тук… Коль – коль, боль – боль… От отчаяния, бессилия и абсурдности ситуации захотелось завыть, а потом меня накрыло бешенство…

    …Я вцепился в шмотник и рванул его на себя, чуть ли не зубами, надеясь поставить поудобней, чтобы открыть и, наконец-то, разобраться, что там внутри. И, в этом никчёмном порыве бесприцельной ярости, я сначала и не понял, что правой рукой держусь вовсе не за прорезиненную грубую ткань рюкзака… А за… Н-н-нет!..

    …Абсурд. Было ощущение, что рюкзак, вдруг прилип к непонятному, с уродливыми обрубками, кокону из плотной темноты. Почти чёрной. Тяжёлой. Вязкой. Вот правой рукой я и схватился за этот «кокон». Испугался. Пальцы предательски дрогнули. Их ожгло холодом и чужеродной мерзостью. Совсем чужой… Но я уже успел шевельнуть, резко так, свою «ручную кладь». Кокон сместился, зашевелился и превратился…

    …Невзирая на абсурдность. Я сначала понял, что это… За мгновенье до того как всё-таки увидел и не поверил. По-моему, даже глаза от удивления полезли из орбит. А потом по каменному крошеву, на котором я сидел, прямо у бедра, гулко стукнула ладонь… Его…

   … Кровососа…

   Я бы подпрыгнул… Ещё как… Если бы память, сбросившая с себя все оковы этой кровососской ладонью, не пригвоздила меня к праху жестокими своими ледяными иглами.

   А заорать я не смог. Всё внутри выморозило и сковало льдом. В гортань память услужливо воткнула громадную зазубренную сосульку из жгучего льда. Куда уж тут орать?..

   Память.

   Ударила стужей.

   Нет, какая там алая и горячая. Нет!

   Стужа. Сухая, сине-белая стужа… Схавала она это алое и не поперхнулась. Алое стало мёрзлым, вымороженным до серости сухим прахом с разводами инея...

   …Мной?..

   …Тогда зачем? Зачем всё? Что я?..

   …Тогда… Почему же так больно?!.

   …Тогда… Зачем? За чем? Ползу…

   …Пол…

   …Изо рта пошёл пар, как на морозе…

   …зу…

    …А слёзы (Откуда они то здесь? Думал - нет их уже у меня…), слёзы замерзая, обжигали щёки…

     …Ды…

   Я покрылся льдом. Толстым ТОНКИМ ЛЬДОМ. Изнутри…

     …шу…

   Стал похож на ледяную статую. Снеговик. Белый. Белый и серо-искристый в этой без(бес?)рассветной мгле. И глаза помутнели ото льда. Вымерзшие до белизны…

    …По…

    Память. Вспоминание. Насильственное.

    …ка…

    Память ударила по мне тяжёлым молотом стужи.

     В сердце…

     Проломив всё. Заставляя биться и течь, по рабски отдаваясь инстинкту… Льдистая фигура рассыпалась… Ссыпалась с меня…

    Лёд памяти растерзал серость во мне. Может и вместе со мной… Я всё вспомнил. И увидел. Мгла уже не помеха. А серое пламя меня не обманет…