Если у тебя нет проблем, твоя радость будет недолгой. Это я говорю сам себе, потому как говорить больше некому, я один, вокруг никого нет, только я и моя непутевая голова. Не просто непутевая, а побитая и опухшая.

Сидел, никого не трогал, пил водочку из маленькой рюмочки и был вполне упокоен и убаюкан отсутствием каких-либо проблем во второй половине сегодняшнего замечательного дня.

 Мне никуда не надо, мне никого не надо, мне ничего не надо. Блаженство, ядрена феня! И сам все запоганил.

Представляете, сегодня в три часа пополудни я вызвал молодого парня на дуэль.

И райский  покой сдуло ветром вместе с ядреной феней.  Взамен душевного блаженства - геморрой и в душе, и в  башке.

 Лучше бы геморрой был там, где ему положено быть. А теперь голова ни о чем другом думать не может, кроме как о том, что сделал большую глупость.

 Душа под этими мыслями подписалась без колебания. Хотя бы на секундочку заколебалась, произвела какие-нибудь сомнения, вступила с мозгом в диалог, развила диалектический дискурс по теме. Ни хрена подобного.

-Хозяин, а ты - дурак,  хозяин! - слышу ее уверенный и громкий голос где-то у самого горла. У меня, когда душа говорит, она говорит внутри груди у самого горла.

Два часа назад в моем подъезде тусовались парни с девчонками. Я через дверь слышу: гогочут и гогочут. Можно было потерпеть, включить телик громче, но я же - герой, вышел из квартиры, ребята, говорю, даю вам 15 минут, если через 15 минут не затихнете, я помогу вам успокоиться.

 Задрал голову и прислушиваюсь к эффекту, как, мол, достаточно или чего-нибудь добавить. Ответил мне голосок девочки с площадки четвертого этажа: "Хорошо, мы больше не будем".

 Ну, хорошо, так хорошо, я довольный собой закрываю дверь. И слышу в коридоре своей квартиры,  что наверху не просто загоготали, а загоготали после того, как кто-то из  парней громко спросил: "Что еще за пидорас нарисовался?".

Вылетаю обратно на площадку, скачу по лестнице наверх,  вижу паренька  и, не доходя до него пару ступенек, зло так шиплю: "Ты что ли пидорасами интересуешься?".

 По его лицу вижу, струхнул паренек.  Одет модненько, на светленьких брючках стрелочки, жилеточка из кожи молочно-кофейного оттенка,  стрижечка хрен знает, как называется, впереди коротко, а сзади хвостик из  волос вниз по шее.

 Девчонки тут же стояли, но я даже разглядеть их не успел. Обратил внимание на голые ноги у одной, когда еще подымался, на ней только майка была сиреневая и все, ни юбки, ни штанов.

 Вот ведь память как работает, голые ноги от ногтей, блестящих в сланцах, до бедер в сиреневой  окантовке, помню, что  майка была на уровне трусиков помню, грудки ее  даже  помню, они  будто двумя карандашами  майку  вперед выпирали, а второго парня даже и не заметил. Вернее, отметил, что есть второй, но как он выглядел, какого роста - ничего не запомнил. И девушка вторая, не помню даже,  где стояла.

На испуганном лице модненького да на девичьих белых ножках и погорел. Сделался радостный такой, гордый - навел страха на молодняк. Типа, гляди девочка в сиреневом, как твой друг обтрухался, когда настоящий мужик на горизонте появился.

В этот момент - бам, и вся голова моя зазвенела, а в глазах понеслись стены  зеленые с облупившейся краской и коричневые ящики дверей квартирных. Бам - еще раз, я, вроде, руки к голове подтянул, но еще не осознал, что это меня по морде кулаком бьют.

К моему лицу летит рука, я закрываюсь, летит с другой стороны, опять закрываюсь и начинаю отходить по ступенькам вниз. Когда оказался около своей квартиры, встал в стойку и приготовился, даже мысль тогдашняя   запомнилась: в дверном проеме этот гад, хрен меня возьмет, отобьюсь.

Парень остановился в нескольких ступеньках от меня. У него было лицо сосредоточенное, а глаза как бы  кружились вокруг меня.  "Может он прыгнуть сверху хочет? - я уже начал четко соображать и приготовился встречать его, если он решит пнуть меня ногой.

Парень будто наткнулся на что-то. Он замер и потух, обмяк. "Все, -  почувствовал я, - не прыгнет".

Он опустил руки и выпрямился. Вот теперь я разглядел его. Парень был в спортивных черных брюках, похожих на шаровары, но сами понимаете, не из сатина, в черных кроссовках с каким-то резиновым низом, пыльным матерчатым верхом и шнурками, что свисали к ступеньке лестницы.

 На нем была курточка с капюшоном, который повис на одном плече.

Лицо  мне показалось очень скуластым, потому, что я на него смотрел снизу, а глаза были где-то далеко и маленькие,  но они  ярко блеснули, когда парень глянул наверх: оттуда послышался стук каблучков по бетону.

Он накинул капюшон на голову и пошел наверх,  держа его края  руками на уровне щек.

Нос мой оказался разбит, но не сильно. Кровь дотекла до губы и остановилась. Я потрогал  пальцами там, где боль чувствовалась сильнее - у виска. Боковая часть лба  рядом с виском уже опухла. "Чуть промахнулся, - определил я, - если бы попал точно в висок, я бы отрубился".

Когда я глупость спорол? Да в эту минуту и спорол. Вместо того, чтобы уйти и радоваться  немногочисленности  легких ранений, я поймал волну, ощутил приход  сил, расхрабрился  не по-детски, бесстрашно поднялся на один лестничный пролет и закричал наверх:

- Эй, паренек, если хочешь подраться, давай все сделаем правильно!

Сначала  в ответ услышал девичий голос:

- Почему вы к нам пристаете? Идите домой, вы же сильно пьяный.

То, как ответила девушка, мне понравилось. Я действительно маненечко с утра поддавал, и это обстоятельство мне хотелось подчеркнуть в разговоре с парнем, а коли он молчит, и за него говорит девушка,  значит парень не забияка, и с ним  можно что-то обсуждать.

- Что надо сделать по правилам? - спросил парень, поглядев в мою сторону, и не отпуская руки своей девушки, которая была очень маленького ростика. А модного парня и девицы с голыми ногами на площадке почему-то уже не было.

- Не херачить без предупреждения человека по голове, а нормально подраться, честно, один на один.

- Зачем? - спросил парень.

- Я вызываю тебя на такой поединок.

- Пожалуйста, хоть сейчас, - он ответил равнодушно, поэтому я понял, что он не боится меня. Это меня обидело, я бы точно продолжил сейчас драку, но был под хмельком и уже понял, что хмельного он меня отдубасит, - выноси готовенького.

- Сейчас не могу, надо протрезветь. Давай через месяц.

Парень усмехнулся, а его девушка улыбнулась. Когда мы разговаривали, она стояла позади парня и смотрела на меня из-за его спины.

- Хорошо,  через месяц.

- Точно?

- Точно.

- При девушке говоришь.

- Помню.

- Вот теперь я спокойно пойду домой, - я повернулся и подчеркнуто медленно зашагал вниз по ступенькам к своей квартире.

- До свидания! - крикнула  не очень громко маленькая девчушка.  Я стал ждать, что скажет парень.

- До свидания! - парень сказал слова, по сути означающие его желание свидеться со мной еще раз. Тут я и понял, что сегодня по пьянке  сморозил глупость.

Молодежь из подъезда вышла минут через пять.  Я  видел в окно, что девочка, соседка с верхнего этажа, переоделась и теперь почти как взрослая дама степенно  вышагивала вдоль  нашего дома в туфельках на высоком каблуке и красивом белом платье,  перевязанном  черным пояском  чуть выше ее  талии, который очертил границу  возвышенности ее груди.

 За ней шел  модненький кавалер, который, видимо, отсиживался у нее дома, когда она одевалась. Кавалер опять гоготал, обсуждая произошедшее  в подъезде.

 Мой соперник по дуэли шел под руку со своей маленькой спутницей и не слушал шумного модного паренька. Девушка что-то  говорила ему  и все время смотрела на его лицо, а он, похоже, отмалчивался и лица к ней не поворачивал.

В это время я рассмотрел фигуру парня, и, надо сказать, фигура у него была весьма спортивная: плечи раза в два шире задницы.

 Хотя он шел, опустив голову,  видно было,  что  парень - не сутулый, крепкий, высокий, мускулистый.  Не знаю, что ему говорила его девушка, которая даже рукой жестикулировала, что-то доказывая, но мне захотелось, чтобы она шла и отговаривала парня от драк вообще и со мной, в частности.

 Чтобы она осудила его за поведение в подъезде, сделала ему жесткий выговор и чтобы  попросила его быть умнее пьяных старичков, научиться уважать старших в любом их состоянии и даже призвала его любить мир во всем мире  и, особенно, в подъезде нашего дома.

Что-то мне совсем расхотелось драться, тем более с молодым и сильным. Я смотрел в окно и размышлял, растирая рукой синяк с левой стороны лба.

 Мне уже пятьдесят лет, ему -  около семнадцати.  Если я сделаю вид, что забыл о своем  вызове, он же не будет ходить и напоминать? Он тоже забудет. Возможно, охотнее, чем я. Нафига ему заморочки со  старикашкой?

Он будет рад отделаться от меня, подумал я. Но тут же вздохнул глубоко, как бывает, когда подумаешь о чем-то огорчительном.  Как-то не по себе  от мысли - взять и забыть. Противно как-то,  очень похоже на то, что струсил и жидко обделался. Жиденько-жиденько обделался кашицей такой неприятной, которая липкая и теплая из трусов потекла.

 Представил себе, как я озираюсь, не увидел ли кто кашицу, текущую по моей ноге. И надо же, действительно повернул голову и даже рукой провел по ноге. Не, сухо. Будто заснул на секунду, а теперь проснулся и очень обрадовался, что не обкакался.

Неужели придется с ним драться? Ой, я дурак,  ох и дурак же я!

Вечером в мою двухкомнатную квартирку постучали. Сначала позвонили, но звонок у меня почти что издох от старости и вместо былых трелей издает какой-то слабый и жалобный скрип, поэтому я его никогда не слышу, а тот, кто звонит, не может понять,  что за попискивание раздается, когда он на кнопку нажимает. Поэтому начинает стучать в дермантиновую дверь.

У меня, единственного на  площадке, дверь осталась в том же самом виде,  какой была в далекие времена всеобщего равенства и братства, то есть деревянно-дермантиновая с узором из проволоки и шляпок гвоздей в виде лучей, разлетающихся от "ромашки" в центре.

На этот раз я слышал писк звонка, потому что не включал еще ни радио, ни  телевизор. Но пока ходил к зеркалу глянуть на свой посиневший глаз, в дверь уже начали стучать.

Открываю, дядька стоит, которого я видел раньше всего пару раз. Знаю,  что он у нашего подъезда ненадолго паркует свой джип "BMV" и через полчаса уезжает.

- Здравствуйте! - сказал дядька и  посмотрел не на меня, а на левую половину моего лица.

- Здравствуйте.

- Я хотел бы поговорить с вами.

- Заходите.

Он зашел ко мне в коридор и прикрыл входную дверь.

-Я ваш сосед из 71 квартиры, с четвертого этажа. Мне сказали, что у вас инцидент днем произошел. 

- Какой инцидент? - я догадался, о чем он говорит, но меня удивило слово инцидент, которое  не сразу связалось в мозгу  с дневной стычкой.

- Мне сказали, что вы пытались утихомирить молодежь, и они вас сильно избили. Кто участвовал, запомнили?

- Запомнил, конечно, но по именам никого не знаю. Новые какие-то.

Смотрю на дядьку и соображаю, что ему надо? Судя по интонации его голоса, он явно не посочувствовать мне пришел. А не отец ли это той девчушки с голыми ногами?

- Что они тут вытворяли, пили? - спросил мужчина и глянул в зеркало на стене моего коридора,  а затем быстро поправил галстук на своей рубашке.

- По-моему, нет, не пили,  я  банок и бутылок не видел.

- Кололись, что ли? - дядька произнес вопрос громко и грубовато, но было видно, что он с нетерпением ждет ответа и боится, что я назову именно эту причину стычки.

 У меня  неожиданно вспыхнуло желание соврать, что, мол, не знаю, кто именно кололся, но после них я  будто бы подобрал два шприца. И соврал бы, ведь борцом с наркоманами выглядеть куда приятней, чем обыкновенным подвыпившим придурком. Не соврал, потому что дядька, скорее всего, отец, и его такое известие расстроило бы страшнейшим образом.

- Нет, не кололись. Смеялись, хохотали, гоготали как сумасшедшие - шумели сильно  на площадке. Больше ничего не делали. Вы -  отец кого-то из них?

- Виолетта - моя дочь.

- Девочек было двое, Виолетта какая из них?

- Она светлая, волосы у нее длинные и светлые, -  мужчина показал рукой длину ее волос, но не спине, как обычно показывают, а на своем животе. Правой рукой он провел по линии ремня на брюках. Я мельком взглянул на пряжку его ремня, потому что мне показался странным  ее желтоватый блеск.

- Золотая? - спросил я и кивнул в направлении  изящной вещицы, блестящей в его брюках.

- Дочь? - не понял вопроса папаша, думающий о чем-то своем.

- Пряжка, - сказал я и улыбнулся, потому что мужчина выглядел забавно в состоянии не то сильного смущения, не то глубокой задумчивости.

- Какая пряжка?

- В штанах у вас.

- Вы извините, но я хотел бы поговорить серьезно.

- Ну, так проходите, что мы стоим в коридоре, как чужие.  О чем серьезном можно говорить в коридоре?

 Я пошлепал на кухню и в этом время слышал, что гость  вздохнул и засопел, снимая туфли.

Когда он появился на кухне,  я уже сидел на деревянной лавке у стола, на котором стояла початая бутылка водки, а рядом  лежали кусочки хлеба. Соленые огурцы  он видеть не мог, потому что трехлитровая банка с ними стояла под столом. Гость посмотрел на мою скудную "продовольственную корзину" и  спросил:

- Вы один живете?

- Один.

Мужик глянул в сторону кухонной плиты, потом в открытую дверь комнаты, где у меня стояла кровать. Плита была без кастрюлек и сковородок, но вычищена и протерта, а кровать заправлена аккуратнейшим образом: у меня всегда был порядок, как в солдатской казарме перед проверкой.

- Садитесь, - предложил я, - налить?

- Нет, не надо, не сейчас, за рулем, мне скоро ехать.

- Это ваш "бумер" сейчас у подъезда припаркован?

- Мой.

- А я думаю, кто это такой важный к нам наведываться стал, а это вы, оказывается, важный. Как вас зовут?

- Сергей Иванович.

- Купили, что ли, квартиру на четвертом этаже?

- Да, зимой. Мы решили в этот город переехать, будем дом строить, а пока вот взяли трехкомнатную,  отремонтировали. Жена с дочерью уже полгода тут,  дочь здесь школу  заканчивает, поступать будет, а у меня переехать  все никак  не получается, дела не отпускают. Я когда в командировке, тогда заезжаю посмотреть, как  они обживаются.

- До сегодняшнего дня я вашей дочери ни разу не видел и супругу вашу тоже не знаю.

- Мы снимали другую квартиру, пока ремонт шел.

- А, так это у вас бригада полгода стены ломала? Потом два грузовика мешков с мусором вывезли. Вы что там, даже пол сменили?

- Если делать, то сразу все, чтобы уже лет двадцать не переделывать.

- Вы, поди-ка, генерал какой-нибудь газовый на севере?

- Генерал, но не газовый.

- Военный?

- Нет,  руковожу таможней в Ханты-Мансийском округе.

- Ого! - я вспомнил о своем опухшем лбе и  подбитом глазе, и мне стало немного не по себе. И футболка на мне была надета не самая новая, и домашние брючки, прямо скажем, с дыркой на колене, и лапы без носок в старых шлепанцах.

- Надо выпить, - сказал я и полез рукой под стол в банку с огурцами. Налил  полстакана, выдохнул  и  залил водку в горло, после чего зажмурился и откусил большой кусок огурца. Гость наблюдал за моими действиями, не отвернув для приличия голову. Кажется, он даже был доволен моей реакцией на  его последние слова.

- Вы обращались в больницу? - спросил он, заметив, что я морщусь, жуя огурец.

- Нет, конечно, - ответил я, - челюсть целая, нос на месте, глаз видит. Опухоль и все, больше ничего.

- А в милицию?

- В милицию, тем более.

- Соседи вызывали милицию.

- Да? Никого не было. А какие соседи, ваши?

- Из квартиры напротив, которые над вами живут.

- Я их не знаю, я тут уже никого не знаю, все новые. Теперь не принято знакомиться. Купят, переедут, ходят каждый день и ни с кем не здороваются.

- У меня к вам есть просьба, - таможенный генерал присел на табуретку с другой стороны стола, - мужская просьба.

- Давайте, - я отодвинул бутылку, чтобы она не мешала смотреть на него.

- Сначала хочу попросить за дочь. У Виолетты не сложились отношения с одноклассниками, вернее с одноклассницами. Они ее часто оскорбляли, угрожали ей. Мы перевели ее в другую школу. Эти парни, которые тут днем были, они из ее нового класса. Я их тоже не знаю, но я уже звонил директору, завтра она мне их приведет.

- Куда? - я слушал внимательно, но тут что-то не вытерпел и  перебил его.

- В кабинет директора, я с ней договорился. Мы обсудим, что произошло, и, я думаю, ребята попросят у вас прощения.

 - Один из них не попросит, - сказал я ему уверенно.

- Почему не попросит? - мужчина посмотрел на меня очень внимательно, он, наверное, заподозрил, что я про этого парня знаю гораздо больше, чем говорю.

- Он из разряда молчунов, а у молчунов характер твердый,  их не заставишь лепетать: простите, виноват, исправлюсь.

- Ну, тогда второй будет просить, а этот пусть стоит со своим характером рядом и молчит. Не это главное, хочу обратиться  к вам с просьбой,  не сообщать милиции об инциденте, - генерал замолчал, но тут же добавил, - если они  придут и  начнут выспрашивать.

- Понял: шел, запнулся, ударился об косяк, - мне не очень нравилось предложение отца Виолетты, поэтому я перешел на смешливый тон разговора, - а может рассказать милиционерам  классическую сказку: упал, очнулся - закрытый перелом черепа?

- У нас ведь с вами мужской разговор, правда? - генерал зачем-то опять напомнил мне об особой значимости его прихода и о его желании говорить  о важном для него деле без дурацких шуточек.

- Мужской наполовину, - сказал я ему, так как опять захотел выпить, но наливать в стакан одному себе и видеть человека, который тебя разглядывает при этом, было уже неприятно.

- Почему наполовину?

- Потому, - я все же взял стакан, налил и опять выпил, но без огурца, чтобы не затягивать процесс. Гость подождал и начал говорить  только после того, как  я угнездился на своем месте и вновь приготовился его слушать.

- У дочери такой возраст сейчас опасный. Сначала переезд, потом конфликты в школе. Мы снимали квартиру в новом доме, кругом деревяшки, частный сектор, вечерами пьянь, ругань на улице. Супруга вынуждена была Виолетту из школы каждый день на машине привозить. Девочка видная выросла, к ней все лезут. Сюда переехали, думали - центр города, спокойнее будет, а тут -  бандитский двор, тут еще хуже. Виолетта один раз в школу отказалась идти, хотя школа в ста метрах от этого дома. И учиться перестала, и поступать  уже никуда не хочет, ей ничего не интересно и ничего не надо.

- Она мне не показалась пугливой, - вспомнил я, как уверенно девушка вышагивала по двору в каблучках и белом платье.

- Да не в пугливости проблема. Она под местных девок стала свое поведение выстраивать. Манеры перенимает, словечки. Наверное, матом ругаться учится у них. Мы когда с севера  приехали, она в школу вашу первый раз сходила и матери рассказывала, что полкласса - дебилы настоящие. Пиво пьют прямо в школе, девчонки со всеми парнями переспали уже, колются, деньги воруют. Мать пошла к классному руководителю, спросила, неужели это правда?  Та - кто вам мог такое сказать? Дочь сказала, а ей девочки в классе. Это неправда, пусть им не верит, у нас хорошая школа.  А на следующий день Виолетта в разорванном платье из школы пришла: девки специально разорвали за то, что настучала на них учителю.

- А в Ханты-Мансийске другие ученики в школе? - приостановил я речь отца, который разволновался и готов был говорить долго. 

- Да вы что! Да там, где мы жили, хоть круглую ночь ходи, никакая шваль не подойдет. Там она в школьный совет входила, ее рисунки - на школьной выставке до сих пор, волейболом занималась, музыкой. Сейчас -  как отрезало. Ничего не хочу, отстаньте, ничего не надо.  Нам только милиции и допросов не хватает. И будет точно такая же, как все девки во дворе. 

- Теперь понял, - сказал я ему, - а вторая,  какая просьба?

- Милиции не говорите ничего обо мне.

- Да я и не могу ничего сказать. Знаю, что зовут Сергей Иванович и - все.  Ездит на "бумере", еще. Кстати, на вашем "бумере" номера тюменские, а не ханты-мансийские.

- Потому и прошу вообще ничего не говорить. Лучше всего,  вы меня здесь не видели и ничего не слышали обо мне.

- Вы что, скрываетесь, вы же генерал?

- Ситуация так сложилась. У меня судебный иск к моему московскому руководству, они на меня пытаются сейчас компромат насобирать, где у меня какая собственность, какие связи, какие с кем дела. Уволить хотят. Вы должны понимать такие вещи. Вы же занимаетесь политикой, вам не надо объяснять.

- Про политику вам тоже соседи рассказали?

- Они видели ваши фотографии в газетах, в интернете о вас всякого полно. Я заходил на сайт "Голоса", вы, как я понял,  борец с коррупцией, поэтому мне с вами обязательно надо было поговорить.

- Так вы за дочь или за себя беспокоитесь,  генерал? - спросил я его грубовато, потому что в душе зашевелились росточки появившейся антипатии к человеку, который просит меня соврать, если кто-то начнет интересоваться его квартирами и машинами.

- Вы не знаете сути, если бы знали, не спрашивали бы в таком тоне, - Сергей Иванович произнес эти слова уверенно, как говорят те, кто чувствует свою правоту.

- Ну, так скажите суть, и я не буду спрашивать.

- Суть в том, что меня выдавливают, создают обстановку, чтобы я не выдержал и сдался. Пока я был в отпуске, в мой кабинет посадили моего зама. Издали приказ, что он исполняет обязанности начальника, и заставили его пересесть за мой стол на мое кресло. Он мне отзвонился, мол, такие дела, ждем тебя. Я из отпуска выхожу, а он мне говорит, не могу освободить кабинет, Москва, вроде как, ему приказывает - сиди там, где сидишь, то есть в моем кабинете. Я звоню туда, они мне: все, уважаемый, пиши заявление на увольнение из нашей системы, расстанемся по-доброму. Я отказался писать. Сейчас каждый день прихожу на работу и сижу с девяти утра до шести вечера в приемной на стуле рядом с моей секретаршей.

- На стуле в приемной? - я не поверил и подумал, что не совсем правильно понял слова Сергея Ивановича.

- Да, взял из дома стул, принес его в приемную, сел и просидел весь день. Потом второй и  третий.

- Стул то зачем из дома тащили, на таможне стульев  что ли нет?

- Эта сволочь, мой бывший зам, распорядился, чтобы мне никто мебель не давал. Я же ему сообщил, что буду продолжать ходить на работу и находиться на службе положенные  часы. В приемной у нас кресла, меня охрана сразу предупредила, в кресла садиться нельзя, кресла для посетителей.

- Ну, у вас и нравы в вашем райском Ханты-Мансийске, - я засмеялся, - начальника таможни его же охрана гоняет по этажу как бомжа безродного. Вы голодовку не объявили во время своего флэш-моба?

- Флэш чего? - спросил гость.

- Пикет так неожиданный называется, акция, которую никто не ждал.

- Нет, не объявлял. Меня вызвали в Москву, сегодня ночным рейсом улетаю.

- Чего хотят?

- Думаю, предложат два варианта, хороший и плохой.  Хороший - уволиться переводом в другое министерство. Они уже поняли, что суд проиграют, и меня придется восстановить на прежней должности.

- А плохой?

- Не хочется думать.  Все, что угодно. Возбудят уголовное дело за превышение должностных полномочий, а их все превышают, без проблем любого скрутить, криминал попробуют выявить в моих делах, к собственности прицепятся - да все, что угодно.

- А пристрелить могут?

- Нет, на госслужбе это не принято, мы не банкиры. По работе я все приказы выполнял, никого не подставлял.

- Если не секрет, за что же тогда Москва взъелась?

- Им другой нужен. Приказы приказами, но есть  еще  и просто маленькие просьбы. Я позволил  себе с ними не соглашаться, и, как сейчас понимаю, был для них чрезмерно упертым. Через нас проходят товары и оборудование на миллиарды долларов, если оформить документы и  сборы хотя бы на чуть-чуть меньше,  кому-то экономия получится миллионы. Я за своих старался, они за своих, это обычная практика. На моем месте никто больше года не работал. Воевать воюем, но никто никогда не обращался в суд, я -  первый.

- Молодец! - обрадовался я, меня всегда приводят в восхищение люди, способные постоять за себя, - дайте вашу руку, Сергей Иванович!

Мы пожали друг другу руки над столом рядом с горлышком бутылки. Сергей Иванович застеснялся всплеска моих эмоций и отвел глаза в сторону от стола.

- Меня прокурор округа поддержал, и еще есть люди, которые  мне реально помогают, - посчитал он нужным добавить к вышесказанному, чтобы я не сомневался, он человек серьезный, а не клоун со стулом в цирке.

- Жаль, что вы за рулем. - искренне сожалел я.

- Вернусь из Москвы, обязательно к вам зайду, - сказал он.

- Буду рад. Может, помочь чем-нибудь надо? По Интернету сообщим, пикет на площади организуем...

- В Ханты-Мансийске? - заинтересовался генерал.

- И там можно, если будет на что туда доехать.

- А сколько стоит рассказать, например, в Интернете о предстоящем суде или пикет организовать?

- Информацию бросить в Инет - могу бесплатно, ну а что посерьезней - тысяч двадцать-тридцать.

- Долларов?

- Если в Москве, то долларов, а в нашей глуши счета рублевые. Перелет, жратва, ночевка, заморочки с попугаями в фуражках - на это деньги надо.

- Ясно, буду иметь в виду, спасибо. Навряд ли это понадобится, но кто его знает, как там повернется, и что мне предложат. Хорошо, что вы понимаете меня.

Сергей Иванович встал и посмотрел в окно кухни вниз, где у подъезда стоял новенький BMV –Х5. Он наклонился,  его синий галстук повис над столом, и на внутренней стороне тряпичного "клинка", удивительно похожего своими формами на обоюдоострый меч, мелькнула загадочная  лейблочка "Renato Balestra».

 Рубашка этого мужчины оказалась так близко к моим глазам, что я разглядел узор на ее ткани: тисненые светло-синие завитушки, точь в точь как  водяные знаки на тысячной купюре.  Это поди-ка одна из батистовых сорочек, в которых фланировали перед дамами графы и князья, подумал я.

Гость уже был в коридоре и надевал туфли, а я все еще размышлял о батисте - ткани, которую никогда не видел и не трогал. У князей, кажется, были не рубашки из батиста, а носовые платки. Или портянки, забыл, что именно.

Дверь закрылась, и я опять остался один. Знакомство с соседом меня искренне порадовало: наконец-то я знаю хотя бы одного человека, живущего в моем подъезде. А что этому способствовало? То, что я утром получил в дыню.

 Познание мира у меня традиционно связано с мордобоем.  Мир вращается в одной плоскости и по одному кругу, пока кто-нибудь не даст мне по морде.  Тогда  включается ускоритель, мысли срываются со своих орбит, чувства теряют ориентиры, материя  бытия меняет полюса, и в хаосе мироздания я начинаю вновь  нащупывать гармонию равновесия.

 А потом обязательно осознаю, что перешел на новый уровень, и вся моя жизнь круто изменилась: белое перестало казаться белым, черное вдруг оказалось не таким уж и черным, каким представлялось до большого взрыва в бесконечном пространстве моей  пострадавшей черепушки. Пространство в черепушке вдруг искривилось от  пронесшихся на безумных скоростях потоков горестных сомнений.

 Получить по морде - невероятно полезно с точки зрения эволюции души. Причем, желательно схлопотать по своему любимому личику ширококостным мозолистым кулаком. Это так поучительно! У кого как, а у меня внутренний мир реагирует на кулачную атаку с гораздо большим резонансом, чем на словесные оскорбления и символические плевки в лицо. Виртуальное "мордобитие" меня раздражает и вынуждает делать в состоянии нервного срыва новые ошибки, а кулак - он намного быстрее успокаивает и погружает в нирвану неспешных размышлений о судьбе и жизненном пути.

Что сегодня сближает мужчин? Драка и только драка. Тому, кто ее патологически боится, меня не понять.  И вообще, кто постоянно кого-то  боится, тому лучше сидеть дома и смотреть кино. Пусть получают порцию возвышенных чувств, разглядывая драчунов на экране.

Как мужчине ощутить себя мужчиной, а не бесполым существом с кривой сарделькой между ног?

 Миллион лет назад нам было, конечно, не до благородства, мы молотили друг друга за тривиальный кусок мяса. А сейчас по морде дают и получают избранные, кто сохранил и пронес через тысячелетия дух дикой человеческой природы.

 Кусок мяса таким не нужен,  им нужны доказательства,  что они не бабы, и от баб  отличаются на закате цивилизации  не только своей сарделькой, но и  более важным признаком, чем форма и строение  гениталий. Не гениталии оплодотворили человечество, а дух правды и справедливости.  Дух рыцарства, храбрости и благородства.

 Гениталии при ближайшем рассмотрении выглядят ужасно - волоса, пупырышки и слизь. Ничего ужаснее человеческих гениталий представить невозможно. Что поделать, они - наследие борьбы за выживание в далекие времена начала всех начал.

Ход развития цивилизации начал набирать обороты, когда один из наших предков в жестокой драке отвоевал себе молодую самку, но не стал валить ее на шкуру, заметив в ее глазах страх. Он пожалел ее и не тронул, хотя имел право, и никто не мог ему запретить.  В этот момент было зачато дитя нашей цивилизации - сострадание сильного к слабому. Из этого неосязаемого семени родились все религии и все искусства.

Для чего мы деремся? Уж  точно не ради теплого места у огня в холодной пещере. И не ради молоденькой самки. Из-за нее - можем схлестнуться, но не ради нее. В поисках денег дерутся только профессионалы, а любители то зачем свой нос подставляют? Детишки в садике схватываются кулачками за игрушку, подростки во дворе - чтобы узнать, кто сильнее,  взрослые дядечки, потому что  дядечки пьяные  и впали в детство, но не в свое, а в раннюю стадию существования своего племени. Им хочется что-то доказать,  а в трезвом состоянии это что-то им доказать ну никак не получается! Вот и выпендриваются по пьяни.

Славянские племена довыпендривались,  готы и галлы выгнали их с теплых  берегов Дуная и Рейна за Днепр, в бурелом, на край земли, где холодно и пованивает болотной тиной. Зато нам тут  столетиями никто не мешает бить морды друг другу.  До сих пор, как свадьба, так - драка.

Никогда мы не будем жить, как немцы и французы. Генотип развития другой. Мужчина и женщина соединяются в семью,  и в этот самый  день на празднике по этому случаю - драка. Что ждет в будущем потомков этой семьи и потомков всех семей этого племени? Угарная смесь последствий коллективного  исполнения сексуальных ритулов  во хмелю и в крови,  завершаемое тоскливым завыванием о вечной кручинушке, томящей душу отвергнутого  народа.

Таможенный генерал давно ушел,  его джип исчез с площадки под моим окном, а на том месте, где он стоял,  была припаркована другая машина, хозяина которой я тоже не знал, не смотря на то, что многократно видел, как он каждый вечер подъезжает к моему подъезду, и каждое утро отъезжает от него. Кто он такой? А черт его знает, вроде, на пятом этаже загнездился, потому что когда он подымается вечером с пакетами в руках, шарканье ботинок слышно чересчур долго.

Допил я последнее, что оставалось в бутылке, и мысли стали перескакивать с одной на другую, задергались и, наконец, оборвались все разом. Я встал с кухонной лавки и закачался. Меня вдруг так затошнило, что я еле успел сделать пару шагов до раковины. "Неужели он стряс мне мозги?" -  было понятно, что у меня сотрясение, но, видимо, не второй и не третьей степени, а примерно пятой или шестой, я ведь не упал на пол ни тогда, на лестнице, ни сейчас, у раковины. В любом случае, надо быстрее лечь.

Как только мое тело оказалось на кровати в горизонтальном положении, тошнота моментально исчезла, и мне стало так хорошо, так приятно. Поймал я нокдаун, сомнений нет. По прошлым делам я помню, когда после нокдауна   положат на кровать, и тебе уже не надо вставать и можно просто лежать, закрыв глаза, испытываешь яркое, незабываемое наслаждение. Становишься пьяным и счастливым, даже если до этого был абсолютно трезв и проиграл схватку.  Тело  свое  не ощущаешь, боли не чувствуешь, голова уже не кружится, а как бы медленно летит по очень большому кругу.

Обычно после нокдауна я быстро засыпал и спал, по словам окружающих, как мертвый. Мой хорошенько встряхнутый мозг опять понесло в  мир грез, как тогда, в молодые годы. Но перед отлетом я все же успел зафиксировать одну единственную мысль: по черепу дали качественно, удар у парня тяжелый.

Проснулся от того,  что во сне сильно дернул  ногой. Я от кого-то убегал, кто-то вот-вот должен был выйти из-за угла здания, мне было страшно, я услышал шаги за углом, но бежать дальше было некуда, впереди какая-то канава с грязной водой и такая широкая, что никак не перепрыгнешь.  Засуетился, заметался - все, поймает. А сзади уже чья-то тень мелькнула,  я прыгаю, тяну ногу, но долетаю только до середины и  сейчас должен плюхнуться ногой  в грязь, но - просыпаюсь и тут же откидываю одеяло, чтобы не замарать его ногой, попавшей в воду. Однако, нога совсем не мокрая, и лужи нет, и я в своей комнате,  и никто за мной  не гонится - радость  то какая!

Мучают меня кошмары не часто, но когда выпиваю - бывает, навещают. Во сне я чаще всего дерусь, вернее, все идет к тому, что вот-вот начнется драка. Их, противников, всегда много, а я всегдашеньки  один и их побаиваюсь,  но убежать никогда не получается, и драка все же начинается, но такая, что мне делается все страшней: я бью, а рука такая мягкая, удара нет, я пытаюсь сжать кулак и - просыпаюсь, судорожно сжимая пальцы руки. Сердце у меня колотится, нервы взбудоражены, я собой  недоволен, заснуть снова не могу.

Почему во сне меня всегда бьют? В реальной жизни все же удается и мне кому-то наподдавать,  а подсознание упорно выдает: ты проиграл, ты обделался.  Может, я проиграл нечто более важное, чем кошмарные  стычки  в сновидениях?  Борьбу за жизнь, например? В мире духовном, там, где в стычках участвует сила духа, а не сила мышц?

Эх, лучше встать и не маять себя вопросами. Кстати, голова совсем не болела, никакого похмелья не было, чему я даже удивился, но тут же вспомнил о синяке - болит не в голове, а на голове. Чертова водка, огорчился я, начинаешь с пару стопариков для бодрости, потом добавишь маненько для того, чтобы продлить ощущение бодрости, затем полстакана -  чтобы хоть еще  минутку удержаться в благостном состоянии, а затем - кубарем в тартарары. Туда, где бурлит хмельное безумие, к ночному магазинчику, скамейкам под деревьями, остановочным павильончикам, у которых по ночам останавливаются не автобусы, а ищущие общения пьяные шатуны.

Посмотрел на часы: половина первого ночи. Нормальное время, чтобы заглянуть в "подвальчик". Не за выпивкой, больше пить не хочется, а для того, чтобы об народ потереться.

Народ увидит синяк, спросит, что случилось, я расскажу про двух парней, народ мне тоже о них чего-нибудь расскажет, наверняка кто-то их раньше видел и о них чего-нибудь знает.

 Интересно, ведь, что это за ребята, и, главное, кто тот парень, что мне в рожу дал. А вдруг, и он в это время забрел в подвальчик  разузнать, что это за мужик, которому он рожу вспенил, вот и перемолвимся по случаю неожиданной встречи. Разговор завяжется, а там, глядишь, и дуэлить не придется.  Хлопнем по рукам, задружимся, что днем произошло, забудем и проедем, как проезжаем факты и случаи похуже.

Хотелось мне все же по-мирному конфликт уладить, я же чувствовал, что виноват и сам напросился.

Подвальчик  рядом, в двух шагах от моего дома.  Это вообще-то большой продовольственный магазин, занимающий все подвальное помещение пятиэтажной "киевки". Если кто помнит, дома киевской планировки считались в советские времена не просто элитным жильем, а жильем, выражаясь по-нонешнему - элит премиум класса. Короче, первый секретарь обкома КПСС в таком доме жил и второй секретарь жил, а третий секретарь - не жил, потому как третьи секретари не дотягивали до "премиум класса".

К чему я это вспомнил? Да к тому, что в подвале этом изначально не было ни крыс, ни комаров и не потягивало из его недр запашком свежесвалившихся с верхних этажей фекалий. Когда в нем обустроили магазин, он блистал добротной плиткой на полу и красивыми светильниками на потолке. И что особенно радовало, вход в подвал был сделан как широкая лестница с двумя никелированными перилами, а вокруг входа - аквариумная  конструкция из металлической рамки и огромных стекол.

 Вдоль стеклянных стен были сделаны "подоконники" полуметровой ширины. Получилась такая удобненькая стоечка для стояния со стаканчиком. Встаешь на ступеньку лестницы, держишься за перила и глядишь из своего доступного и комфортного кафельного ресторанчика на улицу с уровня асфальта на дороге. На  "подоконнике" лежит закуска, рядом с ней - бутылка и стакан, за стеклом катятся колеса машин и циркулируют туда сюда точно напротив твоих глаз ноги  в штанах и ножки в колготках, а туфельки стучат совсем рядом с ушами на уровне ушей. Вам приходилось смотреть на идущих женщин лежа на асфальте?  Если нет, приходите в наш подвал, всласть насмотритесь.

Еще важно отметить, раз лестница широкая, то все стоящие вдоль стен, даже если их собралось человек двадцать, никому не мешают заходить в магазин. И еще, чуть не забыл, там же тепло в любую погоду! 

Сам магазин отделен от лестницы дополнительной дверью.  Собравшиеся на огонек люди продавцам  нисколько не мешают, наоборот, радуют их, так как они обычно пьют  пиво бутылку за бутылкой и хотя бы чипсы к пиву  берут обязательно. Идеальное место для проведения досуга, а винный отдел - первый по ходу движения.   Все во имя и на  благо жителей нашего двора и гостей с близлежащих улиц.

Обычно, перед тем, как отправится в подвал, я выходил на балкон и смотрел, нет ли тени за стеклом внутри магазина. Если тень маячила, значит, кто-то стоит на лестнице,  посетители уже появились, и вечер в "кафе-прихожке" уже начался. Пора  было прибыть и мне, чтобы провести  энное количество времени в нашем самом посещаемом клубе по интересам.

Бывал я там и в полном одиночестве, но крайне редко и только до наступления темноты. Когда сгущались сумерки, и тьма окутывала землю, на свет, струящийся из под земли, каждую ночь слетались люди-мотыльки.

Однажды захожу туда зимой, народу полно, то есть полно пацанов и девчонок, а внизу у входа в винный погребок  стоит пьянущий мужик и его под руку держит молоденький паренек с красно-синим лицом. Думаю, почему у него лицо так странно размалевано, опускаюсь по ступенькам и начинаю различать, что по лицу этому определенно какой-то барабанщик долго  и упорно стучал: глаза заплыли, нос сплющился, губы как у негритоса.

- Ребята, -  говорю  шатающейся парочке,  обращаясь преимущественно к парню, -  вы что, со скотобойни  приехали? Кто вас так? 

- Мы спо-спо- спорт-смены, - еле выговорил мужик, пытаясь выпрямиться и стоять самостоятельно.

- Марафонцы? - с улыбкой спросил я, видя, в каком изнеможении находится мужик.

- Не, - мужик решительно мотнул головой, - кубок, во, сейчас у-у-видишь.

Он медленно наклонился и полез в пакет, который лежал у его ноги.

- Не надо, Андрей Михайлович, - парень сказал это таким трезвым голосом, что я удивился.

- На-до! - мужик достал из пакета статуэтку, и хотя она еще была далеко от моих глаз, я сразу понял, что это миниатюрный боксер в характерной стойке с перчатками на руках.

- Чи-тать у-меешь, - дядечка сунул статуэтку чуть не в нос мне. Она качалась в его нетвердой руке, но я без труда прочитал гравировку на квадратике крошечного ринга из камня, к которому крепилась статуэтка: "Победителю открытого турнира на Кубок губернатора Тюменской области". 

Парня звали Костей, в этот день у него был финальный бой, Андрей Михайлович - его тренер. Костя начал рассказывать, что вечером был банкет, потом в гостинице тренерский междусобойчик, после чего «Михалычу» захотелось куда-нибудь сходить.

- Одного я его не пустил, - усталым голосом сказал Костя и посмотрел на своего тренера. Мне показалось, что он посмотрел по-доброму, не осуждая.

Хорошо, что мне удалось довольно быстро уговорить тренера отправиться в гостиницу спать, я даже проводил их немного, они не знали, в какую сторону надо двигаться: чемпионы приехали на турнир из Сургута. Когда прощался с трезвым и усталым бойцом Костей, он прижал к груди правую руку и подал левую: "Извините, опять кисть сломал, спасибо вам  огромное!"

В тот вечер я в подвал не вернулся - не хотелось до такой степени терять равновесие и шататься, как Андрей Михайлович. Я его понимаю,  видел послебанкетные приключения не один раз и сам в них активно участвовал, но глаза Кости - добрые, усталые, замученные, - эти глаза меня сильно впечатлили. Не хотелось мне  тогда выглядеть пьяным  в чьих то других глазах, которые тоже устали и тоже замучены. Побрел я в свой дом, что от подвала в двух шагах. В тот вечер - трезвых шагах.

Открыл дверь на балкон и сделал контрольный осмотр магазинчика - тени есть. Надел английский спортивный костюм "Умбро", шикарная вешь,  и побежал на свет "аквариума".

Внутри было шесть парней и, что весьма странно, никто из них не держал в руках банку или бутылку. Они были мне знакомы, но ни с кем из них мне не надо было здороваться ни устно, ни за руку. Все из той категории дворовых парней, с кем я ни разу ни о чем не говорил и никогда к ним не подходил. У нас двор - один из самых больших в городе, у нас полно парней всех категорий. Эти были, в принципе, свои, но - не мои. Если бы они поздоровались, я бы, разумеется, тоже поздоровался.

Ребята покосились на меня и продолжили говорить о своем. Ну и замечательно, не надо им пива покупать. Я всегда брал на пару банок больше, чтобы угостить тех, с кем проводил время. Пару - для начала, а потом - хоть батарею, если всем было весело, или кто-то  удачно толкнул тему за жизнь.  Когда у меня не было денег, я в подвал не ходил. Сейчас в кармане лежала сотня, угостить хватило бы, а самому не надо, жажды не чувствовал, пьяным быть не хотел.

Что за ерунда, почему нет Фигаси?  Куда запропастился?

Мне бы увидеть Фигасю,  и можно было бы возвращаться. Этот паренек знал всех во дворе и во всей нашей округе. Ему было лет семнадцать, кажется, он этим летом закончил школу. Я познакомился с ним года четыре назад в этом подвале.

- Что, Батя,  домой не идешь? - спросил он минут через пятнадцать после того, как я купил тогда бутылку вина, пальцем протолкнул пробку внутрь горлышка и отпил треть пузыря без стакана и закуски.

- А ты, почему стоишь один и никуда не идешь? - ответил я маленькому в то время пацаненку, с коротко стриженной светлой головой.

- Я друзей жду.

- Ты - счастливый человек, - сказал я ему, задумавшись над одной мыслишкой.

- А ты, Батя, что, несчастливый?

- Я уже друзей не жду.

-  Потерял друзей?

- Не потерял, а - растерял.

- В смысле, их у тебя вообще нет?

- Теперь -  нет.

- Фигасе. Ну, не горюй, Батя, деньги у тебя есть, бутылка есть, нафига тебе друзья?

Пацан был, вроде, малец совсем, а рассуждал как бы вполне по-взрослому. И, главное, общался уверенно, как будто всю жизнь с незнакомыми людьми старшего возраста имел дело. Я запомнил его словечко "фигасе", которое он вставлял почти во все фразы.  Года через два не удивился, что пацаны дали ему кликуху - Фигася.

Жил Фигася в соседнем подъезде, я с ним начал здороваться при встречах. В подвале он проводил, наверное, все свое свободное время, особенно зимой. Чем старше он становился, тем больше у него появлялось свободного времени. Кстати, при первом знакомстве рядом с ним у стеклянной стены лежала сумочка со сменной обувью, он сюда прямо из школы зарулил, а через год-два уже ничто в его одежде не напоминало о каких-либо уроках и каком-либо школьном ученичестве.

Как то раз, опять же в подвале, я ему сделал замечание, вернее спросил, если он меня зовет Батя,  как он своего отца называет?

- Папа у меня - хрыч иванович, - он сделал паузу и поглядел на меня, - нет у меня папы, а того, что к матери приклеился, я дядей зову.

- Просто дядей или дядя Коля, дядя Игорь?

- Пошел он на.... Дядя и все.

Фигася три года  назад при мне матом не ругался.  Сейчас, если мы с ним одни, ругается по-прежнему редко, а если не одни - сыплет матом как из скорострельного пулемета. Видел я с балкона, как он часов в пять утра из подвала к своему подъезду идет: сгорбился, пьяный, ноги ставит медленно и бормочет одну и  то же матерное ругательство. Подошел к подъезду и как заорет  на весь двор: "А  вот х... вам всем!".

 На кого был в обиде,  к кому обращался и по какому поводу, не знаю. Я у него спрашивал позже, он сказал, что ничего не помнит. Может, и действительно не помнит, но в этом возрасте  провалов памяти, если еще стоишь на ногах и способен передвигаться, не бывает. Не хотел говорить о самом больном, что есть на душе, о самом потаенном, я так его понял.

Предрассветное  возвращение под матерное бормотание -  тот редкий случай, когда Фигася был пьяный и один. Обычно он был в компании двух-трех пацанов и всегда трезвее всех. Ребята из двора часто останавливались около его подъезда,  но внутрь предпочитали не заходить и надолго  под его балконом не задерживались. Крикнут, помашут рукой, Фигася выйдет, и компания тут же отруливает в другую часть двора.   В последнее время -  исключительно в направлении подвала.

Не думаю, что он у них был командир или бригадир, но уверен, что это центровая фигура  в общении. Без него в кампании не так весело, потому что если его нет, то и говорить вроде как не о чем, когда весь вечер сидишь и ничего не делаешь. Такой заводной паренек всегда бывает в кампании подростков,  без таких и кампания не кампания. Я замечал, что Фигася всегда прикалывается над кем-нибудь из своих спутников, но, видимо, без обид, похохочут и дальше сидят, или стоят, если зависли в магазине.

Он меня выручал несколько раз.  Помогал до дома  дотащиться и на третий этаж заползти, один раз от ментов отмазал, когда я у магазина в кустах заснул, и постоянно успокаивает продавцов и охранника, если я  внутри  магазина задремлю.

- Не трогайте Батю, через час сам встанет и уйдет, - говорил он охраннику, который только что устроился сюда на работу и мои привычки еще не знал. Охранники в магазине менялись каждые три месяца, как, впрочем, и продавцы, а я  засыпал в магазине гораздо реже, и наши пути с персоналом пересекались всегда в первый и последний раз.

Что мне особенно нравилось, Фигася никогда не занимал у меня денег и не делал никаких намеков на то, чтобы я раскрыл мощну и подогрел пацанов. Когда я в порыве щедрости спрашивал, ребята, вам пиво купить? Он отвечал первым за всех: не, мы не пьем. Кто-нибудь обязательно хохмил после этого: мы не пьем, мы - пробуем. Но Фигася не обращал внимания на реплику и повторял: не надо, у нас есть. И у них действительно было - по ходу вечера у каждого в руке появлялась бутылка пива и не одна.

Естественно, что я давно стал догадываться, откуда у ребят появлялись деньги, как только сумерки за стеклом переходили в ночь, и становилось не видно, что происходит за границей пятачка у входа, слабенько освещенного фонарем.

При мне два парня спросили Фигасю: у "Кристала" никого?  Он кивнул. Ладно, тогда туда, - парни вышли и уже через полчаса вернулись, один из них тут же передал Фигасе темно-красный квадратик, сказал: мы не раскрывали, и оба парня встали рядом с другими, как будто и не уходили никуда. Фигася на минутку исчез из магазина. Затем зашел обратно и сказал поверх голов: Лысый, по две!  Среди ребят был паренек с всегда на лысо остриженной головой. Он сразу направился к винному отделу и несколько раз челноком прошмыгнул туда-сюда, пока не перетащил из отдела четырнадцать бутылок пива "Хольстен".

На следующий день мне понадобилось открыть свой железный гараж, что стоял у забора в нашем дворе, я по привычке бросил взгляд на пространство между гаражом и забором, которое заполняли всяким хламом те, кому было лень идти до мусорки.

 Что я там увидел? Темно-красный бумажник, лежащий среди банок и бутылок. Я поднял его, раскрыл и выгреб из всех отделов оставшиеся бумажки - это были чеки оплаты мобильника через терминал. На одном чеке стояла дата вчерашнего дня и время оплаты - 22 часа 57 минут. Адрес терминала - в трехстах метрах от двора у кафе "Кристалл"  на центральной улице города.

 Что тут непонятного?

 У кафе, тем более у такого древнего и злачного, как "Кристалл", люди бумажники теряют только тогда, когда у них деньги крадут или отнимают. Судя по тому, что ребята вернулись не сильно возбужденные, "башню" они никому не сносили, долбанув подвыпившего человека сзади, а просто рванули аккуратно "кожу" из  кармана не застегнутой куртки, когда припозднившийся клиент  сунул в нее по неосторожности свои копейки.

 Он, может, и сообразил, что его не случайно слегка толкнули  два парня, вынырнувшие из-за близлежащего дома, и руку в куртку сунул,  и вспомнил, что именно в этот карман положил бумажник, которого там уже нет, но что ему сейчас делать, где этих парней искать, если они сразу же пересекли улицу и тут же исчезли во дворах, где, в отличие от центральной улицы, фонари горят не слишком густо, по одному на весь двор, и случись кого искать, встанешь под этим фонарем, посмотришь на черноту в десяти шагах от тебя, и поймешь, что надо сваливать отсюда быстрее,  пока не нашел себе приключение похуже, чем потеря пара тысяч рублей.

Не надо много ума и сноровки, чтобы раздобыть в полуночном городе деньжат на пиво. Если хотя бы один горожанин возвращается в это время нетвердым шагом из гостей или кафюшки, значит у подростков, живущих поблизости, есть отличный шанс пополнить свой "баланс".

 Похоже, что меня в подвале воспринимали за своего, и не особо маскировались. Фигася был молод и поэтому делал ошибку. Зря он  считал своим того, кто не задает вопросов и наблюдает молча. Такие к дружбе  не стремятся и входить в круг друзей не торопятся. У них система определения "свой - чужой"  работает на других принципах,  и по их поведению нельзя понять, какой результат она выдала на дисплей  прицела. Я, например, был со всеми ребятами вежлив, но не всех уважал.   Разумеется, я ни на кого стучать никогда не стал бы, но и уважать таких "своих", которые грабят мне подобных, беспомощных и доверчивых во хмелю, - не могу.  Я промолчу и даже выпью с теми, кого не уважаю, потому что не считаю себя лучше и достойней их, но однажды обязательно на моем месте окажется  тот самый, непогрешимый и честный, который  вовремя сболтнет об увиденном  "неустановленному следствием лицу",  и пойдет Фигася по пути ему предначертанном - на зону.

Недолго я простоял в подвале в молчаливом ожидании. Ребята  вдруг оживились и все начали смотреть через стекло куда-то в одну точку. Я сообразил:  они увидели кого-то из тех, кого отлично знают и кого, вероятно, давно ждут.  Сначала я услышал голос Нино, она кому-то сказала "стой здесь", а затем увидел и саму Нино - девушку в красном, как я ее мысленно обозвал, потому как на ней круглый год был один наряд: что-то красное на верхней части тела. Летом - майка, зимой - дубленка, в остальное время - куртки всех фасонов, коих у нее было множество. Причем, я давно обратил внимание, еще тогда, когда Нино  была маленькой девочкой, ничего другого красного  в тон куртке, сапожки там или шапочку, или заколку  какую с бусами, она никогда не надевала и не носила.

Дверь поехала наружу, и оттуда, из тусклого застекольного пространства,  появилась Нино, и, конечно же, в ярко-красной летней курточке-ветровке. Она закрыла за собой дверь и встала на верхней ступеньке в свою любимую позу: ноги вместе, локти в сторону.  Девушка обычно держала  ступни соединенных и вытянутых ног вместе, а руки  в карманах верхней одежды или брюк,  но локти при этом отводила  вперед подальше от тела. Получалась такая танцевальная позиция, исходная для всех ирландских танцев.

- Привет! - поздоровалась она с парнями, - пустые, что ли?

- Порожняк, - ответил один из них.

- А че сидите тогда?

- Тимура ждем.

- А, ну ждите, Тимур вам принесет в хоботе.

- А ты чего злая?

- За Фигасей Алибаба приезжал.

- Мы сидим, сидим, нет никого. Ясно теперь.

Для меня было понятно, о ком они говорят. Тимур - молодой мужчина лет тридцати, который появлялся во дворе не каждый день, но когда он приезжал, все, кого я знал по подвалу, собирались на улице вокруг него и слушали, что он им говорит. Другие, кто не при делах, в это время к собранию парней даже близко не подходили.

А второй, Алибаба - участковый милиционер, сидевший в своем закутке в торце соседнего дома рядом с вечно сломанным телефоном и факсом. Он был не то из Средней Азии, не то с Кавказа, но по-русски говорил без акцента.  В наш подвал он не заходил никогда. Если ему кто-то был нужен, он называл его имя и просил выйти. После одиннадцати вечера его вообще во дворе никто ни разу не видел. Тимур и Алибаба старались не замечать друг друга,  а если все же оказывались днем на улице неподалеку,  поворачивали головы и смотрели в разные стороны.

Нино заметила, что я внимательно слушаю разговор.

- Привет, Пушкин! - негромко сказала она.

Ребята засмеялись. Девушка прошла мимо них и остановилась на ступеньке выше меня.

- А ты, Батя, на светофор похож, - она поглядела на мое лицо, чуть прищурившись, - тоже пустой?

- Сотня есть.

- И что мы собираемся с ней делать?

- Как обычно. А почему - Пушкин? - спросил я, удивленный, что услышал в подвале из уст Нино  фамилию поэта.

- Он же всех подряд на дуэль вызывал, пока его не замочили.

- Всех подряд он не вызывал, -  объяснял я девушке, понимая, что она уже в курсе произошедшего, но мне не хотелось, чтобы мою стычку она сравнивала  с дуэлью Пушкина, - про его жену слух пустили, что ее, ну, с ней, молодой француз время проводит...

- Трахает, короче, - сказала Нино и зевнула, прикрыв лицо рукавом куртки.

- Типа того. Поэтому вызвал.

- Кого, который трахает?

- Который слухи распускает.

- Я бы тоже кишки через его задницу достала и ему в рот засунула. А француз что ли слухи по городу сливал?

- Не, родственник его.

- А зачем тогда француза подтянул?

- Чтобы около жены не вертелся.

- Ну, правильно, разбираться надо по теме, а не по приколу.  Любовника кончить, и все язык в жопу засунут.

- Кончить вот не удалось, этот француз лучшим стрелком королевской гвардии оказался. Ты, Нино, лучше бы меня с Лермонтовым сравнивала, вот он точно по глупости на дуэли пулю схлопотал.

- Лермонтов, это который Мцыри?

- Это который на скале с шести шагов стрелялся.

- С шести шагов? Из пистолетов? Они самоубийцы все были, что ли? Да с шести шагов кирпичом убить можно .

- Дуэль, Нино это самый благородный и красивый вид самоубийства. Видишь, какая у меня рожа, а на дуэли рыцари получают пулю в сердце, и рожи у них остаются целыми и красивыми. А если шрамы, то от шпаги или сабли. Это еще красивше.

- Ну, а что,  этот Лермонтов, выстрелить не успел?

- У него было право первого выстрела по жребию, он отвел пистолет в сторону и выстрелил в небо.

- Зачем?

- Так благородней.

- Лошара он, твой Лермонтов. А второй в него что ли выстрелил?

- Да, точно в сердце.

- Козел.

Нино сказала это с такой злостью в голосе, что я обрадовался, значит, действия соперника Лермонтова осуждаю не только я. Если уж и Нино считает, что в этом случае соперник не имел права идти на убийство, то вердикт истории вынесен однозначно в пользу поэта. И пусть не говорят знатоки дуэльного кодекса, что демонстративный выстрел в воздух является оскорблением для другого  соперника, особенно, когда стреляют по жребию и по очереди.  Нино думает иначе, значит,  балаган закрываем, всем умолкнуть, пока у вас не начали доставать ваши кишки через ваш зад!

Я принес две бутылки пива и обе поставил перед Нино. Она повернула голову к парням, которые в этот момент смотрели на нас, и приказала:

- Скажите Дашке, пусть зайдет.

Один из парней приоткрыл входную дверь и сказал негромко в наружное пространство:

- Дашан, тебя Нино зовет.

В подвале появилась совсем юное создание - девочка лет четырнадцати. Она была довольно высокая, правильнее сказать вытянутая, с личиком симпатичным, но еще совсем не женским, глазки, правда, у нее были накрашены, но - девочку раскраска обычно только портит, и у нее мазня вокруг глаз  тоже была чересчур яркая и совершенно не нужная.

- Открывай, - скомандовала Нино, когда девочка спустилась к нашему "столу".  Та достала из кармана джинсовой курточки железную открывашку и довольно ловко ликвидировала крышки с обеих бутылок.

- Пей, - Нино подтолкнула одну бутылку по подоконнику поближе к вновь пришедшей, а другую взяла сама.

Обе девушки одновременно запрокинули голову и хорошенько приложились к пиву. Я даже сглотнул слюну, дожидаясь, когда они оторвутся от бутылок и переведут дух.  Наконец  они сбрякали донышками бутылок о кафельный подоконник и стали вытирать губы, Нино - рукавом, а длинная девочка - крошечным платочком, прикладывая его к губкам и тут же разглядывая, сколько на нем появилось помады. Она еще не сказала ни одного слова и, как я понял,  в присутствии Нино будет молчать, пока та ей не разрешит говорить или не спросит ее о чем-нибудь. Я уже раньше видел, как Нино общается с другими девушками, они часами стоят около нее молча. Говорить надо мне, мне - можно:

- Нино, я Фигасю хотел увидеть, о парнях, что мне макияж нарисовали, спросить.

- Фигасю менты забрали.

- Надолго или так, по мелочи?

- Должны отпустить, они мотоцикл ищут, на котором вчера пацаны с Зареки сюда приезжали.

- Ясно, потеряли байкеры свою технику в нашем дворе.

- А все потерялось, и мотоцикл и байкеры. Фигася, вроде, последний, кто их видел. Они сказали ему, что взяли мотик у друга прокатиться.

- Ну, ясен барабан, у друга, прокатиться...

- Не, Батя, ты не по теме, Фигася говорил, что мотоцикл чистый. Пацаны пропали, мамки с папками пацанов ищут, а не мотоцикл.

- Ладно, Нино, завтра приду, или послезавтра, - я начал собираться идти домой.

- Про парней скажу, что знаю. Один ментенок, брат мента что в доме напротив тебя живет, ты его видел, на  тайоте RAV4 ездит, в убэпе работает, а второй - нигде не тусуется, по нему ничего не скажу. Сучку придавили сегодня, говорит, первый раз его видела.

- Кого придавили? - не понял я.

- В подъезде у тебя живет, они к ней приходили.

- Ее Виолетта зовут, - подсказал я.

- Ее сучка поганая зовут, Батя, она меня спалила, драная падла, мы ей пи...  на уши натянем, мразь е........, -  Нино перешла на такой жесткий мат, что в подвале все притихли.

Не первый раз я уже слышал, как она ругается матом, и каждый раз в таких случаях мне становилось не по себе. Бывает, когда при тебе женщина ругается матом, это звучит забавно. Если женщина красивая, то звучит не просто забавно, а интригующе-сексуально. Но когда ругалась Нино, у меня в душе просыпалось отвращение к ней, хотя я всегда жалею девушек, курящих и ругающихся за кампанию, чтобы не выгнали из кампании.

Вот и в этот раз мне хотелось сказать: сама ты, Нино, сучка, и пасть раскрыла, как сука злющая, разорвать готовая. Подумал так, но ничего  не сказал. А надо бы однажды сказать ей то, что я о ней думаю.

Нино, когда повзрослела и оформилась, стала напоминать мне комиссаршу из  фильма "Служили два товарища". Той, если помните, достаточно было одной улики, кинокамеры французского производства, чтобы  прийти к железному выводу: к  ней привели заблудившихся шпионов белой армии. Нежные нетрудовые руки Янковского, мундиры офицерские в тачанке и прочие "улики" будут в строку только той версии, которая сразу родилась в ее умном, но женском мозгу. Она жаждала мести, ей хотелось с решимостью, намного превосходящей решимость мужчин, карать и казнить предателей праведного дела революции.

 Комиссарше мало было приговорить шпионов к расстрелу, ей надо было еще и приказать их  расстрелять немедленно. Страшнее бабы суда нет. Поэтому приказ пустить их в расход в ближайшем овраге  она отдает в полной и абсолютной  уверенности, что поступает в соответствии с революционной моралью, неизмеримо более высокой и справедливой, чем мораль говенной интеллигенции, не способной защитить ни себя, ни свои идеалы, ни революционное дело.

 Помните, как она осуждающе произносит мужчинам слова своей женской просьбы: "Раз уж попались, умейте умереть достойно".

 Какие у бабы правильные мысли!  Но есть маленькая заковыка - два попавших в переделку товарища -  не менее преданные бойцы революции, чем она. Ошиблась комиссаарша и чуть не угробила своих однополчан.  Кстати, ее приказ солдаты непременно бы выполнили, они просто не так шибко спешили сотворить смерть, как она.  Нехилый авторитет был у бабы, а?

Ладно, там был фильм, героиня, поди,  лишь плод воображения режиссера, а тут не кино, тут подвал у моего дома, в котором  я встречаю шестнадцатилетнюю девчонку, командующую пацанами в реале, на моих глазах.

 Внешне Нино совершенно не походила на ту комиссаршу. У той волосы были обрезаны, возраст - о-го-го, тюрьмы  и ссылки за плечами, образование явно предельно высшее. А у Нино - личико чистое, щечки розовые, губки  сочные, волосы прямые и длинные - собраны в хвост, скручены в узел и все равно те, что висят ниже узла, почти  пояса касаются.

 Красивая она девушка, правда, чуть-чуть полновата. Ни в стройных ее ногах, ни в бедрах  эта полнота излишней не кажется, а вот на уровне талии - да, животик бросается в глаза. Это не беременность, это - лишний вес и его скопилось тут порядочно. Из-за животика и грудь у Нино теряет свои  привлекательные очертания, не будь животика - от нее бы глаз было не оторвать, а так - нагромождение частей тела.

Нино, не знаю по какой причине, не пользовалась косметикой, поэтому глаза у нее были без всякого колера и декора. Может, поэтому, когда я глядел ей в глаза,  не видел в ней женщину. Она и кокетничать совсем не умела. Серьезные  глаза, прямо скажем, для приказа о расстреле вполне подходят и содержанию приказа соответствуют. И еще нос горбинкой на клювик похожий.

У Нино в крови по линии отца были грузинские гены,  и они оставили  след там, где и положено - на лице. Отца давно депортировали, то есть прогнали на историческую родину за то, что не  ходил отмечаться в милицейские кабинеты. Он у нее был гордый авторитет особой закалки, с органами не сотрудничал. По словам Нино, отец был "ненагибаемый".

Отец уехал ненадолго, чтобы переждать очередную попытку "поставить его раком", и - не вернулся. Хотя - живой, в Москву часто прилетает,  приглашает Нино приехать к нему повидаться. А Нино сказала матери - он для нас подох. Приговорила за предательство.  Не за то, что отец ушел из авторитетов, а за то, что два года назад  женился в Москве на грузинке, которая  была всего на три года старше Нино.

Неспроста во дворе поговаривали, что это Нино двух наших девчонок приговорила к позорной казни. Одну били ремнем прямо у нее в квартире, повалили на пол, сняли трусы и стегали пряжкой по ягодицам, пока та не вырвалась и не выпрыгнула в окно с восьмого этажа. Другую зажали за автостоянкой, на краю двора, и тушили о ее груди сигареты.

 Когда разборки начались, такое ведь не скроешь, это - уголовщина, выяснилось, что Нино в экзекуции не участвовала, Нино - не при делах. Потом нашелся мобильник с записью обеих казней. Точно, Нино в кадре не было. Даша - засветилась, была, хоть ей тогда еще и четырнадцать не стукнуло, Даша мобильник держала и первой заголосила, когда девчушка без одежды в одной майке в окно прыгнула.

Никак съемки такого "кино" не могли пройти в нашем дворе без ведома и согласия Нино!  Ребята, все как один, отмалчивались, когда я заикнулся об этих двух случаях, произошедших в течение одной недели. Это не мы, говорили ребята, и все, дальнейшие вопросы были излишни, потому что натолкнулись бы на агрессию в ответ: ты что, Батя, следователь?

- Аллес, их гейе наххаузе, - сказал я по-немецки свою заключительную фразу, смысл которой в подвале понимали, так как я всегда уходил домой, прощаясь по-немецки.

- Гитлер капут! - крикнул, тоже в соответствии со сложившимся ритуалом, один из парней с верхних ступенек.

Я поднялся, прошел мимо них и открыл дверь.

- Гуд бай, Батя!- сказал напоследок тот же парень.

На улице было чуть холоднее, чем в подвале, наступила последняя июльская ночь, асфальт уже давно остыл, и через двор тянуло уже полулетним-полуосенним прохладным ветром. Верхушки деревьев у крыши "киевки" раскачивались от порывов ветра. Я поднял голову и смотрел на летающие по небу ветви, сквозь которые мелькала красная луна, Она была точно такого же цвета, как куртка у Нино. Я задержался ненадолго у магазина, пытаясь разглядеть на небе хотя бы одну звезду.

- Батя, хорошо, что ты не ушел, - из магазина вышла Нино и аккуратно прикрыла за собой дверь, чтобы не осталось щелки. Она подошла ко мне и шепотом спросила:

- У тебя деньги есть, только честно?

- С собой нет, дома есть.

- Пусть тебя Дашка домой проводит.

- Зачем?  Вон мой подъезд, его отсюда видать...

- Ей все равно делать нехер, пусть проводит, - она шагнула обратно к двери, приоткрыла ее и скомандовала: - проводи, я здесь буду ждать.

Даша вышла и сразу направилась в сторону моего дома. Я все понял, и не спеша побрел за ней.

Девочка  стояла под козырьком и дожидалась, когда я подойду, достану ключ и открою огромную  черную  железную скрипучую дверь. Я поднялся на третий этаж, Даша шла за мной, ничего не говоря и не пытаясь завязать разговор. Остановились напротив моей дермантиновой "калитки".

- Здесь подождешь? - спросил я ее.

- Нет, я зайду, - наконец услышал я ее голос впервые за последние два часа.

- Ну, заходи.

Она как то чересчур шустро и смело шмыгнула в мой коридор и зачем-то сразу сняла свои мокасинчики - две смешные черные лодочки без каблуков с  бантиками из черной кожи на закругленных носиках.

Деньги у меня лежали в шкафу на полке под стопкой футболок, я не хотел, чтобы она видела, как я их достаю. Поэтому я сел на кровать и раздумывал, сколько ей дать, сто рублей или двести. Сотни было не жалко, а вот двести - с чего ради я должен дарить им двести рублей?

Даша, видимо, уловила суть моих сомнений и сказала сразу, сколько денег ей надо:

- Дайте нам, пожалуйста, тысячу рублей.

- Ничего себе, - удивился я, - мне двухсот и то жалко.

- Нино сказала, что пятьсот -  минимум.

- Да мало ли что сказала твоя Нино, - чувство раздражения начинало потихоньку закипать, - дам, сколько могу, а могу максимум двести.

- Ну, Батянечка, ну  не надо так, я ведь не просто прошу, я все сделаю, - ее голос зазвучал совсем по-другому, в нем появились интонации кокетничания, которые можно услышать даже от очень-очень маленьких девочек. Они перенимают их от матерей с первых минут своей жизни, когда матери прижимают их к груди, приговаривая: красотулечка моя, роднулечка моя.

- Что сделаешь? - не понял я.

- Все сделаю, я все умею.

До меня дошло, наконец, что она имела в виду. Я сразу же встал с кровати. Вот я пень так пень, что она должна была думать, если я пришел, устроился на кровати и начал торговаться, объявив свою цену - 200 рублей.

Я стоял в метре от нее и смотрел на ее лицо: ну юная же совсем, даже не юная, а ребенок, в сущности, хотя и выше меня ростом. Вместо раздражения в душе появилось чувство любопытства, и очень захотелось ее поспрашивать на тему, о которой я никогда не говорил  в подвале.

- А что стоит тысячу рублей, Даша?

- За тысячу - все. Мне раздеваться? - в ее голосе зазвучала уверенность, она уже не ждала, что я скажу в ответ, и потянула нижние края курточки в разные стороны, от  чего сначала щелкнула одна кнопка внизу, потом вторая и третья -  на груди.

Мне надо было ответить - нет, но я помедлил, это было так неожиданно, в комнате стоит накрашенная куколка и - раздевается.

Даша сняла курточку и мотнула головой, чтобы ее длинные волосы выправились и уложились ровнее на плечах. Она посмотрела вокруг себя, не зная куда положить курточку, ни кресел, ни стульев у меня не было. Положила на пол и тут же одной  рукой взялась за поясок брюк у живота, а другой чирканула  по ширинке, и я услышал, как "молния" громко вжикнула, причем, так громко,  что звук резанул уши. В третьем часу утра во всем  доме и в каждой  квартире устанавливается такая тишина, что  любой звук начинает резонировать со стенами, особенно с моими, голыми и без мебели.

- Прекрати, - прошипел я ей, стараясь говорить чуть слышно, - иди в коридор, деньги сейчас вынесу.

- Двести?

- Двести.

- Нино меня убьет.

- Иди в коридор, я сказал!

Даша подняла куртку с пола, поправила рукой волосы, которые развалились веером, когда она наклонялась, и ушла в коридор с курткой в руке. Я быстро вытянул из под маек в шкафу купюру  с цифрой 500  и тоже  пошел к выходу, держа ее пальцами. Девочка  надевала свои мокасины и наклонилась так, что волосы упали на ее руки и мешали напялить эти крохотные кожаные калоши на ее голые пятки. Красивые у нее волосы, подумал я, и вообше, красивая Даша будет женщина, когда тело нальется. А умной женщиной она будет когда-нибудь? Это вряд ли. Куколки симпатичные - куколками на всю жизнь остаются, ничто их не делает мудрее, никакие жизненные передряги. Мудрость женская и бабья теплота душевная таким ни к чему - их не за это ценят.

Она выпрямилась и ждала, когда я подам ей деньги, которые, судя по ее довольной улыбке,  уже заметила.

- Скажи-ка мне Даша вот что, - решил я все же нарушить табу на  запрещенную тему, - ты, похоже, не первый раз так деньги выпрашиваешь. Работаешь, значит, у нас во дворе, так?

- Не, не работаю, есть два мужика, которые часто звонят, а такие как вы - первый раз.

 - А с ребятами?

- Да ну,  она повернула голову и махнула рукой  в сторону моей входной двери, - с ними нет, ни разу.

- Звонят прямо тебе?

- Они Нино звонят, это ее знакомые.

- Старые?

- Такие как вы, но без бороды.

- Сколько они платят тебе?

- Они не платят.

- А как, за что тогда? - удивился я.

- Не знаю, они звонят Нино, она мне говорит, куда  идти.

- И что, ты одна идешь, стучишься в его дверь?

- Они в машине всегда ждут, там, на улице, за домом.

-  Откуда  ты Нино знаешь?

- Да ее  в школе все знают.

-  Как ты  с ней познакомилась, ты же на три класса младше?

- Хотела и познакомилась.

- Ясно. Зачем ты снимала на мобильник, как вы девчонку били?

- Нино потом смотрит запись.

- А вторую девчонку, ту что сигаретами жгли, кто снимал?

- Фигася.

-Фигася? - не поверил я и переспросил.

- Ой! - испугалась она и прикрыла рот ладошками, - вы не говорите никому, Нино узнает, мне п...ц,  убъет!

- Хорошо, не скажу. На. - Я протянул ей деньги.

Девчушка взяла пятисотку и попросила открыть дверной замок. Когда  путь стал свободен, она, не оборачиваясь, побежала по ступенькам вниз, мягко и не слышно ступая своими мокасинами по бетону. Пятисотку она держала в руке, не сворачивая бумажку и никуда ее не пряча.

Мне было жаль потерянных денег. Вот так, ни за что, за час, проведенный в этом проклятом подвале, я выкинул почти тысячу рублей. Угрызения совести у меня чаще всего стартовали с глубокого сожаления о бездарно потерянных деньгах, и лишь потом просачивались в душу глубже и разъедали все, что там хранилось и что могло бы хоть как-то оправдать меня:  муки одиночества,  тоска по общению с людьми, чаще всего, не знакомыми или мало знакомыми, с которыми можно при случайной встрече поговорить о таком потаенном и  сокровенном, о чем никогда ни при каких обстоятельствах не будешь говорить с человеком близким и родным. Кто захаживал в кафе на полчаса, а потом засиживался в нем до глубокой ночи с людьми, которых в тот вечер увидел первый раз в жизни, тот меня поймет.

Но не поймут меня добропорядочные семьянины. И не только потому, что они не ходят в забегаловки и не тратят ни одного рубля на проведение досуга  сомнительного содержания. У них нет потребности выворачивать душу перед посторонними. Они не сделают это ни в вагоне поезда, стучащего колесами в направлении их дальнего родственника, ни в гостинице во время командировки, ни на пляже  соседу или соседке по лежаку в благославенной Анталье.

 Единственный человек, кому они постоянно раз за разом выкладывают на подносе все меню своих душевных полуфабрикатов, недоваренных и недожаренных, это -  муж,  это - жена. А затем они вместе все рассказаное доварят,  дожарят и  с аппетитом- съедят.  И будет им эта пища духовная вкусной и здоровой. А после их начнет клонить ко сну, даже не ко сну, а к спанью, и когда они переспят, они встанут и продолжат свою жизнь с легким сердцем.

В моей комнате стоял какой-то непривычный запах, я сразу почувствовал появившийся аромат смеси духов, дезодоранта и лака. И еще чего-то,  чем пахнет одежда женщины - привкусом ее тела, в данном случае детского, девичьего тела. Я не мог определить, мне нравился этот запах или он мне мешал, был лишним и не нужным для меня.

 Еще раз вспомнил о потерянных деньгах и в очередной раз подумал: свяжись с бабой на секунду и тут же попрощаешься с деньгами. Нет, этот запах мне не нравится, он еще раз напомнил  бабскую способность залазить  в карман, пользуясь своим "служебным положением".  Они как служба досмотра в аэропорту:  для начала требуют выложить на полочку все, что припрятано в карманах.

 Пообщайся с ними подольше, повстречайся еще пару раз, и они просветят все твои чемоданы, вытряхнут ручную кладь,  доберутся до грузового отсека, куда ты упаковал все заработанное и нажитое.

Навряд ли меня можно назвать скрягой, но муки, навещающие душу скряги, потерявшего копеечку, были мне близки, когда я ругал себя за бесцельно выкинутые деньги. Почему я не сказал ей нет, не дам тебе 500 рублей? Почему позволил ей идти за собой, зная, что идет она за деньгами? Ответ неудовлетворительный - потому что девчонки крутились вокруг меня, и меня это "грело".  Это то, что называют правдой. За это вращение вокруг меня двух симпатичных молоденьких девчонок я и заплатил.

У меня есть знакомый, который никогда не платит деньги ни молоденьким, ни тем, кто постарше. Он всем бабам говорит: "Я стою дорого". Они с ним соглашаются и за все платят сами. Но он не курит и не пьет, имеет большую квартиру и выглядит подтянутым спортивным мужиком. А я зарос бородой и пью, поэтому так сказать женщине не могу, за что и страдаю.

Не успел я разостлать кровать, как в дверь кто-то сильно забарабанил. Я поскакал в трусах и  с одним тапочком на ногах в коридор, чтобы быстрее открыть, ведь уже было около трех утра, стук раздавался не только на весь наш подъезд, но и на пару соседних.

Открываю - Фигася стоит, трезвый и застегнутый, но выражение белобрысого лица беспокойное и дерганное.

- Что случилось, Фигася? - спросил его, понимая, что он чем-то напуган и не зря запыхался.

- Батя, можешь выйти, Тимур подъехал.

- Не, не хочу в подвал, я был там уже.

- Он у подъезда, в машине, специально подъехал, с тобой хочет переговорить.

- Сейчас выйду.

Фигася повернулся и пошел вниз. Не выйти на улицу мне в этом случае было никак нельзя - это было бы оскорблением для любого, кто ждал, а для Тимура особенно, он в нашем дворе случайно не оказывался и просто так ни к кому не приезжал. Я общался с ним только один раз и по своей инициативе. У меня тогда в подвале  в очередной раз  пропали из кошелька все деньги и мобильник.  Проснулся на полу - уже никого, утро. Кошелек пуст, мобильника нет. Охранника я будить не стал, он спал на стульях в винном отделе.

 Ушел домой, но в тот же день, вечером, дождался Тимура и спросил: ты здесь главный? Он: а что, Батя, проблемы? И рассказал ему о проблеме, которая меня уже достала. Я раньше не жаловался, ругал только себя и не приставал к парням с распросами, кто был, кто мог взять.  А теперь сильно обиделся, все-таки знаком давно со всеми, свой, черт бы всех побрал, живу тут рядом, не приблудный забулдыга, и вообще не забулдыга, хули по моим карманам шариться. А мобильник брать - совсем подлость. Он у меня дешевый, я дорогих давно не покупаю, мобильник то зачем брать, если из кошелька уже все выгребли, мало что ли?

Тимур в нашем дворе не живет, я не знаю, из какого он района, и ни у кого не спрашиваю. Знаю, что он под утро часто приезжает в подвал, и там его всегда дожидаются пара-тройка ребят. И еще видел его во дворе раз днем, когда под окнами собралось человек сорок подростков и ребят после армии. Подростки стояли по радиусу вокруг ребят в центре, где Тимур и еще двое мне не знакомых довольно эмоционально что-то обсуждали. Я вышел на улицу поглядеть на сбор.

 Близко к Тимуру было не подойти, о чем шел разговор, я не слышал. Но сразу заметил, что лица у всех собравшихся напряженные. Чуть в стороне стояла группа ребят очень спортивного вида, а на другой стороне круга точно такая же группа - парней десять. Ни те , ни другие на происходящее в круге не смотрели, а больше поглядывали в ту сторону, где стояла на них похожая  команда, которая тоже вела за ними наблюдение.

У меня сомнений не было: Тимур  в центре крыльями машет не просто так, типа пообщаться и поболтать захотелось. Задеты  серьезные интересы,  что то  не поделили, или поделили, да неудачно, или удачно, но не для всех. Теперь сошлись и оглашают предьявы. Массовка нужна, чтобы показать количество  потенциальных участников переговорного процесса, а две команды по разные стороны - это для равновесия, чтобы ни у кого не было желания повышать голос.

Надо сказать,  из окна третьего этажа мне было видно, что Тимур ведет дискуссию весьма эмоционально, он вытянул вперед левую руку и когда говорил, наклонялся и загибал правой рукой пальцы на ладони левой руки, как бы что-то перечисляя или считая. Двое собеседников, один из которых был молодой и чернявый,  а второй  пожилой с лысой головой и большим животом, во время переговоров  вели себя раскованно и тоже что-то пытались доказать, активно помогая себе  руками во время спора. 

Когда я очутился в толпе, я ничего не слышал и не видел.  Оказалось, что переговорщики  беседовали на удивление тихо, Можно было различить лишь вводные фразы: "Ты сказал, я тебя слушал, теперь ты меня послушай", и опять ничего не разобрать.  Поэтому проходящие мимо жители двора косились на сборище, не понимая, по какому случае столько ребят  стоят около ворот подземного гаража  во дворе, и шли дальше к своим подъездам.

Тимур ждал меня в машине, припаркованной как раз на том месте, где была "набита" та последняя "стрелка". Я пошел на свет горящих фар. Передняя пассажирская дверь фольксвагена гольфа  приоткрылась, когда я еще был в метрах пяти от парковки. Фигася шел сзади и помалкивал.

Сажусь внутрь на кресло, в синеватом отблеске светящихся приборов вижу лицо Тимура и его протянутую  руку. Здороваюсь и жду, когда Фигася  подойдет и тоже сядет.

- Он подождет, мы пока без него перетрем, - говорит мне Тимур и смотрит в мою сторону, - неплохо тебя разрисовали, Батя!

- Ерунда, ничего серьезного.

- Ты их раньше видел? - понятно было, о ком он спрашивает.

- Нет.

- Никаких дел с ними не имел, знать их не знаешь, никаких косяков, так?

- Вроде, так.

- По пьяни не было чего-нибудь, что ты забыл, Батя?

- По пьяни было только то, что сегодня было, - мне не понравилось, что Тимур напоминает мне о моих прошлых грешках.

- Резко наехали ребята, по беспределу, - Тимур замолчал и откинул голову на кресло, - что ж, разберемся.

Мне не хотелось ему рассказывать, чем я закончил этот "беспредел", поэтому я тоже замолчал.

- Теперь главное, - он заговорил первым, - самодеятельности нам не надо. Ребят найдем, пробьем кто и что, ты не лезь. Был бухой, палец на крючке, пальнул в небо, это бывает, это все поймут.

- Ты о чем, Тимур?

- О тебе, Батя, ты же на "мясо" вызвал малолетку.

- Я сам все сделаю.

- Ты, Батя, не вьехал, еще раз объясняю, ты здесь со своим сам на.... никому не нужен. Пацана этого найдем, расскажем ему все, что надо, и забыли, Батя, за-бы-ли! - в синем мерцании я видел его улыбку, которая мне казалась усмешкой.

- Нет, Тимур, так не получится. Во-первых, я так не могу, во-вторых, пацан этот не из тех, кто сбегает. Я это уже говорил сегодня одному генералу.

- Какому генералу? - Тимур повернул ко мне голову, на лице его исчезла и улыбка, и усмешка.

- Отцу той девчонки, у которой эти парни тусовались.

- Он у нее генерал?

- Таможенный.

- Бл..., выругался Тимур, - у одного - отец полкаш ментовский, у второго - генерал. Ты, Батя, специально что ли на палево нарываешься?

- Так все вышло.

- Вышло шило в дышло, - он сделал паузу и задумался, - у тебя, видимо, рога не обломаны еще, тебе ж почти сто лет, а ты как школьники эти, да и то они умнее, они с полуслова понимают.

- Мне пятьдесят, - уточнил я, но не от обиды за то, что Тимур состарил меня. Я почувствовал, что он теряет уверенность в своей правоте, и тон его речи изменился, стал теплее.

- Что, душа нараскоряку, обидно по фотороботу от пацаненка получать?

- Да, нараскоряку.

- Хочешь по правилам, один на один, пока кто-то не свалится, или только до первой крови?

- Не знаю, не решали еще.

- Где, когда?

- Через месяц, сегодня какое число?

- Первое августа.

- Значит,  1 сентября. У двадцать девятой школы, у тополей с левой стороны, вечером.

- Ясно все с тобой. Дело чести, да?

- Да.

- Ну, готовься тогда, Батя, - Тимур сказал эти слова растянуто и с сожалением в голосе.

- К чему? - я прокручивал уже в голове картинку, как меня отфаршируют, и какой я буду после 1 сентября.

- Тренируйся, вспоминай, ты ж спортсменом был.

- А, ты в этом смысле, - картинка исчезла, и мне сразу стало легче на душе, - порежимлю месяц без пива, вот и вся подготовка. Что будет, то будет.

- Вижу, Батя, ты не первый раз в первый класс собрался. Все же подумай, время есть.

 Тимур положил обе руки на руль. Разговор закончен.   Я уже хотел выходить, но увидел через стекло Фигасю, стоящего под деревом недалеко от машины.

- Что-то он сегодня помятый какой-то, нашли этих мотоциклистов пропавших?- спросил напоследок.

- Нашли. У Фигаси, похоже, ребро сломано.

- Упал с мотоцикла?

- Упал и точно на кулак опера попал. Мотоцикл - повод был, чтобы его закрыть и отмудохать. Говорит, опера с него труселя сняли и ему на башку их надели. А к яйцам два провода прокинули.

- Работают, - сказал я, зная, как иногда обрабатывают подрастающих дворовых "пионервожатых".

- Работают, - согласился Тимур, тоже хорошо это знавший.

- И как он, не наложил?

- Наложил, скорее всего. Говорит,  что отвечал ментам, как учили, это знаю, а это не знаю, но проверить надо. Их послушать, герой-партизан, а по оконцовке окажется, что под всем подписался. Как  ему про меня и Нино надиктовали, так, сука, добровольно и собственноручно подкрыжил.

- Знакомо, - кивнул я головой.

Надо было попрощаться и уходить. Тимур протянул руку, и когда я до нее дотронулся, он вдруг сказал:

- Батя, насчет тебя Фигасю тоже спрашивали. Интересует их твоя тема.  Если у тебя какие есть дела, ты - хвосты подбери.

- Спасибо, Тимур!

- Все, давай!

Мы расстались, я вышел из машины и постоял немного из вежливости невдалеке. Фигася молча прошел мимо меня, открыл заднюю дверь фольксвагена,  наклонился, выслушал, что ему говорил хозяин салона, закрыл дверь и отправился домой, в подъезд. Тут наши пути разошлись, но не сильно далеко,  ведь, мы живем в соседних подъездах. Я пошел в свой, он - в свой.

День закончился одновременно с началом нового: уже рассветало, и во дворе появился первый собачник. Он, наверное, был в отличном настроении, развел руки в стороны и начал делать что-то типа зарядки. Его рыжий песик, чистокровная дворняга с закрученным в кольцо хвостом, пробежала мимо меня, даже не повернув в мою сторону свою рыжую морду.

 Все, скручиваем хвосты в каральку, как у этой дворняги и - спать. Я поднялся наверх, выключил свет в комнате, горевший все то время, пока я был на улице, залез под одеяло и - последнее, что помню, зарядку бы надо начать делать, - эта мысль мелькнула в голове как метеор по застывшему и однообразно-звездному ночному  небу.  Я не успел ее даже обдумать, как тут же заснул.

 Когда  метеор пронесется по небу, тоже понимаешь, что не успел подумать о самом желанном, о том, чего больше всего хочешь в эту секунду. Начинаешь формулировать свое главное желание, готовишься отреагировать на полет метеорита быстро и четко, задираешь голову и ждешь, пытаясь охватить взглядом все небо сразу. Где метеорит? А вот фигу, улетела уже давно твоя искорка удачи, и ты как всегда - опоздал.