Флейтист с Яшкой ушли вчера и пока не вернулись. Должно быть, устроил-таки сердобольный горбун странного мечтателя. Вот и хорошо: может, и в самом деле вырастет, станет большим, поможет кому-то тоже. Мир так велик и так мал, когда человеку плохо.

На улице оттепель. Солнце за день так нагревает крыши, что они начинают петь. А по утрам с них свисает затейливая бахрома из коротких и длинных хрустальных флейт.

Зря торчу у двери, зря таращусь в окошко - Флейтист больше не придет. И что ему тут делать, если у него есть свой дом, если болезненная привязанность к хмельному ему незнакома? Радоваться за человека надо, а мне тоскливо и горько. Значит, мне никогда больше не услышать его игры, а уж о театре и говорить как-то не серьезно.

Вчера, провожая их до транспортной остановки, я не удержался и запрыгнул в отходивший уже трамвай. Когда-то этим номером я ездил на свой «Гидроприбор». Сейчас меня от этой мысли аж залихорадило. И было отчего: на завод еду!

А завод стоял на том же месте. Площадка перед воротами, как всегда, была расчищена, за высоким забором что-то погудывало, позвякивало - словом, чувствовалась какая-то жизнь.

Походил, поглядел на родные корпуса, заглянул в проходную. Нет, никакими двигателями здесь пока не пахнет. Прежде, когда шли серии наших знаменитых «летающих медведей», тут все крутилось и вертелось, а сейчас? Может, какие-то «кастрюли» и клепают, да на них Россия далеко не улетит.

Обратной дорогой впервые рассудил: а чего я так рвусь, чего так переживаю? Мне, если даже что-то и перевернется, там уже никогда не работать: лишился квалификации. Сыну - тоже. Тот инженерной квалификации не получил вообще. Как влип в свое ЧП (частное предприятие) по торговле таблетками-пипетками, так уж и не вылезет из него, как комар из паутины. А что до других, то каждый теперь только сам за себя.

Хотел успокоить мысли, опереться на что-то более-менее устоявшееся, а получилось как раз наоборот. И что мы за люди такие, что всегда нам мало своих собственных бед и хлопот, - нам за всю державу, а то и за весь мир страдать надо. Почему не можем как другие: вот моя семья, вот мой бизнес, вот мой счет в банке. Весь мир перевернись, но не тронь моего равновесия, моей священной собственности! И если все у меня о'кей, мир меня не колышет - пусть летит хоть в тартарары!..

Ни наши деды, ни отцы наши такими не были, и нас как ни гни - не согнешь. А вот с нашими детьми пойдет уже полегче, а уж с внуками... и того. Уже сегодня видно, как легко заглатывают они блестящие наживки «красивой жизни», подброшенные с чужого бережка. А что - опять изощряю свои извилины, - может, так оно и к лучшему? Может, хватит смущать мир загадочностью своей русской души? Будем как все - эрзац-народом, потребителями суррогатов, бесполезными и сорными американскими кленами вместо сибирских кедров, уральских сосен, среднерусских дубов и берез. Или все-таки не будем? Но чтобы не быть, надо выстоять. А как?

Как, если один из нас нищий бомж или бич, второй - убежденный алкоголик, третий - завсегдатай известных учреждений, четвертый - сломавшийся лакей, пятый - откровенный зверь и подлец, шестой - хамелеон и фарисей... И за каждой такой единицей - по десятку нолей. Не слишком ли велико число для такой ныне весьма средней страны, какою стала Россия?

Вышел из вагона, вытряс карманы - купил несколько бутылок пива и - бегом к себе. Так спешу и так меня трясет от озноба и нетерпения, что с радостью распахиваю дверь и припадаю к бутыли. Сейчас меня уже не волнуют вопросы, на которые сам черт не даст ответа. Самое главное сейчас - унять эту дрожь, расслабить рвущие мышцы судороги, отпустить горячий клубок спутавшихся мыслей - пусть катится хоть на край света и распутывается сам!

До вечера я заканчиваю с пивом, а там сползутся мои ночные тараканы, и в их лохмотьях и сумках всегда найдется что-нибудь и для меня.

Сползаются, чему-то радуются, отмечают свои дневные подвиги, наливают и мне. Наконец я отогреваюсь, расслабляюсь, меня охватывает такая сладкая дремота, что даже кошачье мяуканье недоумков о бездонной бездне меня не задевает и не раздражает.

Ни утром, ни днем, ни на следующий день Флейтист не вернулся. Вот и хорошо, вот и ладно. И я забываю о нем, словно того и не было тут никогда. Так мне даже спокойнее. Я в привычной своей форме. Я почти спокоен. Мне почти хорошо.