На Владимирской горке Алексей задержался больше не стал. Он спрятал телефон и начал спускаться вниз, к станции метро, чтоб, возвращаясь к скорбным своим мыслям о бабушке Устинье, ехать вначале на автовокзал, а потом на летучей, почти ритуальной маршрутке дальше, в село, где бабушка  уже заждалась его…

  Но пока Алексей шёл к метро, пока ехал в прохладном, уже переполненном вечерними праздными пассажирами вагоне, последние слова Лерки несмолкаемо звучали и бились в нём, а её ночной воспалённый поцелуй (цену  которому знал один лишь Алексей) обжигающе горели на его устах.

    И вдруг на эскалаторе, непрошено вмешиваясь в их разговор с Леркой, Алексея догнало короткое, давно уже забытое им и отрешённое имя, и он почти вслух произнес его  - Тоня!

  И вслед за этим Алексей обрушился на ни в чём не повинную Тоню с упрёками и обидами: зачем она приехала  и, если приехала, то зачем позвонила именно им с Леркой, а не каким-нибудь иным сокурсникам, с которыми в студенческие годы была связана гораздо теснее, дружила, а после, наверное, и переписывалась?! Но, вот же, позвонила и теперь поселилась в их с Леркой квартире, играется с Митькой, ведет с Леркой задушевные разговоры. Зачем?!

  Алексей попробовал отстраниться от этого давно равнодушного для него имени, но не смог. Хрупким мотыльком-бабочкой оно билось в его голове, манило и звало в прошлое, когда они все были молодыми и безрассудными.

  И все-таки дозвалось. Алексей опять вспомнил вечер перед свадьбой, тайное их с Тоней свидание в сквере напротив общежития, её странный пророческий разговор и её единственный, первый и последний, прощальный поцелуй, возможно тоже пророческий и не случайный. Он вспомнил его до самых мелких подробностей: дрожание Тониных губ, её горячее скуластое личико в своих ладонях, запах её волос, её плечи и руки, её дыхание -  и ему показалось, что это был самый нежный и самый преданный поцелуй в его жизни, и что забыть он его не в силах,  сколько бы ни старался и не уходил от него…