Я  тебе  в лучшем виде перережу глотку - не сегодня, так завтра.
В этом вся соль.

Шекспир, «Генрих V»

…Оруженосец, выслушав рассказ приунывшего брата Лукаса, сначала не проявил особых признаков страха и отчаяния. Хотя Хаммерштедт, считая себя не вправе вести человека на гибель вслепую, рассказал ему все как есть. Не скрыл и того, сколь мало шансов у них дожить до следующего утра.

–Вот оно значит как, ваша милость, - рассудительно произнес Торвальдс. - Поелику выбора у нас все равно нет, надобно ехать. А там посмотрим – кто знает, вдруг всеблагой Господь смилостивится и подскажет какой-нибудь выход из положения?

И оба тронулись – в обратном движению войска направлению. Сначала мимо них тянулась великолепная конница, потом промаршировали пехотинские отряды. Армия уже заметно опередила обозные телеги, скрипевшие где-то в отдалении. Рыцарь и брат-сариант сразу обратили внимание, что большой отряд кнехтов, ранее шедших в охранении обоза, заметно ускорил шаг, словно стараясь оторваться от охраняемых. Тут к ним навстречу выехал всадник в блестящих латах, но без шлема. Густые каштановые кудри раскинулись по плечам, а борода-лопата, вообще-то обычная для марианина, у этого человека была особенно пышной и широкой. Фон Хаммерштедт немедленно узнал своего злейшего недруга. Он хотел молча проехать мимо - но встречный не дал ему этого сделать.

-Кого я вижу… - процедил бородач, останавливая коня таким образом, чтобы загородить брату Лукасу дальнейшую дорогу. - Фон Хаммерштедт, наш знаменитый любитель денег и выпивки. Куда это ты собрался – в обоз? Что и говорить, подходящее для тебя местечко…

-А, Конрад Шварц, - брат Лукас в ответ тоже постарался придать своему голосу максимальное ехидство, - что ж ты покинул знамя? Решил оставить его на попечение кого-нибудь похрабрее, а сам подыскиваешь себе тихую берлогу перед боем?

Оба понимали, что их перепалка слушается весьма глупо, но сдержать себя не могли – тут уж наружу полезла застарелая неприязнь. И тот и другой искренне ненавидели друг друга, даже невзирая на то, что их вражда, в сущности, когда-то началась из-за совершенных пустяков. Но сейчас взаимная злоба зашла настолько далеко, что ни фон Хаммерштедт, ни Шварц не были готовы протянуть или принять руку примирения.

-Знаешь ли, я никогда не сомневался в том, что ты трус и негодяй, - продолжал знаменосец, - и… А ты чего уставился?

Последние слова были обращены к Дитриху, который, на самом деле, старательно смотрел в сторону. Поняв, что господа желают беседовать наедине, оруженосец, ведя обеих вьючных лошадей, безропотно отъехал в сторону.

-Давно хотел тебе сказать, -  вернулся Шварц к прерванной речи, - одну вещь. Так вот, хотя наши законы и запрещают поединки между рыцарями, но…

-О, это всегда сколько угодно, - хрипло сказал брат Лукас. - Ты не думай, что я намерен прятаться за уложениями. В любое место и время, когда тебе заблагорассудится!

Конрад Шварц раздраженно хлопнул закованной в латную рукавицу рукой по конскому доспеху.

-Нет, не сейчас. Но вот когда мы вернемся из похода… - он плотоядно оскалился. – Думаю, что нам все равно не ужиться вдвоем в Ливланде.

-Да, надобно решить этот вопрос, - согласился фон Хаммерштедт. - Мне тоже созерцание твоей гнусной рожи не приносит никакой радости, уж поверь…

-Так что, поединок?

-Поединок!

-Нам стоит заранее обговорить все условия, - проговорил Шварц, - чтобы это дело произошло в полной тайне. Драться будем вплоть до смерти одного из нас. И необходимо обеспечить все так, чтобы на того, кто останется в живых, не пало подозрение в причастности к исчезновению другого.

Брат Лукас согласно кивнул – предложение знаменосца ничуть не противоречило его моральным принципам. Он хоть и понимал, что Шварц является серьезным противником, но в то же время был уверен в себе, в крепости своей руки. Благодаря природной силе и ловкости, а также нажитому боевому опыту, фон Хаммерштедт полагал свои шансы на победу весьма значительными. Он радовался, что сможет избавиться от ненавистного человека.

-Договорились, - отрубил Лукас. Он едва удержался от того, чтобы сказать вслух: «Недолго тебе осталось таскать хоругвь за ландмейстером. Если только…»

Оба рыцаря обменялись сухими кивками и разъехались, не нуждаясь более ни в каких словах. Обоюдная вражда рождала в них такое понимание с полуслова, которое не могла бы дать и дружеская привязанность.

Дитрих, увидев, что господа закончили беседу, вернулся к брату Лукасу. Приятели – ибо их с полным основанием можно было называть именно так, невзирая на разницу в положении – возобновили путь в сторону обоза.                                                                                                                                                           

–Если хочешь, можешь повернуть обратно, - вдруг предложил Лукас. - Я не думаю, что на тебя сейчас обратят внимание в ожидании боя. Так хоть появятся у тебя шансы свою голову уберечь. Поедешь со мною – их точно не будет…

Оруженосец погрузился в обдумывание.                                                      

-Ах, ваша милость, - промолвил он, - и туда мне ехать опасно, а возвращаться тем более. У комтура Лютенберга, да хранят его небеса, острая память, да и зрением он не обижен. Кроме того, рядом стояли как минимум несколько человек, слышавших, что он приказал вам взять меня с собой. Увидят, что я осмелился преступить распоряжение вышестоящего, так мало мне не покажется. В условиях похода, да еще перед боем – сами знаете, суд короток…      

-Я-то знаю, - уныло пробормотал Лукас, - выходит, пропадать тебе так же, как и мне…                                   

-Это мы еще поглядим, ваша милость. Кто знает, может святой Георгий, покровитель воинов, еще выведет нас из надвигающейся беды…                                                                                                                   

-Тут только на небесных заступников уповать и приходится, - истово произнес рыцарь. - Будем же и мы молиться о спасении наших душ. Послезавтра праздник Воздвижения Креста Господня – станем надеяться, что он убережет нас в честь этой годовщины!                                                                       

-Будем уповать, - эхом отозвался Торвальдс, - что милосердие небесное предотвратит то, что задумал жестокий человеческий разум!                                                                                                       

-Погоди, ты это о чем тут?                                                                                                                                   

-Как о чем? Дураку же понятно, ваша милость, что ландмейстер, да пошлет ему Дева Мария продление дней, намеренно отослал вас на убой. Да, видать очень он вас не любит, раз так легко решил избавиться от вашей милости!                                                                                                            

-О, проклятый Плеттенберг, - забывшись, рыцарь яростно заскрежетал зубами. - Ну, если уж Господь своим чудом выведет меня из этой западни, я не спущу Вольтеру – будь он хоть трижды наместником самого магистра в этих землях!                                                                              

Брат-сариант искоса глянул на Лукаса.

-Хоть Устав Ордена и предписывает усерднейшее почитание и повиновение начальствующим, я не могу осуждать вас за такие слова. Видно же, что выбор пал на вас не случайно. Ладно, просто попросили бы передать приказание – так нет же, велели оставаться при обозе!                                      

-Нет, брат Лютенберг разрешил отъехать, как только станет ясно, что московитам не миновать обоза, - припомнил фон Хаммерштедт.                                                                                                  

–Так это же он своей волей вам, наверное, разрешил? – проницательно спросил Дитрих.                                 

–Верно…

-Вот видите, значит, в планы ландмейстера ваше спасение не входит. Да и потом, что значит: «отъехать, как только станет ясно, что московитам не миновать обоза?» Получается, что в любом случае, вам – то есть, нам! – надобно будет выжидать там, около телег, пока русские не появятся в непосредственной близости! Так близко, что, пожалуй, уже и не удастся унести ноги!

-Твоя правда, - не стал спорить брат Лукас. От признания правоты оруженосца ему сделалось еще более тошно.                                                                                                                                                          

–Но что вообще заставляет нас выбирать между двумя крайностями, - вдруг улыбнулся брат-сариант, - ехать к обозу, или возвращаться к войску? Вокруг такие чудесные леса… Эти дебри в мгновение ока скроют любого!                                                                                                                                  

-Ты что за околесицу плетешь? – в изумлении вскричал рыцарь. - Неужели подбиваешь, чтобы я позорно забыл свой долг перед Орденом и его Покровительницей и кинулся спасать шкуру в леса? Ты в своем уме? Да после такого мне в Ливланде лучше не появляться – вздернут на первой же сосне, невзирая на рыцарское достоинство!                                                                       

-Если человек умен, то он нигде не пропадет, - дерзко сказал Дитрих. - Да и не надо нам возвращаться в Ливонию. Я доподлинно знаю, что великий князь московитов весьма уважительно относится к иностранцам, которые идут к нему на службу и щедро их вознаграждает.

Брат Лукас был ошарашен, услыхав такие речи от скромного брата-сарианта, весь образ жизни которого, казалось бы, свидетельствовал о глубокой преданности делу Ордена. От безмерного удивления Хаммерштедт даже не смог подобрать слова:                                                                                       

-Ты хоть осознаешь…? ….понимаешь… что, тебе за это будет?                                                                        

-Уж не хуже вас осознаю, ваша милость, - грубо сказал Дитрих. - Но только не думаю, что вы станете на меня доносить за те слова, что я сейчас высказал. У вас у самого положение, осмелюсь напомнить, плачевное. Я лишь предлагаю возможный – и наилучший, прошу заметить! - способ спасения. Более того, никакого другого выхода у нас здесь, в русских владениях, просто нет! Caesar ad Rubiconem!

-Да как тебе это вообще в твою башку тупую могло прийти?! Ты же слуга Ордена! Если вышестоящий прикажет, ты обязан встать на четвереньки и залаять!            

-Как бы это вам тактичнее сказать, ваша милость, - вкрадчиво ответил Торвальдс, - но мы с вами сейчас в одной тонущей лодке. Мне тоже не хочется быть принесенным в жертву.                                                           

–Но не бегство к врагам! Что угодно, только не подобный позор!

-А что же тут такого? Историю вы изучали – стало быть, знаете, что во все времена войны изобиловали случаями перехода солдат с одной стороны на другую.                                                                     

–Да, но какое бесчестье!                                                                                                                                               

-Бесчестье пусть падет на тех, кто довел до этого вас, усердного, отважного и честного рыцаря! Вы же несколько лет честно служили ландмейстеру и Ордену – а в награду вас раз за разом обвиняют в самых несусветных грехах. Да еще готовы легко поступиться вашей жизнью, словно разменной пешкой! Я так мыслю, важна не только верность солдата армии, но и самой армии солдату. А если этого нет, то вы ничем больше не обязаны ни войску, ни его командирам.                                                                                                                                                         

–Да пойми же, безумец, я присягал чему-то несоизмеримо большему, нежели ландмейстер Плеттенберг! - в отчаянии и ярости закричал Лукас. – Неужели клятва верности в жизни и смерти, которую я принес во время посвящения, может обратиться в пустой звук? Я клялся самой Деве Марии! Как же я нарушу обет верности, принесенный матери Иисуса сладчайшего?                                                              

-Но почему же это вы решили, что Деве Марии, в ее бесконечном милосердии, будет приятна ваша бесполезная гибель? Быть может, если вы спасете свою жизнь, то, наоборот, угодите ей куда больше?                                                                                                                                                                  

-Прекрати! – отрезал фон Хаммерштедт. - Да, конечно, я хотел бы спасти свое ничтожное земное существование. Мне претит исполнять роль бессильного агнца на заклание - откровенно тебе могу это сказать. Но только не ценой предательства хочу ее избегнуть! Когда я принимал посвящение, то согласился с тем, что должен отказаться от собственной воли, забыть отца, мать, всех друзей и только одному Ордену быть послушным. Все!

-Но вы же не забыли отца и мать, которых часто и с печалью вспоминаете! – не уступал Дитрих.

Рыцарь ожег его таким взглядом, что оруженосец сразу смолк. Впрочем, продолжать эту беседу они в любом случае уже не могли, ибо приблизились к первой из телег длинной обозной змеи. Повозку, нагруженную какими-то вещами, тщательно упакованными в дерюгу, влекла дюжая низкорослая рыжая кобылка; бородатый возница изредка пощелкивал кнутом, вглядываясь вперед – туда, где пылило войско. Узрев рыцаря, дюжий воин в годах, рысивший чуть в стороне, направил коня на сближение. Несмотря на то, что восседал он верхом, по внешнему виду и обмундированию этот солдат мало чем отличался от обычного пешего ландскнехта. Его приметой было отсутствовавшее левое ухо – как видно, утраченное в какой-то стычке.

Подъехав, всадник склонил голову, представился:                                                                                                

-Капитан Эрих Ландерс, командир обозной охраны.

-Брат Лукас фон Хаммерштедт, - отрекомендовался рыцарь и тут же перешел к делу. - Сколько людей в вашем распоряжении, Ландерс?

-Сто двадцать четыре, ваша милость, - и с откровенностью старого вояки, привыкшего прямо говорить о том, что его заботит, капитан пожаловался: - Этого явно маловато для охраны почти двух тысяч повозок. А армия ушла слишком далеко вперед, оставив нас почти без защиты. Если нападет враг, то все захваченное нами в русских землях добро станет для него очень легкой добычей.

-То есть, кроме этих ста двадцати четырех, в вашем распоряжении нет больше никого?

-Ну… есть еще человек тридцать, если не считать возниц, - тут на лице пожилого ландскнехта отразилось полнейшее презрение. Он даже позволил себе с известной долей фамильярности покритиковать начальство. – Никак в толк не возьму, зачем наши командиры тащат в Ливланд эдакую мразь? Это, изволите знать, разная сволочь из тех русских, которые добровольно решили переметнуться на нашу сторону. Толку от них, правда, очень мало было… Единственная, пожалуй, польза – помогали нашим солдатам в поиске ценностей в псковских предместьях и захваченных деревнях. На деньги они набрасываются, словно вороны на дохлую корову!  В пытках и жестокостях – над своими же соплеменниками! – им не было равных. А вот оружие таким доверять никак нельзя. Да и присматривать все время приходится, чтоб чего не стащили… Сволочь, отщепенцы, разбойники, ворье – что с них взять? Эх, эх, как по мне, так всем им надо бы веревку на шею, да на ближайшее дерево!

-А возницы из кого набраны?

-А они из вашей же, рыцарей, челяди – летты, ливы, эсты… Кстати, и добрая часть охраны из них состоит. Не очень-то важные вояки – как раз на то, чтоб обоз сторожить, лучше всего и годятся. А вот на стены городов или в чистом поле на московитов идут без всякой охоты…

Брат Лукас, сохраняя на лице начальственное выражение, распорядился:                                                               

-Ландерс, велите обозу остановиться. Дальше повозки не пойдут.                                                                                 

Капитан Ландерс, большая часть жизни которого прошла в шкуре вольного ландскнехта, и не подумал тут же исполнять приказ. Наоборот, он повернул к рыцарю голову уцелевшим ухом, всем своим видом демонстрируя недоумение – не ослышался ли? Потом возмутился:                                                                                                       

-Как так, останавливаться? Начальство, что ли, решило кинуть нас на растерзание?                                         

-Не забывайтесь, капитан, - холодно оборвал его рыцарь. - Командование знает, что делает. Поступило донесение разведки: враг обошел нас с юга и запада. Варвары сейчас приближаются к голове армии Ордена. Вот-вот разразится битва, в которой вы будете мешать.                                                            

–Воон оно значит как… - протянул Ландерс, оскаливая в недоверчивой улыбке гнилые пеньки зубов. - Стало быть, враг идет совсем не с той стороны, откуда мы его поджидали?                                                                                                                         

-Именно, Ландерс… Меня прислали передать вам приказ и заодно присмотреть, чтобы обоз оставался на достаточном отдалении от войска. Поверьте, им сейчас не нужны никакие лишние помехи. За себя мы можем не опасаться – наша армия заслонит нас от приближающихся московитов.

Ландскнехт тяжко вздохнул; его вздох показался рыцарю порывом ветра, дующего с мусорной кучи. Потом Ландерс пожал плечами и развернул коня. Устремившись к обозу, он хрипло пролаял несколько слов, которые на все лады начали повторять и прочие охранники. Прошло, впрочем, немало времени, пока приказ дошел, наконец, до самого последнего возницы. Те стали натягивать вожжи, стопоря своих кляч, и постепенно вся эта скрипучая махина полностью прекратила движение. Пока царила суматоха, рыцарь с оруженосцем не мешали Ландерсу с его людьми справляться самостоятельно. Поскольку рядом никого не было, как-то само собою получилось, что разговор, потрясший брата Лукаса, возобновился.                                                                                                                       

–Так вы считаете, ваша милость, московиты вот-вот должны напасть на нас? – настойчиво произнес брат-сариант.

Лукас смолчал, крепко сжав побелевшие губы.

-Что же, коли именно такой будет ваша воля… Нам уже следует начинать молиться Вседержителю, – поучительным тоном продолжал Дитрих, - да приимет Он души наши и да поместит их в кущи райские. Ибо жить в этой юдоли скорби нам осталось всего ничего. Вы же этим довольны, правда?

Рыцарь раздраженно прошептал:

-Если нам и придется погибнуть, то я меньше всего желаю, чтобы мои последние часы отравлялись твоими жалобами и нытьем.

-Но зачем нам вообще умирать? Я ведь предложил такой хороший способ спасения!

Фон Хаммерштедт ошеломил оруженосца страшной вспышкой глаз.

-Заткнись, жалкий трус! Или, клянусь распятием, ты отправишься на тот свет еще раньше прихода московитов! И таких, как ты, райские кущи отнюдь не ждут! Ледяные воды Коцита станут твоим вечным уделом!                                                                                                                                                                         

Тот, однако, на сей раз не умолк. Ужас нависшей гибели, как показалось брату Лукасу, внезапно придал Торвальду поистине бесноватую храбрость – ибо любой оруженосец, осмелившийся заговорить с рыцарем настолько дерзко, подлежал немедленной свирепой каре.

-Ну и пропадайте, если вам так хочется! Черт с вами! А вот я еще хочу какое-то время поносить свою кожу на себе – и без смертельных ран на ней!   

Лукасу приходилось видеть, как люди впадают в панику перед лицом опасности. Поэтому, он поступил так, как, по его мнению, и надо было сделать – огрел брата-сарианта по лицу. Латная перчатка глубоко врезалась Дитриху в открытую щеку, ибо шлем он, из-за отсутствия на виду неприятеля, не надел. Под левым глазом тут же набухла багровая отметина, закапала кровь. Оруженосец схватился за пораженное место и замолчал. Фон Хаммерштедт невольно коснулся рукою меча, висевшего на поясе – но более насильственных действий не потребовалось. Торвальдс, казалось, пришел в себя и опомнился.                                                                                                                       

–Ваша милость, пощадите! – взмолился он. - От страха я это, от страха! Спасибо, что привели меня в чувство – я уже пришел в себя!

Брат Лукас внутренне успокоился, с облегчением поспешив списать поведение оруженосца в последние дни исключительно на крепнувший в том слепой страх.                                                                               

–Запомни, последний раз тебя прощаю, - наставительно выговорил он. - Но если ты еще раз позволишь себе подобное, да еще и перед видом неприятеля… Я буду вынужден прикончить тебя собственноручно, дабы ты не распространял панику. А если ты снова заведешь изменнические разговоры, то я сдам тебя в заботливые руки профоса.                                                                                             

Брат-сариант усиленно закивал:                                                                                                                                                                        

-Не извольте беспокоиться, больше я не причиню никаких неудобств…

-Искренне надеюсь, так оно и будет. Признаться, мне не хотелось бы подвергать тебя наказанию. А теперь – молчок и только молчок!