Гришу хоронили всей деревней. Извещённые Надеждой приехали Артём с Татьяной,  Чистяков привёз Никифорыча. На Бродову Надежду страшно было смотреть – так изменила её лицо гибель мужа. Бродкин выглядел стариком с побелевшими усами.

Отпевание   отец Павел совершил у могилы. А потом зазвучали слова  прощания от родных и друзей. Много добрых слов в адрес погибшего было сказано над его прахом и проклятий в адрес тех, кто затеял эту войну, кто допустил её. Отзвучали речи, отгремел оркестр, вырос холм земли над могилой бойца. Тихими тяжкими вечерами Аркадий Борисович ронял слёза над альбомом с Гришиными чеченскими зарисовками, который он дал сыну, когда провожал его на войну.

Иван вернулся в Чечню, сдав в редакцию газеты два очерка: о блокпосте и о брате. В творческих замыслах у него планировалась большая повесть  «Брат мой Чёрный Пёс».

Бродов добился разрешения участвовать в боевых операциях, но воевал недолго: в одной из стычек с террористами  ему осколком отрубило пальцы на левой стопе, и он, пролежав в госпитале, в конце сентября  вернулся домой инвалидом в ортопедическом ботинке. Но это не помешало ему в последствии освоить вождение автомобиля, трактора и комбайна.

А дома его ждала Татьяна с двумя наследниками, только что выписавшаяся из роддома. Подарил ей Господь двойню: мальчишку и девчонку; посовещались они с Иваном и назвали их Степаном и Марусей. Хотел Иван дать сыну имя погибшего брата, но у Надежды – она выписалась из роддома на неделю раньше Татьяны – уже пищала в кровати тоже двойня: Гришка и Ксюша. Так вот одарила и удивила природа всю родню. Крестили новорожденных в храме у отца Павла…

… Прошло три года. Боль потери утихла, легла на дно души, а её тайные закрома, жизнь первенствовала, требовала, засталяля следовать по её стезям. Бродкин сильно изменился. Он тайно ото всех принял православие; обряд крещения совершил над ним  всё тот же отец Павел, давно ставший семейным духовником Бродовых, а теперь и Бродкина. Он перевёл свою мастерскую «Керамика для вас» в Соколовку, приобрёл вторую муфельную печь, так как увлёкся финифтью и изразцами и работал над ней упоённо, находя в работе успокоение. И спрос на его продукцию был немалый, так как в округе росли, как грибы после дождя, крутые  коттеджи, чьи – не будем  пустословить, и так всем ясно. О возвращении  в столицу он и не думал. 

Аркадий Борисович добыл кусок чёрного мрамора и превратил его в ангела с лицом сына, устремлённым к небу с удивительным динамичным поворотом головы. Ангела поставили на могиле Гриши рядом с Марусей-Калиной.

- Где вы теперь, родные, - глядя на них, шептал Иван.

А по дворам Бродовских усадеб бегали  Гришка с Ксюшкой  да Стёпка с Марусей, то в одном дворе копаются в песке, то в другом. Дед Аркадий возит их по утрам в Соколовку в детский сад.

Финифть стала не одним увлечением Аркадия Борисовича. Он открыл в себе талант педагога, и по предложению клуба взялся руководить изокружком не без обучения любителей поработать с пластилином и глиной. А вскоре согласился преподавать рисование в школе, сменив ушедшего на пенсию и уехавшего на родину в Тамбовскую область Петухова.

Иван неожиданно получил приглашение  взять на себя преподавание литературы в той  же  школе.  Подумал и согласился  вести этот предмет в старших классах, чтобы было

                                                              544

время заниматься и фермерскими делами, где ему успешно помогает  его заместитель Павел Юрьевич Голубев. Если заглянуть ещё немного вперёд, то Ивану, как опытиному аграрнику,  предложат возглавить тот самый агрохолдинг, о котором говорил на свадьбе у Григория с Надеждой  Пётр Лозовой. Но он откажется, не желая  бросать свои литературные замыслы, тем более, что его роман о Гришке принесёт ему и деньги, и известность, и литературные премии.

Татьяна Лозовая-Бродова готовиться к защите кандидатской диссертации. Георгий Чистяков занят подготовкой издания сборника стихов  «У века на краю» к своему  60-летию. Свое обещание издать стихи Голубева он-таки выполнил; небольшая книжечка стихов «Дождь свинцовый, дождь пшеничный» появилась в домашних библиотеках всех его друзей, в  школьной и клубной библиотеках и, благодаря инициативе Ивана, во всех школах и библиотеках района.

Бродкин склоняет Надежду к открытию в Соколовке ресторана «Пикник на обочине», обещая коммерческий успех, и подбивает Ивана петь вечерами  в ресторане свои песни под гитару. Иван обещал подумать, но сказал, что поэту петь по кабакам не пристало.

- А как же Сергей Александрович Есенин? Он не чурался кабаков, читал в них свои стихи. И не один он! – Парировал Аркадий. - А где ты будешь ещё пропагандировать своё творчество? У тебя что, очередь в сенях из редакторов от издателей?  Между прочим, там же можешь и продавать свои сборники, издавая их за свой счёт.

Вторую часть Гришиного дома с тёплой мансардой достроили; там приготовлены: наверху – детская игральная комната, внизу – небольшая мастерская для Бродкина, две гостевых комнаты и ванная с туалетом. В домах у Бродовых появились компьютеры, со временем заработает Интернет.

Бабы на лавочках обсуждавли свежую сплетню:  Аркадий Борисович врде бы сделал предложение Надежде Петровне  стать его женой, усыновить её детей, своих внуков.

- А что? – судили бабы в магазине, - он мужчина ещё не старый.

- А сколько ему?

- Говорят, на двадцать лет её старше.

- Но он вроде отец  Гришкин? Как же так? Это же грех! Свят-свят!

- А Гришка-то где? То-то и оно. А он внукам своим отцом станет, все под мужской рукой будут расти. Ничего, что на двадцать. Нынче это модно. Вон, артисты старые жён бросают и молоденьких трычек берут, прости Господи!

Но Бродкин, как говорится, выкинул фортел: привёз из Баковки свою Лялю – Зою Григоренскую, представил её, как свою будущую супругу, и попросил разрешения пожить  в  Бродовском (Гришкином) доме, пока не построит своего коттеджа – коммерческие дела у него с финифтью шли успешно. Забегая вперёд, скажем, ччто Ляля родила ему сына Лёвушку. Сплетницы и прикусили язычки, да потом принялись точить их о Пашку Голубева – никто сразу-то и не заметил, что он зачастил  в дом Лозовых, куда перебралась Надежда с ребятишками на радость бабушке Таисии и дедушке Петру. И поговаривают, что она от Пашкиных ухаживаний не сильно уклоняется, тем более что детки её к нему льнут.

 Наконец, Павел Голубев сделал ей предложение, Надежда пообещала подумать, но, сказала, что дети останутся Бродовыми. Вот ежели рожу  кого, пусть Голубевым растёт. Но это пока всё   нереально: подумаю, говорила, с отцом-матерью посоветуюсь, с Иваном и Татьяной, с отцом Павлом…

- А чувства?

- А чувства для искусства, для книжек.

Скажем, что чувства к Павлу у неё проснуться, когда оттает её душа, застывшая с потерей Гриши.

                                                             545

Иван купил ружьё, вступил в общество охотников, ходит по окрестным лесам и полям с Амуром -Вторым, как он его назвал. И в этих походах он вспоминает брата,  душа

при этом не отдыхает, а работает и утешается, и утишается,  и всегда он приносит из лесу какое-нибудь новое стихотворение, которое тут же записывает в тетрадь.

Гришкино звуковое письмо стало семейной реликвией для обоих домов. Его ежегодно прослушивают, собираясь вместе в день его рождения.

Как-то в воскресенье  Бродовы и Аркадий вернулись из церкви, где исповедались и причастились с детишками. Решили пообедать все вместе в доме, восстановленном Гришей. Детей отправили наверх в игровую комнату, Иван с Аркадием  Борисовичем  сидели  за  столом,  Татьяна  с  Надеждой  и Лялей хлопотали  на  кухне. Вдруг  что-то бахнуло   наверху. Иван, как мог, помчался туда, взлетел по лестнице в игровую: восемь детских глазёнок уставились на него.

- Пап, ты чего? – Спросил Стёпка.

А Гришка поднял за верёвочку  тряпочку лопнувшего воздушного шарика и сказал:

- Бум!

Иван спустился в столовую.

- Что там? – Спросила Надежда.

- Всё в порядке. – Сказал Иван. – Бродовы продолжаются!

                                                        *       *       *

А кто же погубил первого Амура? – спросите вы. Шпана байдарочная, то ли кунцевская, то ли голицынская, а может, и московская. Пристали к берегу под Устьями на ночёвку, решили  прошвырнуться по огородам-садам, картошечки да огурчиков поднатырить, яблочками разжиться - подружек побаловать. Иван выпускал Амура на ночь на волю за ворота. А пёс был добрый. Ласковый ко всем, весь в хозяина.  Ему говорили: ты чего пса не научишь злости на чужих, он у тебя даже не гавкает, первому встречному хвостом машет. Какой-то у тебя всеобщий пёс, а не конкретно твой.

- Что ж мне из него надо было зверя сделать? Это не по мне.

 Ну, гляди, украдут.

Но не украли, а удавили. Завернула кодла на улицу, а ей навстречу пёс, хвостом машет. Один  похлопал ладонью по колену, Амур к нему. А он накинул на шею пса удавку и затянул её. Амур только захрипел…

…О  канувшем в лету времени, обо всём пережитом, пытаясь оценить и понять его, Иван пишет новую книгу стихов. Последнее, которое он написал недавно, хранится вместе с другими в его очередной тетради и в компьютере. Вот оно:

                   *       *       *

Было, было…  Всё, что было прежде,

Хрустнуло, сломалось, как слюда.

Не бывает веры без надежды,

И надежда с верою всегда.

Как ни больно, как ни страшно, что же?

Заново жизнь надо начинать.

Помоги и дай мне силы, Боже!

Будь заступницей мне, Божья Мать!

                         Конец