Но хватит о наглядной агитации. Не ради неё автор взялся за перо. Это партийные работники защищали кандидатские диссертации по наглядной агитации. А мы пытаемся рассказать историю жизни избранных нами героев и ни на какую учёную степень не рассчитываем. Разве что на благосклонность читателя.

            Одиссея студентов художественного училища в совхозе имени генерала Анашкина перевалила за половину срока. Лесоповальная бригада работу закончила, часть ребят перевели на птичник, часть – на оформление клуба. Аркашкин эскиз аккуратно перенесли

                                                                         39

на стену и он принялся с азартом за лицо героини панно, остальное красили его однокашники.

            Завершил он и портреты; рисовал их на холсте – парусине, которую грунтовал сам.  По его эскизам нарезали стёкла, изготовили рамки, портреты поместили между стёкол, края промазали клеем и прочно посадили  всё это в рамки. Для галереи передовиков нашли место в клубе. Петрушкин хотел на улице, но ему объяснили, что вода всё равно проникнет между стёкол, никакие рамки не спасут, и всё пропадёт, лучше разместить галерею в клубе. Правая сторона фойе также была хороша и горела красками, споря яркостью с Аркашкиным панно.

            Работа шла к завершению, но вдруг возникло одно, почти скандальное препятствие, которое чуть было не затормозило и даже не зачеркнуло, имея в виду характер Аркадия, всю работу.

            Комсомольский вожак совхоза Николай Крошкин вдруг заявил, что на груди Бродкинского персонажа, то есть, на блузке идущей к счастью девушки должен гореть комсомольский значок. Женщин в фойе не было, поэтому Аркашка брякнул с мостков:

- На кой х.р?!                                                                

- Вы, студент, не выражайтесь, пожалуйста, - вежливо возразил комсорг. – Тут дело политическое, а его мне положено знать лучше, чем вам. - Крошкин был принят на учёбу в заочный институт марксизма-ленинизма, поэтому он очень гордился своей политической подкованностью и принципиальностью и на работе, и дома.

- Старик, - бросил снизу Сергей Просторов, - не выступай. Сделай, что просят, и лады.

- Это же будет яркое пятно, которое оттянет взгляд от образа, как ты не понимаешь, все только и будут пялиться на значок! Это же бред! Не буду я ничего рисовать. А потом, кто сказал, что это комсомолка?

- Это передовая доярка, член ВЛКСМ.

- Она – собирательный образ советской, русской  женщины, нашедшей свою дорогу, свой путь к счастью!  И не каждая советская женщина – комсомолка. Она на панно старше тридцати лет, просто моложаво выглядит, потому что одухотворена тем, что видит в конце пути! Зачем ей лепит значок?! – орал сверху художник.

- Не лепить, а надеть. У нас значки не лепят, а вручают по приёму в члены ВЛКСМ, - бубнил снизу комсорг.

- А если она член партии, я что, должен нарисовать карман с партбилетом? – Кричал художник. – Вы чего придумываете на ходу?! Давайте я ещё на коровнике знамя нарисую!

- Нет, должен быть значок с золотым образом вождя! – бубнилось снизу.

- Эскизы утверждены, вот, под ними и ваша подпись стоит. Теперь я должен дорисовывать всё, что вы выдумаете на ходу? – орал художник, размахивая кистью.

Публика разделилась. Даже часть студентов, недолюбливающих Аркадия, заняла сторону Крошкина.

- Бродкин! А ты помнишь, - закричал снизу кто-то из них, - у нас в училище читал лекции по наглядке директор издательства ЦК КПСС «Плакат» Анатолий Васильевич Шумаков? Я хорошо запомнил его имя-отчество, потому что оно как у Луначарского. Так вот он, Шумаков, сказал, что в наглядной агитации первостепенное – политика, политический символ, лозунг, знак, а художественный образ – это вторично! Ничего здесь значок не испортит, он только заострит политический момент. Что и требуется доказать! Что-ка, Брод, не надо во время занятий камушки точить! – Намёк был грубый на работу Аркадия с отцом, чему завидовали многие.

- Эй, кто-нибудь, вырежи мне из красной бумаги значок! – крикнул с лесов Аркадий.

Вырезали, подали. Он приложил клочок бумажки на место значка, приклеив его слюнями.

                                                             40

- Вот, другое дело! – довольный, воскликнул комсорг.

- Ну, и что изменилось? Все пялятся на значок, а не на персонаж. Ну, скажи, Простор, пялятся?

- Пялятся, - нехотя ответил Сергей, - надо не так ярко.

- Ладно!  - вдруг крикнул сверху Аркадий, – я ей в руку газету «Правда», свернутую трубочкой, вставлю. Пусть она несёт вам правду жизни, - съехидничал Бродкин.

И все остались довольны, и парторг Петрушкин выдохнул с шумом и облегчением, радуясь тому, что конфликт исчерпан.

- Братва! Старики! – воззвал с лесов Бродкин, – завтра смотрим на усадьбе у Марии Николаевны мою главную работу! Хорель?!

- Ты давай заканчивай, Хорель, - ответил Просторов, - а там будем посмотреть. И студентам: – И мы давайте к финишу.

Народ постепенно разошёлся. Аркадий трудился над панно еще около часу. В правой  руке  его  героини   появилась  газета, название которой легко было угадать сквозь  

прикрывающие руку колосья, даже контур ордена Ленина перед заголовком. Всё это Аркадий срисовал с газеты, взятой в библиотеке клуба.

Он спустился с лесов, отодвинул их от стены, на которой свежими красками сияла фреска, отошёл к выходу и взглянул на неё как человек, только что вошедший в клуб. Краски сияли и не нуждались в подсветке: сквозь стеклянный фонарь на потолке фойе проникало достаточно света.

Женщина шла размашисто и уверенно, тонкая улыбка, то ли усмешка, придавала ей эту уверенность; глаза лучились синевой. Аркадий передёрнул плечами от восторга:

- Шагай, Марусенька, шагай!

Тут вышла седенькая старушка-завклубом. Он подозвал её к себе:

- Взгляните отсюда, как?

- Хорошо! – только и сказала она. – А кто это?

- Русская женщина, мать, Россия!

Завклубом перекрестилась:

- На неё теперь бабы молиться будут.

- Вот и хорошо. Значит, угадал! Значит, попал! – Он чмокнул её в щёку и побежал к своей глине.