Зависть людская не имеет пределов, границ и сроков. По поводу щекотливой ситуации с Бродовой партийное бюро после бурных дебатов приняло сторону Лашкова: оставить всё, как есть; показатели за минувший год и первое полугодие нынешнего, анкета на Марию Николаевну утверждены в Соколовке и в Звенигороде и все документы пошли дальше – что менять? Награду дают за уже выполненную работу, а не за будущую жизнь. А что там впереди может случится с претендентом, как предугадать? Есть в нашем хозяйстве доярка, равная Бродовой или лучше неё по показателям? Ну-ка, главный зоотехник, ответь, ты должен знать.

- Да нет, - сказал авторитетно Шинкарёв, -  Бродова  одна из лучших по всему Нечерноземью, не то что по Московской области. Вот, в «Коммунарке» есть да во Владимирской области – те на её уровне. А больше и нет.

Так и решили: верхнее начальство не тревожить, пустить всё на самотёк. И каждый в тайне успокоился мыслью о том, что отвечать за всё, в случае чего, придётся Лашкову и Петрушкину. С тем и разошлись.

Но нашлась-таки какая-то сволочь, настрочила донос, страстное и правильное, как передовица «Правды» сообщение «К сведению руководства КПСС» за подписью: группа трудящихся.  Счастье   Маруси  Бродовой  попало  в  жернова  опытного  писаки,  который

                                                              63

изложил всю историю  с благородным гневом, со взрыдываниями по поводу обиженных тружениц и клятвами достичь высочайших успехов в труде на благо советского народа.

            Бумага была отправлена в ЦК КПСС  не через местную почту, её отвезли в Москву и там опустили в почтовый ящик. В общем, бомба сработала, нагрянула комиссия и пошло-поехало. Вызывали и Марусю, а что она могла сообщить? Из личного дела Бродовой показали партийным ястребам справку о её беременности, со справки тут же сняли копию, заверили печатью совхоза и т.д. Не прикажешь ведь кандидату в герои отказываться письменно от неприсуждённого звания. Чушь собачья. Лашков защищал Марусю, как мог. Не помогли заверения, что и ныне у беременной доярки надои тянут    на   звезду.  Лашкову    пригрозили  снятием   с   должности,  Петрушкин  схлопотал выговорешник. Остальным поставили на вид.

В общем, документы с представлением Бродовой М. Н. на высокое звание успели тормознуть на самом последнем этапе утверждения. Так что в текущем году   одного героя

труда в социалистическом животноводстве не досчитались. А если бы она успела получить Золотую звезду? Чтобы предприняли, с кого сняли голову? Лишили бы звания с формулировкой: «За потерю нравственности»?

И вы думаете, что после этого перестали терзать несчастную беременную доярку? Как бы не так.

Перед новым 1966-м годом в разгар подготовки к встрече праздника к парторгу заявилась новая заведующая клубом Серафима Юркина.

- Товарищ Петрушкин. У меня к вам серьёзное конфиденциальное дело.

- Слушаю вас внимательно, Серафима Симоновна, - Петрушкин взглянул на профессионального работника культуры и удивился, будто видел её впервые: такое у неё было лицо, что он даже испугался. За роговыми очками смотрели на него, не мигая, округлённые серые глаза, целясь в него, как два пулемётных ствола; из под очков грозно нависал на тонкий, как бритвой прорезанный, рот острый с горбинкой нос; черные волосы стянуты на затылке и закручены в гладкий идиотский пучок. Жакет серый, как фюзеляж самолёта, под ним  белая мужская рубашка и чёрный галстук. «Пикирующий бомбардировщик - подумалось сразу, - сейчас начнёт бомбометание».

- Случилось что? – в тревоге спросил парторг.

- Есть нюансы, Леонид Иванович, надо их решить, - первая короткая пулемётная очередь.

- Слушаю.

- Полным ходом идёт подготовка к Новогодним торжествам. Размещаем новое оформление, деньги, большое спасибо, были выделены, как обещали, и получены не без вашей помощи.

- И замечательно. Но, вижу, вас что-то тревожит? Высказывайтесь, не стесняйтесь.

- Понимаете, Леонид Иванович, кое-что из старого оформления не монтируется  гармонично с новым, контрастирует с ним, так сказать, спорит художественно, вторгается в композицию, разрушает её ритм, ослабляет контрапункт… - сорила незнакомыми для парторга словесами Юркина (первая серия кассетных бомб).

- Например?

- Например – это малохудожественное панно на стене в фойе клуба с портретом доярки Бродовой, её скульптурный портрет аляповато торчит в углу, где по эскизу нового оформления должна стоять миниатюрная ёлочка с гирляндами. Бродова ведь скомпрометировала себя, она уже не актуальна, как персонаж производства. И потом, порочность её поведения, показная набожность ( вторая  серия кассетных бомб, так что парторгу захотелось заклинить люк).

- Стоп! – Петрушкин тихо хлопнул ладонью по лежащему перед ним блокноту. – Я понял. Что ты, Юркина, предлагаешь? – нарочно «тыкал» ей парторг, пытаясь осадить.

- Убрать скульптуру и закрасить панно. Малярные работы потребуют минимальных расходов…

                                                            64

- Потом, в чём ты видишь порочность Бродовой?

- Ну как же, мужа нет, а она немолода, а рожать собралась. Это же нонсенс.

- А в чём ей набожность?

- В доме иконостас, посещает церковь, исповедуется, причастие принимает…  А ведь орденоноска… Потом, исключена из претендентов на высокое звание… Тоже нонсенс…

- Ладно! – хлопнул ладонью погромче  парторг и окончательно перешёл на «ты»: - Ты, Серафима, с дуба рухнула? С бабьих языков поёшь? У тебя дети есть?

- Нет.

- Нет, так будут! Какая баба не мечтает о детях?! Вы зачем травите Бродову? Нет такого закона у нас, чтобы за беременность травить. Панно она задешево решила закрасить.   А   оно,  ты  знаешь,  одобрено высоким начальством, заместителем министра,  

который нас недавно посещал. А женщина на панно – это не Бродова, чтоб ты знала и усвоила. Это, как сказали наши школьные учителя по рисованию и литературе – типовой, нет, типичный… типический образ советской крестьянки, редкий образ в нашем советском изобразительном искусстве, к нам его изучать приезжают художники. Я те закрашу! Мы гостей всякий раз куда ведём? К тебе в клуб, на панно любоваться и на бюст, а потом на комплекс, к Бродовой, любоваться её работой. Табличка тебя с фамилией Марии раздражает, иди работать дояркой, достигни её уровня, и мы твой бюст закажем. И прекрати бомбометания, работница культуры, довольно одной твоей анонимки в ЦК! Чтобы разговоров на эту тему я больше не слышал. Мы помрём, а панно будет нам как памятник, поняла? И вам всем, на Устьинской  земле трудящимся. Фу, всё!

- Я ничего в ЦК не писала! – завизжала  Юркина и выхватила платок из рукава. – Это не я!..

- Ладно, почерки сравнивать не будем, дело прошлое, но прекрати! – он постучал пальцем по краю стола. – Занимайся своей культурой, а в дела руководства хозяйством, коллективом не лезь! Свободна!

Петрушкин так разволновался и так устал от длинной своей речи, что хлопнул вслед Серафиме ещё раз погромче ладонью  по столу и пошёл к Лашкову залить это дело коньячком.

Но и после этого монолога тема, как нынче говорят, не была закрыта…

                                                Конец первой части