На другой день Гришка куда-то бегал, что-то приносил и прятал в сарае, вышел только перекусить в обед. Иван не трогал брата, ему было не до него; он весь день посвятил матери, помог ей приготовить обед, сбегал в сад за яблоками, убрался в доме, даже вымыл полы. И после обеда Гришку не беспокоил и только за ужином спросил:

- Опять лепишь?

- Угу, – хмыкнул тот, - Марусь, а чтой-то опять пирогами пахнет?

- А как же, чай с ними будем пить, как вчера.

- И как вчера споём? – тихо спросил Иван.

- А давайте! – Задорно сказала Маруся. – Только весёлое. Будет грусть толочь и нюни распускать. Ставь, сынок, чайник на газ.

- А самовар? – предложил Гришка.

- Валяйте, а я чашки достану сервизные, - она встала и отошла к старому, довоенному ещё, буфету.

- А что лепишь? – строго, как отчёта, потребовал, у брата Иван.

- Козе баян. - Гришка встал. - Ма! Где самовар?!

- А то не знаешь! Где всегда. Ой, я его к Аграфене носила на её день рождения. Посмотри в сенях…

Пили чай с Марусиной яблочной плетенкой, разговаривали пустячно, а настроение у всех было отменное. Маруся вдруг подпёрла голову ладонью, замолчала и глаза прикрыла, словно боялась нарушить драгоценные минуты душевного покоя.

- Маруся, -  прошептал Иван и дотронулся до её плеча, - что с тобой?

- А? – мать открыла глаза, - ты что?

- Тебе нехорошо, мама?

- Да Бог с тобой, сынок. Я чувствую себя замечательно, не только здоровой, но и счастливой. Я просто задумалась. И вот что мне в голову пришло.  Оказывается, маненько поболеть совсем неплохо: и здоровье поправляется, и вы около меня. А то усвистите на свою речку до ночи, кукуй тут одна без вас.

- А ты привыкай жить без нас. - Посоветовал Гришка. – Уйдём в армию, придётся куковать одной.

- Иван ширнул локтём брата в бок.

- Ты чё, дурак! – вспыхнул Гришка.

- У тебя язык раньше мысли квакает. Думай, что говоришь!

- Может, я и не останусь одна. Говорят, если мать пенсионерка, сыну отсрочку дают.

- Тогда Ванечку любимого оставь себе, а я пойду в Афган воевать!

- Не говори так! Прости его, Господи! – Мать встала, подошла к киоту и зашептала молитву.

Афган – этого слова боялись все матери: и те, у кого дети служили в армии, и те, чьи сыновья в Афганистане исполняли интернациональный долг, и те, у кого подрастали сыновья для срочной службы.  «Груз 200» доставлялся из пылавшей огнём войны этой страны по многим адресам России. Три могилы солдат из Афгана были уже и на кладбище в Устьях. Крик и плач матерей и всей родни стоял над деревней, тревожа сердца в домах срочников и тех, у кого хранились похоронки с Великой Отечественной.

                                                             179

- Маруся, иди сюда, успокойся. К тому времени война там кончится. – Иван встал и привёл мать к столу, усадил её. – Вот, ещё чайку попей, пирожок скушай. А тебе, Афганюк, налить ещё чаю? – обратился он к брату.

Остаток вечера Бродовы провели в молчании, а Гришка отправился в «мастерскую». Он усердно занимался созданием извинительного презента для Юркиной. У Петухова он высмотрел в альбоме фотографию крылатого коня, спросил учителя, что это за скульптура.

- Пегас, крылатый конь, который возносит поэтов на вершину Парнаса, горы, на которой… - он замялся, - иначе говоря, на вершину искусства.

- И культуры?

- Ну, можно и так сказать, если иметь в виду не культуру бытовую, а культуру творческую. А тебе зачем?

- Так, интересно вообще, для общего развития.

 На вот тебе для общего развития, почитай, посмотри на досуге. – И дал Гришке два альбома: «Эрмитаж» и «Третьяковская галерея».

Работа скульптора Григория Бродова завершилась успешно, он вылепил изящного Пегаса, дождался, когда тот окреп, высох и был готов к покраске. Вырезал из куска где-то подобранной толстой фанеры подставку, набросал на ней карандашом, а потом выжег паяльником текст  и свои инициалы: « С. С. Юркиной  ПУСТЬ ВОЗНЕСЁТ ВАС НА ПАРНАС МОЙ ИЗВИНИТЕЛЬНЫЙ ПЕГАС  Г.Б.» Потом взял приготовленную заранее пару входивших тогда в моду пластиковых пакетов, в один упаковал Пегаса, другой набил отборными, только что с веток, коричными яблоками и отправился по знакомому адресу.

У кабинета Юркиной остановился,  перевёл дух и постучался.

- Да, да, войдите! – послышалось за дверью.

Гришка с трудом отворил дверь рукой, занятой пакетом с яблоками.

- Здравствуйте, Серафима Симоновна.

- Бродов? Ты зачем явился?

- Я это, значит, так. Мы уезжаем, как обещали школе, на три года учиться и работать в СПТУ. Мы – учиться, мама – работать. Простите меня, пожалуйста, и примите на память вот – он поставил пакет с Пегасом на стол. Серафима отшатнулась:

- Что это?!

- Только не разбейте, подарок. А это, – он прислонил в подарку пакет с яблоками,  -  Маруся, то есть мама просила вам передать. Всего хорошего! – Он поклонился и быстро вышел из кабинета, подпрыгнул в коридоре, рубанув воздух рукой, и пустился на волю. На ходу бросил взгляд на стенд с наградами, где висел диплом, полученный изостудией за скульптуру В. И. Ленина и её большая фотокопия, сделал вождю ладошкой: «Привет, пока!» и помчался домой.