Сложности Гришкиной жизни на почве веры кажутся чепухой по сравнению с Голубевскими проблемами. Проводив Чистякова, Юрий Васильевич прикатил к себе на селекционную станцию. В коридоре его встретила испуганная секретарша. Она только и успела показать на дверь его кабинета: «Там!»

Он рывком распахнул её и рявкнул на роющихся в его столе и шкафу двух крепких мужиков в тёмных костюмах:

- Руки! Стоять на месте! Стреляю! – И откинул рывком руки, сунутой в карман, полу пальто, наставил на них упёртый в подкладку кармана указательный палец.

Такая внезапность гостей не испугала. Они мгновенно выхватили пистолеты и направили их на Голубева:

- Медленно вынимаешь двумя пальцами ствол и кладёшь его на пол. – Грубо и спокойно произнёс один.

Голубев засмеялся, вытащил из кармана ключи и кинул их на стол.

- Вы кто такие? Вот отсюда!

- Мы на задании, - ответил второй.

                                                            235

- По какому праву? Предъявите ордер на обыск! – Юрий Васильевич понял уже, откуда эти хлопцы, по чьей наводке. Но ему было занятно поиграть с ними в непонятки.

- Мы не выписываем ордеров по таким пустякам. Будь вы на месте, мы объяснили бы всё. Но вы отсутствовали, пришлось приступить к выполнению задания без хозяина кабинета. Юрий Васильевич Голубев, если не ошибаюсь? Попрошу ваши документы.

- Нет, гости незваные, вы вломились в мой кабинет без приглашения и без звонка, вы и представьтесь, кто, что и зачем?

Документы были предъявлены. Чекисты районного масштаба, науськанные Басенкой и Захарьиным, предложили Голубеву присесть к столу и отвечать на вопросы.

- Юрий Васильевич, сдайте, пожалуйста, подслушивающее устройство.

- Чего-чего?- удивлённо поднял брови директор семеноводческой станции. – Не понимаю.

- Приставку для записи телефонных разговоров. Приставочка такая с магнитофонной кассетой; сдайте её, пожалуйста.

- У меня на балансе таковая не числится. И в инвентарной ведомости не записана, можете проверить у секретаря. Люда! – крикнул он в открытую дверь, - принеси, пожалуйста, последнюю ведомость по инвентаризации! – Он не боялся, что Люда его выдаст, она была предупреждена заранее. Люда принесла ведомость, Голубев передал её кагэбэшникам.  –  Я  не  получал  никаких  приставок  и понятия не имею, о чём идёт речь.

Вас, очевидно, ввели в заблуждение ложной информацией.

- Скажите, Людмила э-э… - начал первый чекист.

- Владимировна, - подсказала Люда.

- Да, Людмила Владимировна, вспомните, вот здесь на столе стоял записывающий прибор, подключённый к телефону?

- Чево? – непонятливо ответила Люда.

- Магнитофончик небольшой, соединённый с телефоном, был у Юрия Васильевича на столе?

- Никогда. Приёмник транзисторный иногда директор приносит на праздники, когда дежурит. И больше ничего я не видела.

- Хорошо. Подпишите протокол, в нём будет указано, что вы несёте уголовную ответственность за дачу ложных показаний.

- Но сначала предъявите ордер на обыск, - снова потребовал Голубев.

- Будет тебе ордер, будет. Участковый привезёт.

- Вот когда привезёт, тогда и подпишем, подтвердим, у нас на станции никаких прослушек нет. Мы здесь семеноводством занимаемся, а не записью «Голоса Америки». Не там врагов ищете, товарищи охранители отечества.

- Смелое заявление. Посмотрим, что скажешь, когда мы найдём неположенную аппаратуру.

- А кого мне бояться? Я на фронте фашистов не боялся, в танке горел, а вы, шантрапа, мне грозить будете? А ну, попрошу очистить кабинет! Покопались – и будя! Не то напишу вашему начальству, что у меня из стола при  обыске пропали три тысячи рублей!

Он снял телефонную трубку, набрал номер:

- Костя! На каком основании твои ёлопы вломились ко мне в кабинет в моё отсутствие и рылись в  столе и шкафу?! Фамилии? Пусть они сами тебе доложат, кто их подослал. – Он протянул трубку первому гостю. – Вас начальство просит.

- Слушаю, товарищ полковник. Пузаков и Федотов. По просьбе Басенко из райкома. Есть выполнять! – Он положил трубку на место. – Извините, Юрий Васильевич. Недоразумение вышло. – Козырнул, и Федотову: - За мной! – И оба исчезли из кабинета.

- Люда! – весело позвал Голубев, - отчиняй окна, проветри помещение! Чтобы и духа  от  этих  ищеек  не  осталось! – открыл  сейф, извлёк из него бутылку коньяка, налил

                                                            236

полный стакан и единым махом опорожнили его. – Уф! Закусить бы чего, Люда, поесть бы чуток, голубушка!

Костя - это однокашник Голубева и однополчанин из взвода разведки, лейтенант Константин Нечаев; после окончания МИМЭСХа ему предложили работу в органах, он закончил ещё гэбэшную академию имени Ф. Э. Дзержинского, и вот дослужился до полковника, начальника районного управления госбезопасности. А фронтовая и вузовская дружба с Голубевым у него не прерывалась.

На другой день Юрий Васильевич прочитал в коридоре станции на информационной доске объявление о том, что в пятницу состоится открытое отчётно-выборное партийное собрание. В повестке дня были перечислены традиционные пункты, но был добавлен ещё один пункт: «Персональный вопрос». Прочтя это в объявлении, многие недоумённо пожимали плечами: что за секретность и кого она касается? Что-нибудь у нас стряслось? Вроде ни с кем, ничего. Ну, посмотрим, потерпим до пятницы.

Голубев сразу понял, в чей огород этот камушек. Ладно, повоюем, я им не сдамся! Он решил не отступать, но претензий к партии не предъявлять.  «Никакой конфронтации!» - сказал он себе. Не время, плетью обуха не перешибёшь. Прочистку мозгов членам Политбюро ЦК КПСС Юрий Васильевич решил отложить.

В пятницу за полчаса до начала собрания приехал Захарьин. Зашёл в кабинет Голубева, поздоровался, как ни в чем не бывало, протянул ему  руку.   С  кривой  улыбкой

Юрий Васильевич не отказал ему в рукопожатии, но не сдержался всё-таки,  вытащил из кармана платок, вытер для вида глаза, рот, потом правую ладонь, сунул платок на место. Но гость не обратил на это внимания, присаживаясь к столу.

- Ну, что, готов к собранию? – спросил хозяина кабинета райкомовский представитель.

-  А что мне готовиться? Я не секретарь партячейки. Если будут ко мне вопросы от коллектива, отвечу. Собрание открытое, от народа не прячемся. Данные о работе станции под рукой. Они радуют.  В Главке похвалили, райкому доложим по итогам года.

Захарьин хлопнул себя по коленкам, встал.

- Ну и добро. Пошли на собрание.

В небольшом конференц-зале семеноводческой станции места всё-таки хватило всем беспартийным, пожелавшим продемонстрировать единство и крепость их блока с членами партии. Ну, а тем, кому дела личные показались ближе и дороже, ухватив хозяйственные сумки, отправились по домам.

Секретарь парторганизации Кабачкова уже сидела за столом президиума, перебирая и просматривая свои бумажки. Голубеву занял место заранее в третьем ряду его заместитель Илья Семёнов.

Захарьин подошёл к Кабачковой, что-то сказал ей, она попыталась было возразить ему, но он взял её за руку и что-то настойчиво ей внушал, потряхивая её руку для убеждения, после чего она согласно дёрнула свежей укладкой, которую сделала  с утра в районном салоне. Захарьин отошёл от стола и занял место в первом ряду на специально для него приготовленном стуле.

Кабачкова бросила взгляд на часы - пора! -  постучала шариковой ручкой по традиционному графину с водой, призывая аудиторию к вниманию. Ей подали бумажку с данными о присутствующих. Всё в порядке, кворум есть, отсутствуют только больные, можно начинать. Она открыла собрание, следуя правилам протокола, потом сказала:

- По  ведения собрания слово имеет представитель райкома товарищ Захарьин.

Кузьма поднялся, повернулся к залу:

- Товарищи! В повестке дня собрания последним стоит персональный вопрос. Он небольшой, много времени не займёт, но его решение может повлиять на выборы в партийное бюро организации, поэтому я предлагаю рассмотреть его первым. – Он повернулся к президиуму.

                                                             237

- Как решит собрание. – Ответила Кабачкова.

- А у нас вроде нет партбюро, зачем его избирать? – прозвучало из зала.

- Согласен, ответил Захарьин, - нет. Но партийная организация ваша выросла за этот год, и  райком рекомендует вам  избрать партийное бюро, о чём я вам и сообщаю.

Кабачкова обратилась к залу:

- Кто за изменение порядка повестки дня? Кто против? Кто воздержался? Единогласно. Теперь, не нарушая протокола, нам нужно избрать президиум собрания, то есть, председателя и секретаря, счётную комиссию и так далее.

С этим справились успешно, потому что всё было приготовлено заранее и намечены кандидатуры,  только Кабачкова предложила дополнительно  избрать в состав президиума представителя подрайкома партии товарища Захарьина.

- Итак, - сказала Кабачкова, -  по первому вопросу слово предоставляется завсектором партконтроля подрайкома КПСС товарищу Захарьину Кузьме Захаровичу.

Кузьма взошёл на здоровенную, аляповатую, тоже традиционную для той эпохи,  как и граненый графин, трибуну с прибитым к ней сбоку жестяным инвентаризационным номером, ухватился ладонями за её края и гаркнул в маленький зал:

- Товарищи члены коммунистической партии Советского Союза! – Отчего многие вздрогнули и кто-то из беспартийных даже ойкнул. – Вы знаете, что жизнь коммуниста течёт в согласии с положениями устава КПСС. Устав – наша Библия и Евангелие! Другого

не дано. На его основе, на заповедях строителей коммунизма мы идём по пути, начертанному марксистско-ленинской идеологией; под руководством Центрального Комитета коммунистической партии Советского союза, под знаменем Ленина закладываем прочный фундамент светлого будущего. И вера у нас одна – в это самое будущее, в счастье народное, в коммунизм. И никакая другая вера нам не нужна, подчёркиваю – не нужна! Всякая иная вера – это оглобля в колесо нашей партийной веры, она разрушает наши ряды, тормозит движение вперёд…- Он ещё несколько минут полыхал с трибуны коммунистическим огнём, словно выжигал из рядов притихших служащих и рабочих семеноводческой станции проросшую в их праведных рядах скверну, и Юрий Васильевич понял, в чей адрес извергает Кузьма этот пламень, вулканическую лаву партийного гнева.

- И горько сознавать, - продолжал Захарьин, -  что находятся отщепенцы от нашей веры, к счастью, их единицы. Им недостаточно исповедовать нашу партийную веру, им мало Ленина, Маркса, устава партии, им тесно в его рамках, им храм подавай, они ищут Бога, идут к нему на исповедь в церковь, принимают причастие, отправляют службы и прочие церковные требы. Есть такой дуалист и в вашей организации. Юрий Васильевич,  - обратился Кузьма к Голубеву, - идите сюда, поменяемся с вами местами, прошу вас! – Кузьма вышел из-за трибуны, галантно искривился в подобострастной фигуре. – Проходите, проходите. – И он присел за стол рядом с Кабачковой, которая сидела с окаменевшим лицом. – Займите место на трибуне и расскажите народу, как вы дошли до жизни такой. – И Кузьма сделал рукой широкий плавный жест, приглашающий оратора к разговору с массами.

Голубев взошёл на трибуну и широко улыбнулся залу, отчего он ответил аплодисментами.

- Я не понял, о чём я должен рассказывать. Вы, Кузьма Захарович, так возвышенно и метафорически говорили о строительстве коммунизма, что, я уверен,  ни один не понял вас.

- Голубев, - Захарьин встал, - не оттягивайте момента своего позора и краха, говорите, когда и как вы стали верующим и начали посещать церковь.

- С чего вы взяли, Захарьин? – Засмеялся Голубев; он  приложил большой палец правой руки к виску, покрутил им и помахал в сторону Захарьина, но тому не видно было этого жеста из-за головы Голубева, и поэтому он не понял, почему по залу пробежал смешок.

                                                              238

- Ладно, я скажу для протокола, - обратился Кузьма к секретарю собрания, растерянно пытавшегося запротоколировать происходящее. – В райком партии поступила достоверная информация о том, что директор семеноводческой станции Юрий Васильевич Голубев регулярно ходит в церковь, справляет обряды. Вот и объясните нам, почему, или опровергните.

Аудитория оживилась,  народ зашевелился, зашумел.  И чей-то крик «Покайся, грешник!» потонул в хохоте.

Натянутая Кузьмой струна нервного напряжения лопнула, пар был выпущен. Голубев снова расплылся в улыбке.

- Посерьёзней, Голубев, рано ещё веселиться. – Осадил его Захарьин. – Объясняйтесь!

«Внимание, танкист! Запускай мотор, выжимай фрикционы, прибавь газу. Эй, в башне, наводи орудие! Вперёд, православные!» - дал себе мысленно команду Юркеш, и гусеницы лязгнули: поехали!

- Прежде, чем я стану что-то объяснять, я хотел бы услышать от вас, Кузьма Захарович, об источнике вашей «достоверной» клеветы на меня. Кого так приманило директорское кресло?

- Нужно  мне  ваше  кресло!  -  запальчиво  крикнула  с   места   сестра   Кабачковой

молодая лаборантка Алка, - я видела вас, Юрий Васильевич, в церкви на Рождество Христово и на Пасху.

- И что же там делала юная комсомолка Алла Кабачкова, чей портрет красуется у нас на доске почёта? Куличи святила?

Алка зарделась, стала платочком обмахиваться.

- Я никогда в церкви не была. Меня подружки уговорили сходить с ними на службу, посмотреть и куличи освятить.  Я из любопытства. А как вас там увидела, так и обмерла. – И опять смех в зале.

- И тут же написала об этом в райком партии?

- Я не писала, я только с сестрой поделилась, она же у нас парторг. – И снова легкая волна смеха.

- Хорошо,  расскажу. Вы, значит, ходили в храм из любопытства. А я выполнял сыновний долг.

- Что это ещё за долг? – удивился вслух Захарьин.

- Сейчас поясню. – Голубев налил из графина в стакан воды, сделал несколько жадных глотков и продолжил.  –  Я,  наверное,  не  ошибусь,  если  скажу,  что большинство  из  присутствующих  здесь – православные. – И снова словесный шорох по рядам. – Поднимите руки, только честно, не стесняясь, кто от рождения крещён в церкви? – И поднял первым руку. – Кузьма Захарович, не стесняйтесь. Вашего-то батюшку дьякона звенигородского  все  знали.

- Не уводите собрание в сторону, Голубев! – одёрнул Кузьма оратора, но руку приподнял слегка и тут же опустил. Призналась в крещении и Кабачкова. И в зале, как говорится, лес рук.

- Ну, вот сколько у нас православных. – Продолжил Голубев. – А я даже крест ношу. – И он вытащил из-за ворота рубахи простенький оловянный крестик на чёрном шнурке и показал его залу. Мне его тётка родная покойная надела, как на войну провожала, и сказала, что он меня от смерти заслонит. Так и вышло, я живой вернулся с фронта. А в партию на фронте вступил, перед боем. И многие партийные воевали с крестами-оберегами. Для меня тётушкин крест стал талисманом-охранителем. И хожу я в церковь по родительским субботам и по большим праздникам, выполняя наказ родителей и тётки поминать их после смерти за упокой. Я обещал, и нарушить этот обет я не в силах. И записки о упокоении подаю регулярно. А вы помните, Кузьма Захарович, мы с вами несколько лет назад с делегацией нашего района в Латвию ездили? И католический и

                                                             239

 протестантский соборы в Риге любознательности ради посещали? Разве мы тогда с вами от нашей веры отступали? – Голубев выдержал паузу и заключил: - Всё! Я всё сказал и ничего добавить не могу и не хочу к вашей информационной сплетне, товарищ Кабачкова. – Он специально не назвал имени доносчицы, будучи уверенным, что информация эта в письменном виде подготовлена и передана в райком Светланой Кабачковой. Пусть они теперь там с Басенко разбираются.

Зал помолчал чуток и зааплодировал. С места раздались требовательные крики «Заканчивайте!» «Приступайте ко второму вопросу!» Захарьин встал, поднял руку, успокаивая зал.

- Чтобы покончить с этим вопросом, а точнее, с персональным делом коммуниста Голубева, надо принять решение по нарушению им устава КПСС, с какими бы благими намерениями он ни посещал церковь. – И буркнул председателю: - Ведите собрание.

- Я, товарищи, не могу этого сделать, потому что мы с вами не приняли никакого решения по этому вопросу. – Ответил растерявшийся председатель.

- Тогда спросите собрание, какие будут предложения по решению, - подсказал Захарьин.

- Товарищи!  Какие будут мнения и предложения по первому вопросу? Прошу выступать,  можно  с  места.  –  Радостно,  оттого  что   заминка  ликвидирована,  а  в  семь

сегодня по телевизору футбол, сообщил залу председатель.

И тут случился форменный бардак: один крикнул, что послушали, приняли к сведению и хватит трепать имя Юрия Васильевича, другой, блюститель устава,  потребовал исключить Голубева из партии, отчего бардак усугубился, но крика исключить больше не прозвучало. Нет, один раз было: «Исключить Алку Кабачкову из комсомола!» - тут же в ответ от стола президиума: «Это вопрос для комитета комсомола!» В итоге все члены партийной организации семеноводческой станции вскочили на ноги и кричали один на другого, драли горло, добиваясь голосового перевеса своей аргументации. А Захарьин что-то быстро записывал, выкраивая из общего ора нужные ему фразы. Председатель поначалу опешил от такого поворота собрания, потом попытался тоже орать, призывая к порядку, потом хлопнул толстенной книгой, с которой не расставался весь день, по столу так, что графин подпрыгнул, и от такого грохота всё внезапно стихло, как по команде в детской игре «Замри».

Захарьин подсунул председателю свой листочек с записями. Это оказался краткий конспект предложений о порицании проступка члена партии.

- Оглашай и ставь на голосование.

- Товарищи! Нам удалось расслышать ваши предложения. Голосуем по порядку. Счётная комиссия, будьте наготове. Итак: исключить из рядов КПСС. Кто за? Двое. Кто против? Считайте. - Пауза. - Сколько? Против тридцать шесть. Большинство. Воздержались? Один. Далее: выговор с занесением в учётную карточку. Кто за? Четверо. Против? - Через пять секунд: - против тридцать два. Тоже большинство. Воздержались? Так, один, два – трое. Теперь: просто выговор. Голосуем: за,  – начал сам считать, - один, два, три… там, в последнем ряду, Сергей Алексеевич, вы подняли руку или это случайность? Так, понятно, за выговор  голосует девять человек. Против? Тридцать. Воздержались? Нет воздержавшихся. Теперь, товарищи, у нас остаётся два вида партийного порицания: указать и поставить на вид. Кто за «указать»? Понятно, внесите в протокол. А кто за «поставить на вид»? – Пошел подсчет. – За последнее порицание проголосовал двадцать один человек. Ну, что же, - продолжил председатель, - но тут подал голос Сергей Алексеевич с последнего ряда:

- А почему за моё предложение не голосовали?

-  Какое? – удивился председатель и испуганно посмотрел на Захарьина.

- Я внёс самым первым и могу повторить: «Вопрос заслушали и приняли к сведению».   Голосуйте!   Кто   за?!   –   Не    удержался     старичок-селекционер,    доктор

                                                                        240

сельскохозяйственных наук, автор многих  известных семян кабачков, тыкв и патиссонов, переживший и 37-й год, и войну, и послевоенные чистки и репрессии.  И тут же взметнулись  руки  всех  членов  станционной  парторганизации.  – Единогласно! Занесите

в протокол! –Дребезжащим тенорком прокричал старейший селекционер страны Сергей Алексеевич Разыграевский.

Захарьин что-то с жаром шептал в ухо Светлане Кабачковой, отчаянно жестикулируя.

Кабачкова поднялась, воздела левую руку, а карандашом, зажатым в правой руке, принялась колотить по графину.

- Тише, товарищи, тише! Соблюдайте партийную дисциплину! Сядьте! Вопрос не простой. Не бытовой, не профессиональный, а идеологический. И мы должны дать принципиальную, правильную оценку поведению коммуниста Голубева. И суть не в том, что вы послушали и приняли к сведению, а в том, что вы должны вынести свой вердикт по исполнению членом партии церковных обрядов.

- По тому, как доложено, в поведении Голубева нет преступления. - Ответил, поднявшись, Сергей Алексеевич. – И не надо делать такие страшные глаза, товарищ Захарьин, и угрожающе вращать ими. Сейчас не тридцать седьмой год. Перестаньте нагонять  страх  на  аудиторию.  Я,  например,  знаю,  что ваша мать в своё время крестила

ваших детей на дому. А супруга ваша крестила ваших же внуков, пригласив батюшку к вам в дом. Да, да, но я же никому и никуда не писал, не «информировал», как вы выражаетесь. Если так ниточку потянуть, многое чего вытянется, но зачем? Для чего? Для сплетен или приговоров? Хотите чистить партийные ряды? Пожалуйста, выгоните из партии жуликов, лжецов и взяточников! И народ вам в ножки поклонится! – Народ зааплодировал оратору.

Захарьинская броня не дала ни одной трещины.

- Двери райкома партии открыты для любой информации, - ответил он, - только не анонимной. И по каждому случаю мы принимаем и будем принимать индивидуальные решения. Но соблюдать чистоту наших рядов мы не сможем без помощи рядовых членов партии, без их бдительности. Как хотите, так и понимайте сказанное. Но «заслушать вопрос и принять его к сведению» - это не решение. Не может коммунист посещать церковь, как и верить в Бога. Да, у нас свобода вероисповедания, свобода совести. Но бессовестно, нечестно молиться Богу и платить членские взносы, носить в кармане партийный билет. Я так, понимаю, что аудитория ещё не осознала доложенного ей факта, и не может адекватно оценить его. Поэтому я предлагаю – занесите в протокол – дать время коммунистам станции для обсуждения и осознания полученной информации и проработки этого вопроса на очередном партийном собрании. Кто за это предложение, прошу голосовать. Кто против, воздержался? Единогласно. В связи с тем, что в партбюро традиционно выбирают директора организации, предлагаю отчётно-выборное собрание перенести и провести его после принятия решения по персональному делу коммуниста Голубева. И на этом сегодняшнее собрание предлагаю закончить и разойтись. О сроках очередного собрания мы решим с вашим парторгом в стенах райкома.