И телега жизни покатилась дальше. Да не покатилась, а понеслась. Как это у Александра Сергеевича: «С утра садимся мы в телегу…»  Но этот этап жизни братья Бродовы уже проехали, хотя были ещё очень молоды. Жить с матерью и жить без неё – две разные ипостаси существования. О Бродовых трудно было сказать, что они осиротели: два уже самостоятельных усатых мужика по деревенским меркам, но они всё-таки осиротели, потому как ощущали себя сиротами. Телега-то понеслась, работы по горло – разгар сенокоса, но как только приходили домой, ощущали пус-то-ту. Ивану её Надежда не заполняла, а Гришка маялся в родительском доме в одиночестве.

Он слонялся по дому, идти к Ивану с Надеждой не тянуло, кое-как через пень-колоду состряпает себе  что-нибудь и за стол – воплощать пока в карандаше свой замысел.

Оторвётся от стола, и одиночество тут же хватает его за горло. Убежит из дому, слоняется по улицам, в клуб затешется, уставится на  стареющее панно, облупившееся местами, смотрит на молодую Марусю и судороги пробегают по его плечам. 

А в пустом доме телефон надрывается: Иван звонит, хочет на ужин позвать, узнать, почему не пришёл, как договаривались. Его тоже снедает одиночество, он тоже не знает, куда себя деть – так сказывается потеря матери, потеря ощущения  материнского духа в доме, хотя  и рядом жена. Он даже записал в дневнике: «После смерти мамы Маруси я живу, словно в доме обрушилась стена, и воют надо мной ледяные ветра, и на сердце стужа. Господи, пошли нам оттепель!»

Но телега мчалась, работы в поле – под завязку. Виды на урожай отличные, пшеница  после дождичков выколосилась на славу. Картошка прёт – то окучивай её, то опрыскивай от колорадского жука, то вторую культивацию проводи. И овощи требуют забот. День крестьянский кормит год.

Осенью – снова ждёт слава и почёт, успех, телекамеры в поле, пресса – всё путём. А о том, что у Бродовых не душе, корреспондентов не интересует.

Иван вскоре отбыл в Москву по учебным делам; он за порог – Надька к Гришке на порог. Давай ей любовь, вынь да положь.

- Отстань, у нас с Татьяной свадьба на носу. Всё, завязали.

- Ничего, развяжем чуток, иди сюда, и Таньке останется, не экономь.

Он взял её за плечи и вывел в сени, выпроводить хотел. Она вывернулась, прижалась к нему, горячая,  дрожащая,  зацеловала, захватала,  ремень  расстегнула,  сунула  руку  за  пояс  брюк.  Гришка  и вспыхнул весь, не удержался. И прямо тут, у стенки в сенях, в сенях… Только вагонка тряслась и дрожала. А потом, захлопнув за счастливой Надькой дверь, упал на пол и хохотал до икоты. Над чем? Над собой,  над жизнью, над своей судьбой. И всю ночь рисовал памятник Марусе – задумал создать скульптуру матери в полный рост.

Иван вернулся поздно. Надежда весёлая, ходит по дому, напевает что-то. Покормила мужа, спать уложила: работать не будешь?  Подвалилась под бочок, ласки потребовала.

Утром звякнули Гришке: ждём на завтрак. Пришёл, смеётся. Ты чего? Да так, не выспался. А что ж не спалось? Рисовал.

- Вань, какого роста была Маруся?

                                                                         404

- Метр шестьдесят, - ответил, не задумываясь.

- Откуда ты… - спросила было Надежда, потом поняла: - ах,  да, в морге….

- Нет, - ответил Иван, - просто помню. Как-то она  рассказывала о войне и сказала, что поколение росших в войну детей – недомерки с голодухи. А мы, сказала она, хотя и голодали во время коллективизации, маленько  поднабрали потом и росту и весу, и я считалась дылдой при  росте всего метр шестьдесят. А тебе зачем?

- Надо.

- Ну чего уж, колись, - сказала Надежда.

- - Я хочу памятник ей сделать.  В рост. И чтобы молодая была.

- По фото что ли будешь лепить? – Не отставала Надежда.

- Зачем? Вон у нас в музее её портрет стоит, я копию сделаю, только в натуральную величину.

- А потянешь? – Усомнился Иван.

- А почему нет? Ты вон тянешь, а я что, рыжий что ли?

- Ты чёрный, чёрный. Рыжа у нас я. А ты вон уже скоро будешь чёрно-бурым, а молодой ещё. – Пустила стрелу Надька.

- Да ладно вам. Говорят, что молодость – это недостаток, который быстро проходит. А в деревне тем более. Так что мне пора жениться.

- Куда тебе жениться? Женилка ещё не выросла, да и зачем тебе жена? Статýи с неё

лепить? – заболтала Гришкину тему Иванова жена.

- Я серьёзно.  Татьяна в конце  месяца защищает диплом, распределилась в наш совхоз, станет работать в тепличном комплексе. Так что всегда будем со свежими огурчиками.

- Да, - задумчиво сказал Иван, - женись, одному тяжело.

- А Танька в курсе, что ты собрался на ней жениться? – не унималась Надька.

- А то. Вот будем обмывать диплом, там и объявим.

- И когда намечаете? – поинтересовался Иван.

- Как и вы – ближе к зиме. Маме  как раз полгода будет, ну, и мы потом.

- Жаль, Маруся не дожила до твоей свадьбы. Эх, ладно, помчались в звено. Иди в мою машину, я следом.

А по осени снова  прогнозируемые слава и почёт: звено Бродовых ставило рекорды урожаев и производительности труда. Снова успех, телекамеры и микрофоны в поле, пресса – всё, как надо. И новое – вопросы: а не намерены ли вы взять землю в аренду под фермерское хозяйство? Гришка только улыбается в кадре, отвечает, что да, они приветствуют всё новое в аграрной политике партии, готовы идти в русле перестройки и так далее. Иван хмуро сказал, что не собирается ломать сельское хозяйство на частные куски, это может плохо закончится (эту часть телеинтервью вырезали, «отредактировали» сюжет), а вот принцип бригадного подряда ему по душе: кто сеет, тот и ухаживает за посевами, он же потом и убирает урожай. Но ещё должен и  распоряжаться им, то есть продать запланированную часть государству по договору, а сверхроизведённую продукцию – на рынок или тому, у кого продукта маловато…

- Спасибо,   спасибо!  –  заторопил  его  репортёр,  -  высоких  вам  достижений! – и смылся, испугавшись  слова «рынок», отретировался по-быстрому.

Так что Бродовы были на высоте и при деньгах. Можно и свадьбу играть.

Гришка с  Татьяной   в «Запорожце»  укатили в Москву за костюмом для жениха и платьем  для невесты. От услуг матери и сестры Татьяна отказалась: всё хотелось сделать самой, без подсказок со стороны и опеки. Ну как же: впереди ждала самостоятельная жизнь.

Накануне свадьбы Надежда явилась к Гришке. Увидела свет в окне пристройки, толкнула дверь. Григорий что-то набрасывал углём на большом планшете – фигуру Маруси в рост; сейчас он рисовал  голову, поглядывая на гипсовый портрет матери.

                                                             405

Увидев Надежду, он с шелестом закрыл рисунок приклеенным к планшету фартуком из крафт-бумаги.

- Всё творишь? – спросила Надька.

- Помаленьку, - ответил холодно Гришка. – Ты чего? Иван дома?

- Нет, на совещании передовиков района. Тебя вот не зовут, хоть ты тоже у нас передовик.

- Ну и что? Он звеньевой.

- А почему не ты?

- Я в этих делах слабо петрю.

- И не завидуешь Ивану?

- Чему там завидовать? Что у него жена красавица? Завтра и у меня будет такая же, точь-в-точь, копия.

- Нет, что и славы и почёта ему больше достаётся, и денег.  Ему вон – «Москвич», а тебе «Запор»-тарахтелку.

- А я «Жигули» покупаю. А бабки мы делим поровну, у нас такая бухгалтерия, братская, всё пополам.

- А ты не чувствуешь, что он тебя сознательно обходит? Он тебя ревнует.

- К чему? К Кому? К тебе что ли?

- Да  нет,  к  тому,  что  тебе  все легко даётся, а ему с трудом. Ты  раз-раз  и сложил

частушку и тут же спел, и все смеются. А он пыхтит-пыхтит всю ночь…

- Он вечное творит. А я так, однодневки сочиняю.

- Та на гитаре долго учился играть?

- Да нет, запросто.

- А он?

Гришка засмеялся:

- Он, правда, долго пыхтел. Но и ничего, освоил серьёзно.

- Ты и поёшь лучше…

- Ну уж…

- А лепишь? А он хоть бы свистульку слепил.

- Свистульку и я не умею, не пробовал.

- Не свисти. В общем, он всегда впереди. Вот его на совещание позвали, а где ты?

- Он хотел меня послать, данными вооружил, но пожалел, у меня ведь завтра свадьба.

- А что же ты не готовишься?

- А всё, что надо, уже куплено. Пироги баба Груня будет с утра печь, а сегодня холодец разлила по противням. А всё остальное у вас, то есть у Лозовых.

Надежда обвела взглядом пристройку.

- А где же ты спишь?

- В доме. А тахту я вынес в сарай. Тут теперь опять музей Марусин, а не дом свиданий.

Надька не смутилась.

- Завтра, значит свадьба. Так-так… - Она достала из сумки шампанское. – Предлагаю это отметить.

- Нет, Надюха, сгинь, ради Бога!

- Последний раз! – Она кинулась к нему, обняла, поцеловала и… заплакала. – И что-то дрогнуло в Гришкином нестойком сердце…  Как уж у них всё там получилось без тахты, кто их знает. Получилось в общем. А говорят, что в Советском Союзе… Ну, не будем над ними иронизировать.

Надька, счастливая, ушла, выскользнула кошкой, а Гришка, Пёс Чёрный, проклинал себя всё оставшееся до сна время.

                                                             406

- Ладно, - оторвался от планшета, накинул фартук. – Пора в койку. Завтра рано вставать и надо быть, как стекло и как штык.

Казаки Лозовые дочку, учёного агронома замуж выдавали за кацапа-москаля, но какого! Ироничного да весёлого, покладистого и отчаянного, да разговорчивого, за словом в карман не полезет – ну, почти казак!

Они хотели широко, с размахом и брак Надежды с Иваном Бродовым отметить, чтобы все Устьи гуляли, но столкнулись с твёрдым характером жениха. Не мужик – стена железобетонная непробиваемая. Отказался от долевого участия  Лозовых в расходах на свадьбу: я жених, я и плачý за всё и сыграем её в моём доме без особого трезвона, не короли и не министры, не народные артисты. Сказал – как отрезал.

А Гришка не возражал ни против чего. «Мужик покладистый», - похвалил его Пётр Лозовой. А покладистый мужик только спросил: «Сколько с меня?»

- Твоя забота – кольца. А жить вы где намечаете? – Осторожно поинтересовалась Таисия Сергеевна.

- Как где? Жена к мужу уходит, закон жизни. И мы не будем нарушать обычая.

- Может, пока у нас поживёте первое время? – принялся убеждать Лозовой. - Попривыкните друг к другу, Танюшка с нами тут толком не пожила,  всё в общежитии. Поживите под материнским крылом, не обижайте Таю. Спальня тут отдельная…

- Да и у меня отдельная, наша с Ванькой комната теперь моя. Просторная, я уже и мебель оплатил, завтра привезут. Старое выкинем, всё новое поставим, - живи – не хочу! А вот постель и всё  такое – это невестино дело, пусть распоряжается, как хочет.

Лозовой понял, что и Григория не уломать. Таисия скисла, взглянула на дочь:

- А ты что молчишь?

- А что говорить? Гриша прав. Его от материнского гнезда не стоит отрывать. А мне – там где он, там и хорошо, мама.

- Ну, тогда хоть на Кубань поезжайте, в нашу родную станицу Весёлую, у сестры моей Любы погостите, арбузов солёных отведаете, не ел никогда, а, Гриш? Знатная закусь. – Лозовой показал большой палец.

- Да я не пью…

- А что нам там зимой в степи делать? – улыбнулась Татьяна.

- Как что? – захохотал Лозовой. – Любить друг друга!

- На Кубань поедем в сентябре, как закончим уборку, а путешествие будет такое: прокачу я Татьяну по Золотому кольцу, я уже и путёвки достал через райком комсомола, дали как афганцу. – Вдруг объявил Григорий.

- А что же ты молчишь? – Повернулась Таисия к дочери.

- А я об этом только сейчас услышала. Я мечтала о путешествии по Древней Руси! Спасибо, Гриша!

- Ну, так и быть! – согласился Лозовой, чувствуя, что и этого Бродова ему не уломать. Вот тебе и покладистый, да не укладистый, запросто не возьмёшь, на лопатки не уложишь. – Ну, а стол и всю организацию торжества уж позволь, Григорий Степанович, взять на себя.

- Да ради Бога! – согласился Гришка. – Гуляем! Только скажите, какая моя доля?

- Не волнуйся, зятёк. Это наш с Таей будет вам подарок.

«Ну, и свадьбу отгрохали Лозовые шлёндре Гришке Бродову! - долго чесали языки устьинские сплетницы после того, как в совхозной столовой прошло это грандиозное деревенское шоу. – Даже на кино засняли, глянуть бы!» - вздыхали те, кто на свадьбе не был.

Расписывать  в подробностях не станем. Так, несколько штрихов, несколько кадров, которые  вы в своём воображении соедините в ленту повествования.

Столовая украшена гроздьями разноцветных воздушных шаров, новогодней мишурой,  еловыми  ветками,  из  которых  на  торцевой  стене,  над  столом д ля жениха и

                                                            407

невесты сплетён лозунг: «Совет да любовь!» Столы составлены буквой «П», у противоположной стены справа от входа расположился  клубный ВИА,  он ублажал гостей до самого финала.

Автомобиль с новобрачными по пути  из загса остановили у околицы деревни, пересадили молодых в укрытые ковром и полушубками сани, запряжённые тройкой с совхозной конюшни, главный зоотехник расстарался, коням в гривы ленты вплели. Тронулся свадебный поезд (сзади еще двое саней с дружками и подружками, с гармошкой), подкатил к столовой. Молодые прошли сквозь шеренги гостей – цветы, хлопушки и прочее – к входу, где ждали их Пётр и Таисия Лозовые, а также Иван, он заменял в этом обряде родительскую сторону жениха, поэтому был грустен, улыбался через силу. Лозовые спорили перед этим: встречать молодых с иконой или как? Мы же  партийные.

- А нас с тобой как наши матери благословляли? Вот и я выйду с материнским образом; если что, скажем, соблюли обряд предков, а не церковный обряд. - А Иван не сомневался, пришёл с большой иконой Богородицы из Марусиного киота.

Таисия осенила молодых иконой, Иван тоже, мать говорила какие-то слова, а затем отец быстро положил под ноги  молодым тарелку. Татьяна на миг оторопела, а Гришка, зная  эту  примету,  мгновенно  хлопнул  по  тарелке  каблуком: кто первый расколет, тот в

семье и верховодить будет.

В зале, как только молодые вошли в дверной проём, грянул туш. Распорядитель праздника с ухватками массовика-затейника рассаживал публику: по правую сторону (слева от Татьяны) – команда невесты (родные, друзья, одноклассники и т.д.), по левую  (справа от Григория) – команда  жениха. Свои указания он раздавал через мегафон, обещая весёлую игру в КВН.

Иван сел рядом с Григорием и возле себя посадил жену. В Гришкиной команде Иван заметил знакомые лица соучеников по СПТУ и очень этому удивился: когда брат подсуетился, и, главное, ведь как-то эти годы поддерживал с ними связь? «Вот борзый, и когда всё успевает?» - подумал с лёгкой завистью.

Первое слово было дано, конечно, Лашкову. Он чуть было не увёл свою речь в доклад  о производственных достижениях совхоза, где трудилось звено Бродовых и Татьяна Лозовая, но жена трижды дёрнула его за полу пиджака, и он свернул доклад словами:

- В общем, гэтак, рука бокал держать устала, за счастье молодых! – И маханул фужер шампанского.

Лозовой рассчитывал, что гвоздём гулянья будет приготовленный им сюрприз: группа кубанских казаков и казачек из Кубанского землячества в столице, которые  в тайной комнате  готовились к выступлению. По сигналу, поданному им Петром Фёдоровичем через массовика, с песней и пляской они ворвались в зал: усатые и бородатые, в черкесках и папахах, с кинжалами и саблями  казаки и разодетые казачки, казалось, ошеломили своим  появлением  и выступлением свадьбу. Спев несколько лихих песен, они заняли заранее оставленные для них места и слились с застольем.

А массовик-затейник был уверен, что его КВН будет гвоздём торжества: в смешных конкурсах состязались команды жениха и невесты с участием молодых – например, доставание (на время, кто быстрей) ртом из тарелки конфет, присыпанных мукой, и другая смешная и несложная мура, разжигавшая веселье, которое и без того было высокого накала.

Но гвоздём оказался сюрприз, о котором после свадьбы вспоминала вся деревня. Его приготовили бывшие Гришкины ухажёрочки Надька Брёхова, Олька  Мартынова  и  Валька  Кулёмина,  на  торжество  не званые. Они ворвались  в зал в сопровождении гармониста Лёхи с тортом, бутылкой водки и гранёными стаканами, в каждом из которых торчал солёный огурец.

                                                             408

Перебив очередного оратора,  Брёхова крикнула гармонисту.

- Лёха, давай!

Лёха дал, гармонь рявкнула и всё внимание – на неожиданных визитёров. И Брёхова запела; ей, горластой, и мегафон не нужен:

Танька с Гришкою сидят

И не пьют, не кушают.

Пусть на нас хоть поглядят,

Что поём, послушают!

- Лёха, наливай! – Мгновенно огурцы в руку, Лёха набухал, девки с Лёхой чокнулись – он бутылкой, они стаканами; жахнули  (Лёха из горла),

- Лёха, давай! – и без закуси по очереди да с притопом выдали:

Надька:

Ах, Гришаня, ты Гришаня,

Мужичок весёленький!

По тебе теперь рыдают

Надьки, Вальки, Оленьки!

Хохот, Олька:

Перешла казачка Танька

Нам любви дорожку.

Кто же будет теперь тайно

Лазить к нам в окошко?

Хохот, Валька:

Коли в жёны взял казачку,

Так целуй теперь её.

Но не забывай заначку –

Сердце бедное моё!

Хохот.

            И после хохота и аплодисментов Надька выдала:

Растянись, гармонь, пошире,

Тайну Гришкину открой:

Что ему меж ног пришили,

Что до девок больно злой!

            Под хохот и хлопки девки оттопали и принялись за огурцы, но надо знать Гришку. Гася реакцию застолья, он вскочил и крикнул:

- Лёха, давай, блин!- Лёха дал, Гришка выдал экспромт:

Я недолго жил на воле,

Срок истёк мой сладенький.

Обойдусь теперь без Оли

И без Вальки с Наденькой!

И успел дать косяка в сторону сидевшей с Иваном Надежды. Она его взгляд поймала и взялась за бутылку шампанского.

            Девки полезли целоваться с Гришкой через стол, их едва угомонили. И свадьба пошла дальше по сценарию.

Был на свадьбе и человек с кинокамерой. По возвращении молодых из поездки по «Золотому кольцу» у Лозовых смотрели фильм и делились, похохатывая, впечатлениями. Особенно ярким получился эпизод с частушками. Пожалели, что кино немое.