В Шереметьево-2 Клима встречал Николя. За полмесяца отсутствия босса он успел отрастить щегольские темные усики, неотразимым для дам образом контрастировавшими с его светлыми кудряшками. Разглядев Клима по ту сторону таможенного "зеленого корридора", он просиял, но как-то неуверенно - примерно в поллица. Клим почувствовал эту неуверенность в его голосе за день до вылета из Нового Света, когда позвонил в МИДАС справиться о делах.

На выходе Клим сначала душевно шарахнул Николя по плечу, а затем обнял его. Получилось слишком по-отечески, и Николя даже замялся в неловкости. И тут же попал в объятия главбуху Нонне Никодим, решившей, что другого случая потискать прелестника у нее не будет. По большому счету в Штатах ей делать было нечего, но Клим возил ее туда для придания этой поездке видимости делегации. Нонна Борисовна не была обделена размерами и весомостью и таранила могучей грудью любой заслон.

Ее тележку, сверх всяких габаритов заваленную сумками и коробками, перехватил и с восторгом покатил к выходу субтильный лысый муженек, а Николя энергично подвел шефа к приземистому "бентли", салон которого насквозь пропах всевозможными "шанелями" и "мажи нуарами".

- Ба! Да у тебя усы, я вижу, - удивился Клим.

- Так, рядом с твоими это просто соплесборник.

- Хорошая штука - девок катать. - Клим ткнул толстой платформой башмака в спицы колеса.

- Я его взял подержанным. Ты ведь знаешь, - сказал Николя как бы в оправданье.

- Не скромничай. Вещь добротная, для аристократов. Такой автомобиль - как старинная мебель. Чем старше, тем лучше.

- Угу, - буркнул Николя, вдавив педаль газа и переключая внимание на дорогу. Водитель он был нервный, любил полихачить.

- Ну, а теперь выкладывай новости.

- Новостей, собственно, две, босс...

- Ясно: одна плохая и одна хорошая. Я правильно тебя понял? Тогда начни с плохой. О'кей?

Николя рассказывал суетливо и обстоятельно, что выдавало его волнение и раздражало Клима. Уж так всегда получалось, что осторожные коллеги по руководству в МИДАСе предпочитали сообщать шефу дурные вести его голосом.

Несколько дней тому назад на рынке корпоративных ценных бумаг наметилась депрессия. Потом акции ведущих предприятий упали почти на десять процентов, а некоторые и больше. Даже популярные в последнее время акции региональных энергосистем не убереглись от непогоды. В условиях несформированного и нестабильного рынка и слабого законодательного регулирования в издерганной реформами России такое случалось довольно часто, раз в сезон, а то и чаще. Но видит бог, сетовать на это МИДАС-ИНВЕСТу не приходилось, ведь как раз оно-то и приносило фирме немалые барыши. Даже легкая лихорадка в торговых системах может обернуться благом для того, кто способен умело распорядиться этим, чего уж говорить о крупной встряске... Всякий взлет неизбежно завершается падением, а в лучшем случае посадкой. Закон рынка номер один. Точно так же и с падением, если это не полное фиаско: после него начинается подъем. Закон номер два. Кому знакомы эти два закона цикличности и кто умеет просчитать параметры верхней и особенно нижней мертв ыхой точек, тот горя знать не будет, живя среди людей. Философию МИДАС-ИНВЕСТа можно было облечь в следующую лаконичную формулу: стабильность фирмы - на нестабильном рынке.

В последние полгода правительство устроило поросячий визг насчет срочных купонных облигаций, им там позарез нужны стали денежки. Это делалось и прежде, но теперь была затеяна довольно мощная рекламная кампания, и в игру стали вовлекаться не только банки и разного рода институциональные инвесторы, но и широкие слои мелких, в основном хитреньких и переимчивых москвичей. Появился небольшой, но все же ажиотажный спрос. Развить его до прожекта Мавроди правительству никогда бы не удалось, но частично цель была достигнута, и побочным следствием этого стал заметный отток средств с рынка акций предприятий. Николя не раз говорил Климу, что этот финансовый переток будет существенно влиять на те процессы, в кругу которых существует их фирма.

Дело это серьезное, и его ни в коем случае не следует упускать из виду на долгие годы вперед. Вопросами государственных бумаг МИДАС-ИНВЕСТ активно занимался, но специлизировался на других - на корпоративных. Не учитывать взаимозависимости этих двух составляющих фондового рынка - роскошь, которую он позволить себе не мог. Слишком уж стихиен и впечатлителен народец русский: он голосует сердцем, а не ценными бумагами, как это делают в других странах.

По словам Николя, он "просчитал" ситуацию с недавним падением котировок с точностью чуть ли не до десятой процента, он ее предвидел. Воодушевленный собственной гениальностью, начальник отдела брокерских операций, он сделал то, что и следовало сделать нормальному биржевому медведю. Как маркет-мейкер, иначе говоря, влиятельная сила на рынке, стал через своих агентов сбрасывать довольно весомые пакеты акций, рассчитывая скупить значительно более крупные после того, как будет достигнута самая низовая точка. Николя был уверен, что сразу же после падения начнется рост, который очень быстро восстановит индекс цен до начальной отметки, а возможно, и превзойдет ее...

Все шло в изумительном соответствии с его прогнозами, уже и голова кружилась от предвкушения удачи. Интересовавшие его котировки достигли нижней мертвой точки, а Николя уже заключил предварительную договоренность с потенциальными продавцами. Наконец наступил счастливый час, когда госпожа Фортуна должна была любовно потрепать начальника отдела брокерских операций Андрея Николаева за льняные локоны...

Этого не случилось. Феликс Новгородцев наложил вето на использование активов. Мотивация была следующая: свободных средств на такие крупные операции у фирмы нет, а продавать имевшиеся в портфеле МИДАСа надежные и довольно прибыльные гособлигации под скупку акций он не позволит. Не позволит он ни закладывать что-либо, ни брать кредиты... ничего не позволит, пока не вернется из Америки руководство...

Дело в том, что с отъездом Клима сначала в Давос, а затем и в Штаты, Новгородцев остался за старшего. Клим решил, что этот маневр поможет им умиротворить честолюбие старика, но были и другие причины. Финансовый директор Иван Перминов накануне влетел в автомобильную аварию, сильно поломался и находился в реанимации. Нонна Никодим была в Америке вместе с Климом, а другие члены правления предпочли занять стороннюю позицию в этом деле, не без интереса наблюдая за тем, как между Новгородцевым и Николя образуется холодная плазма.

- Он вежливо улыбался, скотина, когда говорил мне "нет", - жаловался Климу Николя, уверенно нарушая скоростной режим. У него, впрочем, было редкое чутье на дорожных инспекторов.

- Да не гони ты так сразу. Дай хоть на Россию оглядеться

- А тут ее нет, босс. Откуда ей здесь взяться? - сказал Николя. - Зря ты его оставил за старшего, Клим.

- Моя вина. Каюсь, Андрюша. Думал башку задурить старику. Чтобы он в начальстве походил, чтобы выход немного дать его амбициям. Думал, пусть пока пар выпустит, а там подумаем, как от него избавиться... Э-эй, не лихачь! На тот свет летишь, что ли? Что за обгоны! - Клим хлопнул его по ноге, не отпускавшей педали газа. Николя обошел кого-то справа, а потом перестроился на крайнюю левую - чтобы добавить еще скорости.

- Спидометра для нас не существует. Мы спешим, босс.

- Как спешим? Куда спешим-то? В рай? Вечер уже. Я вот "Спокойной ночи, малыши" посмотрю. По Хрюше соскучился - и по дочке. Надо отдохнуть с дороги.

- Не получится. Через пару часов - пожалуйста, а сейчас у меня заготовлен сюрприз.

- Что-а! - взревел Клим, но Николя придавил возмущение шефа очередным нажатием педали газа, да так, что тот не мог оторвать затылка от подголовника.

Какой сюрприз он мне готовит? - недоумевал Клим, прислушиваясь вполуха к рассказу Николя о его конфликте с Новгородцевым. Итак, финдиректор был в больнице, Клим с почетным эскортом в лице Нонны Никодим в Америке (а в самый критический момент с ним оказалось невозможным связаться), и Николя лоб в лоб сошелся с Феликсом Новгородцевым, охранительское отношение которого к бизнесу, в котором он имел немалую долю, было всем известно.

Николя даже притащил страховщика, готового застраховать все сделки, которые он собирался заключить. Тот готов был учесть почти все риски. Все это был блеф, но расчет был на то, что Феликс в страховых делах дуб дубом. Однако Феликс Новгородцев лишь дениво молчал, а в лучшем случае ехидно улыбался и называл его юношей. По словам Николя, упущенная прибыль, исходя из объема средств, которые можно было выручить от продажи госбумаг, составила примерно полтора-два миллиона долларов. Их финансовый центр успешно реализовал подобные возможности в прошлом, и не было никаких оснований опасаться за исход этой операции.

Новгородцев, впрочем, привел свои резоны, сказав примерно следующее: МИДАС-ИНВЕСТу давно пора прощаться с дурной славой биржевого медведя, поскольку в конечном итоге оно им выйдет дороже и раз уж теперь они все больше уходят в депозитарную и андеррайтинговую работу.

- Но ведь это нонсенс! - возмущался Николя.

Ведь все же у них шло таким образом, что покуда одно не мешало другому. Последовала окончательная развязка: Николя предложил Новгородцеву оформить его отказ документально в соответствующем меморандуме. Новгородцев рассмеялся ему в лицо и назвал его сопляком, на что Николя сказал, что он просто свинья. Тогда Новгородцев ударил его в грудь без свидетелей, отчего Николя повалился на пол и лишился сознания. Дело происходило в кабинете Клима, который Новгородцев занял самочинно в отсутствии шефа.

- Я хотел зафиксировать следы побоев у медиков, но он же боксер, он ударил меня так, что и следов не оказалось, - почти извинялся Николя. - Думал, что это даст повод разобраться с ним через судилку...

- Ни в коем случае, - оборвал его Клим. - Сейчас не время выносить сор из избы. Масса дел впереди - и все они великие. У нас будет много денег, Николя. Ты перемажешь своих девок в черной икре, а потом будешь отмывать их в бассейне с шампанским, ха-ха-ха. А с Новгородцевым разберемся не откладывая. Старик плохо ведет себя в последнее время. Я ему потери этих денег не прощу.

- Этот пожилой ксенофоб...

- Стоп, только без иностранных слов. Или переведи.

- Хочу сказать, что с ним разбираться-то...

- Знаю. У него, скажешь, завязки со спортивной мафией. Ну, так и у Квантришвили они были, а чем все кончилось? Да ты за дорогой следи! Чего рот раскрыл? Шучу я, шучу. Так что у тебя там за сюрприз для меня?

- Через сорок минут встречаемся с Бобом Рэнсомом.

Клим скосил на Николя сверхнедоверчивое око:

- Что ты сказал? Повтори...

И в самом деле - сюрприз, так сюрприз. Роберт Рэнсом, кумир эмансипированных дев по обе стороны Атлантики, которых занесла нелегкая в деловую журналистику, к сорока пяти годам успел раскрутить свой бизнес до размеров чертова колеса и нагородить массу удачных проектов-аттракционов. В студенческие годы получив в наследство полдюжины супермаркетов, в которых торговля шла ни шатко ни валко, он сказочно увеличил ее за десятилетие. Потом взялся за издательское дело, в котором скоро преуспел. Приобрел крупную телекомпанию, принесшую ему огромные доходы от рекламы. Купил сеть отелей - от Амстердама до Гонконга. На паях с американскими электронщиками стал владельцем крупных заводов в Малайзии. Получил в собственность несколько пароходств и стал обладателем мощной торговой флотилии. Кроме того у него была пара-тройка инвестиционных компаний - чтобы не умереть со скуки.

Этот удачливый холостяк роскошной наружности вдохнул жизнь в кучу казавшихся безнадежными авантюр и насыщал животворной энергией транснациональную империю зла в виде курортов, казино и ресторанов. Один любитель навернуть пером из газеты Gerald Tribune написал однажды, что есть националисты, есть интернационалисты, а есть транснационалисты, как Боб Рэнсом, например. Статья начиналась, кстати, так:

Если бы все богатые люди поделили деньги... между собой...

И в самом деле, яснее не скажешь: транснациональный бизнес питает большую политику. Нет в большом бизнесе такого, чего не найдешь в политике, и наоборот. А главное, и там и там не обходится без сенсаций или как минимум интриги.

Так устроен мир капитала, где утративший природную пуповину индивид довольствуется правом поругания традиций. Рэнсом умело пользовался этим правом и прослыл мастером всего нетривиального в бизнесе. Журналисты не уставали подверстывать к своим опусам о Рэнсоме его фразу о том, что для того чтобы увеличить объемы продаж, нужно нагнать хорошую волну в прессе, даже если это будет волна из фекальных вод. Рэнсома многие считали enfant terrible от бизнеса, что-то вроде делового Сальватора Дали, бизнесменом со склонностью к эпатажу.

- Считай, что это мой подарок к твоему дню рождения, - ответил на недоумение босса Николя. - Рэнсом появился в Москве вчера, чуть ли не инкогнито. По какой он здесь нужде - непонятно. То ли завод хочет выстроить, то ли просто водки попить. Неделю назад мне проболтался об этом один банкир, он и сказал, что Рэнсом будет в Москве. Все остальное оставалось делом техники. У него тысяча офисов, и ни в одном не застанешь. Я назвонил на чертову кучу денег...

- Тогда стоп. Перекрой на время вентиль, дай подумать - о чем с ним говорить буду. А вообще молодец, сукин сын, молодец!

Вот уж сюрприз, так сюрприз! Такого подарка Клим не знавал с пятнадцати лет, когда дядька подарил ему свой старый дробовик. В следующие полчаса по дороге в город Николя только искоса поглядывал, как истово ходят вороные брови у шефа, свидетельствуя о напряженной работе ума.

Встреча состоялась в "Президент-отеле", где остановился император от коммерции. Климу нравилось бывать в этой гостинице, поселить в которую свояка или земляка считали для себя делом чести разного рода управделами во времена Горбачева. Тогда она называлась "Октябрьская I", оставляя второй номер за скромным постоялым двором, прятавшимся за мидовской высоткой на Смоленке.

В охране отеля были сплошь гэбэшники с пытливыми очами, а само здание хранило в себе ностальгию по прежней эпохе. Можно построить Дворец пионеров с мозаичными панно и витражами, запечатлевшими картины героического прошлого и счастливого детства, а потом переименовать его в Дворянское собрание...

С Рэнсомом они встретились в оранжерейном павильоне, служившем комнатой переговоров. Это был рослый моложавый блондин с разными глазами и густой черной бородой. Первое впечатление было такое, что он что-то выкрасил - голову либо бороду. Один глаз у него был карий, другой голубой. В мочке правого уха у него было три или четыре прокола, в которые была вдета золотая спиралька. И вообще он весь был какой-то разный: ноги, казалось, были разной длины, да и руки какие-то разные, а сам он двигался с заметным нарушением координации движений. Одет он был в голубой фланелевый костюмчик и кричаще-яркую рубашку с райскими птицами. Сопровождали его двое: секретарша а ля синий чулок и колоссального вида охранник.

- Рад встрече с вами, господа. - Рэнсом предложил ладонь для рукопожатия, но не сделал никакого усилия чтобы сжать ее. Клим едва сдержал в себе желание сдавить эту ладонь помасластей - чтобы в следующий раз не выпендривался.

Из газет было известно, что при первой встрече Рэнсом производит впечатление шарлатана. Человеку с такими манерами в бизнесе вообще-то мало что светит, а этот - явное исключение из правил.

Его секретарша с абсолютно стерильным выражением лица первая села в кресло, положила на колени ноут-бук, незаметно включила диктофон и приготовилась стенографировать.

- Будешь толмачом. - Большой палец Клима ткнулся в ребро Николя, тот послушно кивнул.

Клим говорил пять минут, начав с рассказа о том, чем занимается МИДАС-ИНВЕСТ и какие у него перспективы в бизнесе, затем, как искусный график, в одну линию и не отрывая руки обрисовал контуры возможного сотрудничества.

Боб Рэнсом, словно музыкант перед игрой, разминал свои длинные пальцы и смотрел на Клима исследовательски-любезно. Что нужно от него этому крепкому русскому парню с усами? Его деньги, его влияние на западных рынках инвестиций, его готовность ангажироваться в авантюрный проект и с блеском его реализовать? Безусловно. Но что он получит взамен и получит ли?

Клим поведал ему об их опыте в сфере участия и перепродажи по частям крупных нефтяных компаний. Можно без преувеличения утверждать, что МИДАС-ИНВЕСТ - один из ведущих операторов на этом рынке. По существу, они успешно лидируют в этом бизнесе, в той его части, которая сопряжена с вовлечением в операции купли-продажи нерезидентов. И все это несмотря на мощную конкуренцию, чертову тучу запретов и жесточайшее квотирование. Их финансовый центр поставил свой бизнес на научную основу, они действуют рационально и решительно, при необходимости штурмуя законодательство и при этом используя все бреши в нем. Они предлагают создать совместный инвестиционный альянс.

Заломив сверхгибкий палец под прямым углом, Боб Рэнсом стал довольно нудным голосом излагать существо своих интересов в России. Говорил, что предприятия, носящие его имя, образуют огромную торговую империю, над которой не заходит солнце. Идея совместного инвестиционного предприятия, безусловно, заманчива, но в настоящий момент у него иные приоритеты. На Западе наслышаны о МИДАС-ИНВЕСТе как о финансовом центре, который лидирует в области посреднических операций в России. Сам Рэнсом - из тех людей, что предпочитают браться за проекты-гиганты. В России есть компания-супергигант, которая давно уже волнует его воображение. Но это компания-недотрога, не подпускающая к себе ни волхвов, ни варягов. Если бы нашелся смельчак или счастливчик, который устроил бы Бобу Рэнсому заметные приобретения в ее активах, то такой человек мог бы рассчитывать на безмерную признательность с его стороны. Он, Боб Рэнсом, отдает себе отчет в том, что реализация этой идеи сопряжена со сложностями, но он знает, что перед ним - те самые люди, которым такая задача может оказаться по силам. Он не касается темы гонорара, поскольку это событие, случись ему осуществиться, будет великим достижением и получит надлежащее завершение. Рэнсом говорил долго и с нудным пафосом, так и не потрудившись назвать компанию, о которой вел речь.

- Босс. - Незаметно толкнул его в бок Николя. - Этот тип говорит о ГАЗПРОМе.

- Ты шутишь.

- Если бы. Вот увидишь, сейчас выдаст.

Рэнсом наконец счел необходимым выразиться яснее. А главное, его друзья в настоящее время ищут союзников в России, которые помогли бы им в будущем расчленить на части ее естественных монополистов. Климу английский давался едва, но слово ГАЗПРОМ не разобрать было трудно. Трудно было не расслышать того, что на сегодняшний день не представлялось уместным упоминать в контексте фондового рынка. ГАЗПРОМ был невообразимым монстром, предприятием-мутантом, исполинским азиатским драконом, пугающим и манящим красками. Требуха этого зверя была набита триллионами кубов природного газа и миллиардами тонн нефти, но желающих распороть ему брюхо находилось немного, поскольку дело безнадежное.

- Благодарю за комплименты, мистер Рэнсом, но это невозможно. Акции ГАЗПРОМа только-только начинают котироваться на бирже. Это в известной мере вотчина тайного круга частных лиц, а с другой стороны - общенародная собственность. Так что это дело непонятное. Что-то вроде масонского общества.

Клим был знаком с одним из газпромовских чинов, который занимался вопросами соцкультбыта. Так тот только на восьмое марта презентовал сотрудницам отдела от себя лично бриллиантов на восемь тысяч долларов...

- Попробую вам возразить. Нет ничего тайного, что не становится в итоге... тайным, ха-ха. Вот свежий номер гезеты Moscow Times. По мнению одного из экспертов, вашему премьеру Черномырдину принадлежит один процент акций этой компании. Я располагаю и другими экспертными оценками по состоянию совокупных активов этой компании. По одной версии, ГАЗПРОМ в совокупности стоит триста миллиардов долларов. По другой - до восьмисот. Будет логично предположить, что истина лежит посредине. Все это приводит меня к убеждению, что человек, одномоментно приватизировавший собственность, которая стоит пять с половиной миллиардов долларов, должен быть готовым к компромиссам. Он уязвим и поэтому не может себе позволить резких движений.

- Он неуязвим. Совершенно неуязвим, мистер Рэнсом, - сказал Клим.

- Мне известно, что политика ГАЗПРОМа теперь зависима от предписаний Международного валютного фонда. Но вы здесь в Москве гораздо ближе к тем, кто держит эту трубу с газом.

- Тогда вы, возможно, скорее придете к цели, используя именно эти каналы, мистер Рэнсом, - холодно предложил Клим. - У меня есть свой "зеленый коридор" в правительство, но боюсь, что он тут же закроется, стоит мне проявить настойчивость в лоббировании ваших интересов.

Рэнсом поставил свои длинные пальцы так, словно удерживая пиалу, и претенциозно воздел брови - одну выше другой.

- Хорошо, в таком случае я не вижу оснований к тому, чтобы обременять вас подобными поручениями и утомлять беседой со мной.

- Я не сказал, что отказываюсь помогать вам в этом деле. Я всего лишь хотел сказать, что шансов у нас в этом деле крайне мало.

- Вот это другой разговор, господин Ксенофонтов. Я люблю трудные проекты и считаю, что сам я возвысился только благодаря тому, что часто брался за дела, которые другим представлялись невыполнимыми или слишком сложными.

- Вода камень точит...

- ?

- Он не понял. Он не понял смысла этой пословицы, - Клим сердито рыкнул на Николя. - Объясни ему - чтобы понял.

Николя долго тараторил на английском и только тогда Рэнсом понятливо закивал.

- Думаю, что у вас как у посредника будет большой интерес в этом деле.

- Возможно, мистер Рэнсом, однако мой интерес в другом. Мне интересно создать с вами совместный инвестиционный фонд...

Рэнсом тщеславно оскалился:

- Если вы ответите на мою просьбу, то рассчитывайте на меня. Я не тороплю вас, ведь плод должен созреть. Я имею в виду крупный пакет ГАЗПРОМа. Но мы должны снять его первыми, вот что важно.

Все мои дополнительные реквизиты вы узнаете у Хелен. - Он кивнул на секретаршу. - А на первый случай вот вам моя визитка. Там номера моих телефонов и факсов в Сити.

Рэнсом протянул Климу свои длинные пальцы, все так же неспособные к рукопожатию.

- Да... я хотел спросить вас о человеке, которого вы назвали, представляя вашу фирму. Вы упомянули о том, что помогаете весьма крупному западному инвестиционному банку с приобретениием доли в нефтяной компании.

- Пока это секрет, мистер Рэнсом.

- Пусть он будет вашим. Я уважаю ваши секреты, но в данном случае меня интересует другое. Было упомянуто имя некоего Алана Сааведры. Дело в том, что на международном рынке инвестиций в числе наиболее крупных фигур, а именно таким вы себе представляете этого вашего партнера, такого человека нет...

Последовал неопределенный жест пальцами, что-то вроде шевеления щупалец осьминога. Рэнсом радовался, как дитя, приведя в изумление двух русских сребростяжателей. Он продолжил:

- На Западе есть много людей с такой фамилией. Но нет никого, кто бы профессионально оперировал такими крупными фондами. Зато есть масса людей, способных на всякого рода финансовые трюки - кто из любви к искусству, кто - к деньгам.

Клим и Николя переглянулись.

- Что за туфту он здесь гонит? - Подмигнул Клим Николя. - Ну-ка разберись с ним, как ты умеешь.

- Но мистер Рэнсом, - начал Николя, приняв подобающую осанку, - в число рисков, на которые идет МИДАС-ИНВЕСТ, не входит сотрудничество с сомнительными партнерами. Так ли верна ваша информация?

Рэнсом еще раз любезно оскалился:

- Вы упомянули это имя в самом начале нашей беседы. Хелен решила проверить это имя. Видимо, у нее возникли сомнения. С этого ноут-бука, - Рэнсом указал перстом на мини-компьютер на коленях у секретарши, а затем на некое устройство с антенной в руках у телохранителя, - она связалась по космической связи с нашей базой данных. И вот результат. Я всего лишь посчитал своим долгом рассказать вам об этом.

- Мы обязательно последуем вашему предостережению, мистер Рэнсом, и проверим это, - учтиво вернул улыбку Клим. - Будем считать, что между нами достигнута некая договоренность о намерениях.

- Безусловно.

Рэнсом поднялся с кресла и снисходительно предложил им свою пластилиново-мягкую конечность.

- Срочно в офис, мать твою! - заорал на Николя Клим, как только они миновали пропускную будку на въезде в "Президент-отель".

- А может, в Чоботы? Ты ведь домой хотел. Поздновато уже, завтра во всем разберемся, - обиженно заныл Николя.

- Следи-ка за дорогой и делай что говорят, - был ответ.

По сомкнутым в линию бровям и пронзительному взгляду патрона Николя стремительно усвоил, что еще два слова - и рядом с ним сдетонирует мощный фугас директорского гнева.

В офисе Клим первым делом кинулся к сейфу и стал лихорадочно ворошить бумаги. Найдя то, что его интересовало, он волком глянул на Николя:

- Иди к себе и отыщи свою копию контракта с Сааведрой по ДЕЛЬТАНЕФТИ.

Смертельно перепуганный Николя поплелся в свой кабинет, мурашками чуя плотную волну ругательств за собой.

- Идиоты! Ублюдки! Идиоты! - неслось ему вдогонку. Но то было слаще звуков Моцарта, все остальное было сплошной непристойностью. Николя поспешил захлопнуть за собой дверь, но от громовой непечатной брани председателя спрятаться было некуда. Был слышен топот председательских ног, увесистые хлопки папок с бумагами об стол - что-то упало и разбилось... и матершина - жуткая портовая матершина. Николя в ужасе припечатал ладонями уши.

Через четверть часа Клим ворвался к нему в кабинет, имея вид пьяного мельника из оперы Даргомыжского "Русалка". Галстук набок, волосы дыбом, холеные усы топорщатся, верхняя пуговица рубашки вырвана с мясом, глаза блуждают...

Опустился на стул и попросил у Николя выпивки. Тот метнулся к декоративному барчику с мини-наборами спиртного, опорожнил в стакан бутылочку виски и протянул Климу. Виски в стакане было на полпальца. Клим крутнул в стакане содержимое и винтом забросил в кадыкастую глотку.

Через пять минут к нему вернулось самообладание. Он поправил галстук и предложил Николя гульнуть в каком-нибудь кабаке. У того был уговор о встрече с подружкой, и ни в какой кабак ему не хотелось, но отказать боссу теперь значило поставить под удар свои позиции фаворита, а этого он позволить себе не мог. Николя не был создан для первых ролей, не его амплуа, но должен был быть обожаем в деле, как был обожаем любовницами, - мужская форма кокетства.

Его собственные страхи заколотились в резонанс с тревогой Клима еще в "Президент-отеле". С шефом они были связаны каким-то внутренним электричеством, как две обмотки одного трансформатора.

Клим и Сааведра ударили по рукам накануне отбытия первого в Штаты, сразу же по его возвращении из Давоса. Первоначальная схема, где МИДАС-ИНВЕСТ был призван действовать в качестве андеррайтера, а Сааведра - получить свое в активах ДЕЛЬТАНЕФТИ непосредственно из первых рук, претерпела незначительные изменения.

Сааведра не отступился от идеи заполучить двадцать процентов акций этой нефтяной компании, и Климу пришлось изрядно поднапрячься - чтобы поднять установленную квоту на нерезидентов. Все это стоило немалых хлопот с лоббированием, раздариванием крупных подношений немалому числу любителей борзых щенков в высоких правительственных кабинетах. Процедура продажи акций иностранцу, хотя и была представлена МИДАСом как завоевание крупного иностранного инвестора, как бы там ни было стоила многих согласований.

Самым сложным делом были переговоры с самой ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ и людьми в правительстве, учуявшими, что Климу многое обещано. С Иваном Тереховым, президентом компании, они сошлись довольно скоро, но за широкой спиной Ивана мутил воду Лев Рахманевич, второе лицо в компании. Он периодически предлагал своих кандидатов на этот лот, проказливо улыбался и тем здорово портил Климу нервы. В итоге всех, кого надо, Клим задобрил взятками, и на это у него ушла приличная сумма - четверть миллиона долларов. А сколько всего было обещано форвардным методом - в посулах и прочее...

Выбить пятую часть от всего объема эмиссии для нерезидента - задача архисложная. Сааведра, впрочем, в расчете на будущие прибыли (как тогда казалось Климу) явил согласие приобрести эти акции по цене, заметно превосходившей номинальную стоимость. Для МИДАС-ИНВЕСТа эта сделка представляла известный риск, потому что в случае внезапного отказа американца они могли оказаться с большим объемом акций на руках. В этом случае их мог спасти только стремительный рост котировок на рынке. Поэтому в контракт, которым Сааведрой приобреталось при посредничестве финансового центра МИДАС-ИНВЕСТ пятая часть в компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ, мидасовский юрист заложил строжайшие обязательства со стороны покупателя-иностранца. Кроме того, Клим подыскал надежного страховщика на эту сделку, готового поручиться чуть ли не за все на свете, включая падение Луны на Землю.

Первоначальная схема клиринга была предельно простой: половина суммы в оплату купли акций ДЕЛЬТАНЕФТИ перечислялась Сааведрой МИДАСу предоплатой, а вторая - в течение месяца по получении им всего пакета акций. Но в процессе переговоров бразильеро предложил Климу вторую часть в виде высокодоходных еврооблигаций. Когда американец внес предоплату (а это составляло почти пятьдесят миллионов долларов), Клим смахнул с себя, как назойливую муху, последние сомнения и тут же погасил большую часть краткосрочного кредита, который ему предоставил под этот проект один из московских банков.

К моменту совершения сделки Сааведра успел внушить полную конфиденцию не только самому Климу, но и всем без исключения мидасовцам, которые имели с ним дело. Прекрасные рекомендации и личное обаяние развеяли первоначальную настороженность, что холодила волчий нюх Клима Ксенофонтова на ранних стадиях общения. Теперь за исход договоренностей с Сааведрой Клим ничуть не тревожился.

Отсчет месячного срока, в течение которого Сааведра обязался внести вторую половину, начался со дня получения им всего пакета акций ДЕЛЬТАНЕФТИ в двадцать процентов. Это произошло между Давосом и поездкой в Штаты. Сааведра убедил Клима, что пирог с облигациями будет испечен к его возвращению. Ему была вручена письменная гарантия, что этот платеж в виде ценных бумаг совершится сразу же по выходе очередного транша. Этим, собственно, и мотивировалась задержка.

Когда они с Сааведрой в последний раз пожимали руки друг другу, Клим лишь обратил внимание, что пальцы-сосиски у бразильеро были жирнее обычного. Он ими усиленно бринолинил свои растрепанные вороные кудряшки.

- Плохи наши с тобой дела, Николя, - прохрипел Клим, с трудом выходя из ступора. - Дай-ка табаку закурить. Не могу никак сообразить. Что же это... выходит, он нас кинул...

Николя пожал плечами:

- Умная мысля приходит опосля. Если есть охота гульнуть - давай гульнем. Все равно раньше завтрашнего дня мы вряд ли что узнаем... А то и послезавтрашнего. Завтра воскресенье.

- Тогда позвони Наталье. Скажи, что рейс задержался и я появлюсь затра утром.

- А если она звонила в аэропорт?

- Ни фига, - Клим криво усмехнулся. - Поскандалить - это она пожалуйста, а в аэропорт она звонить не будет. Я ее знаю. Ей это и в голову не придет.

Клим скреб себе затылок, пытаясь выскрести хоть одну дельную мысль. Там было пусто.

- Хорошо, тогда оставляй сумку у себя в кабинете, Клим, а я загоню машину во двор. Поездим на такси, - предложил Николя. По его словам, во время отсутствия Клима от Сааведры не поступило никакой информации. Возможно, что-то есть у Новгородцева, но это худшее из предположений, потому что при нормальном течении событий первым должен все узнать Николя и его брокерский отдел. А осведомленность Феликса в основном питается слухами, как стервятник падалью.

- А где Ольга? - спросил Клим, когда они вышли на улицу, простившись с охранником.

Николя понимающе кивнул:

- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Клим.

- Ну? - Клим настороженно крутнул свой ус, словно желая удостовериться - на месте ли. Не хватает еще, чтобы этот маменькин сынуля читал его мысли.

- Ты ведь не случайно про Ольгу спросил. Ты ведь подумал, что почти все рекомендации на Сааведру исходили от нее - по ее каналам. А ведь серьезных-то рекомендаций не было. Мне про нее сказали, что она на одном фуршете свела Сааведру с замом министра финансов, а через минуту сказала какому-то мужику, что они чуть ли не давнишние приятели.

- Кто?

- Да Сааведра и замминистра. В общем соврала, но ведь зачем-то ей это было нужно...

- Ой, не дави мне на мозоль, Николя. Не гневи начальство... - Клим хрипло сцедил в сторону.

- А ей ты почему-то доверялся во всем, начальник. - Николя слегка привстал с каблучков - чтобы быть с боссом вровень. - Потому что дышал к ней неровно...

- Где он? - Клим ухватил Николя за галстук.

Тот растерянно заморгал:

- Что, я ее контролировать должен - да? Она уже два дня на работе не появляется. И не звонит. Да отпусти же ты!

Когда Николя завез босса в некую ресторацию а ля ампир модерн, у Клима немного отлегло от сердца. Какого черта изводить себя предчувствиями, когда уже завтра утром все окончательно прояснится. Либо свершилось непоправимое, и тогда единственной его целью станет поиск Алана Сааведры и Ольги Болотовой как соучастницы мошенничетва, либо его нервы износились и ему нужен хороший отдых.

Завтра утром он свяжется с депозитарием, куда Сааведра положил на хранение купленные им акции, и узнает все как есть. Впрочем, нет. Завтра воскресенье, и его попытка что-то выяснить будет сопряжена с использованием сторонних и чрезвычайных каналов, что может породить слухи и поднять на крыло репортерское воронье. Да и люди, от которых можно получить информацию, могут оказаться в отъезде. Так что лучше всего дождаться понедельника и нормальным чередом во всем разобраться. Все просто до безумия: либо этот пакет акций ДЕЛЬТАНЕФТИ целехонек и на месте, либо его нет и он кому-то перепродан.

Клим Ксенофонтов мысленно делил свою жизнь на два неравных отрезка. Не календарно-хронологически, а по принципу риска. Этот фактор был почти начисто исключен из его жизни почти до двадцати пяти годов. Случалось, он подвергал свою жизнь опасности или кокетка-фортуна уходила с другим. Случались и непрятности, причиной которых был его горячий нрав. Однажды в двадцать лет ему это стоило двух вышибленных зубов, а парой лет позже его полоснули в грудь ножом. Но с приходом к власти Горбатого в том месте, где у человека расположен орган риска (если не считать таковым его гениталии), у Клима начался сильный зуд. С того времени без риска Клим уже не мог. Даже в буднях должно быть ощущение экстаза, и все новые соблазны риска вовлекали Клима в свои орбиты.

А самым главным в этой его новой жизни стал момент, когда Клим познал смысл множественности слова "риск". Оказывается, это слово вовсе не обречено существовать в единственном числе. На свете есть не просто риск, смутное чувство опасности, неверное дыхание тревоги и непредугаданных потерь, но есть риски... - и их множество. Только в фондовом деле опытный юрист насчитает до двадцати всевозможных видов риска, и эти риски давно уже стали товаром. На свете есть не только страховщики, для которых чужие риски - источник их собственного капитала, но и страховые брокеры, готовые их перепродать направо и налево.

Риск стал повседневным спутником Клима Ксенофонтова. Чуя в себе хищника и отождествляя себя с лесным зверем, Клим мало-помалу утратил способность контролировать степень риска, которому подвергал свои финансовые проекты. Он словно принюхался к дразнящим парфюмам большого бизнеса, которому вверился весь без остатка, и ему уже стало безразлично - одна ли молекула щекочет ему обоняние или этим до предела насыщен сам воздух, которым он дышит. Целиком отдавшись игре, он утратил инстинкт самосохранения, то чувство, что способно отличить разумную степень риска от запредельной. В его духовной эволюции свершились странные метаморфозы: в юности он был доверчивым без меры, потом стал себе на уме и циником, потом вообще перестал кому-либо доверять - и вот теперь он верит многим на слово только потому, что эти люди достаточно крупные жулики...

Баста! Завтра же, как только он выспится и придет в себя после сегодняшнего загула, он вернет себе это чертово чувство опасности! Он хорошенько проверит свою тормозную систему - нет ли где течи, как ведут себя тормозные колодки и так далее. Он вернет себе этот инстинкт.

Года три тому назад Клим сильно запил. Каждый день у него начинался с бокала шампанского, а заканчивался крепкими напитками, а то и провалом в памяти. Он пил безбожно много, сколько позволяло здоровье. Но ужаснулся однажды пропасти под ногами и вернул себе смысл житья-бытья. Научился употреблять алкоголь соразмерно. А сегодня он напьется специально! Чтобы в тяжелом похмелье со страшным треском в голове осознать для себя всю глубину мысли о том, что ему себя первого бояться надо!

Он будет пай-мальчиком, будет бизнес-ангелом, умилостивит жертвоприношениями всех божков, которые покровительствуют фондовым спекулянтам. Он сбреет свои пышные усы и сменит свой орлиный взор, приводящий в трепет множество фемин одна другой роскошней, на стерильный взгляд какого-нибудь цивилизованного закордонного гуманоида или будет ставить вонючие просфирки в церкви по воскресным дням за здравие да за упокой. Если еще не поздно...

А если уже поздно? Тогда по праву собственника Алан Сааведра уже перепродал кому-то этот пакет акций и смылся куда-нибудь в Латинскую Америку, где его сам черт не найдет. Тогда Клим потерял почти пятьдесят миллионов долларов, что равнозначно полному разорению. Тогда в погашение кредита МИДАС-ИНВЕСТу придется спешно распродать все его активы по низким ценам. Тогда Клима Ксенофонтова ждет полное и окончательное фиаско, после которого у него не будет ни сил ни желания подняться на ноги. Сделка застрахована от дюжины всяких неприятностей, но страховка, увы, не предусматривала простого воровства...

Тогда по его шикарному особняку в Чоботах, обошедшемуся ему в два миллиона долларов, забегают судебные исполнители, проворно описывая имущество. Тогда на все его счета, в том числе и личные, будет наложен арест. Он, безусловно, сумеет спасти миллион немецких марок, которые предусмотрительно сховал на черный день в Финляндии, и кроме того у него есть полмиллиарда рублей в недвижимости на чужое имя. Но что толку, когда для того чтобы восстановить обороты, ему потребуется как минимум года три... При этом нужно учесть, что мир не стоит на месте и что теперь ему придется отвоевывать свое в жесткой конкурентной среде. К тому же теперь, случись это страшное банкротство, на всех бумагах, где будет стоять его печать, ей будет сопутствовать клеймо простофили и неудачника. Черт, что его теперь ждет?

Клим настолько глубоко погрузился в эти горькие думы, что не заметил ни того, в какую часть Москвы его завез Николя, ни самого названия заведения, где им предстояло повеселиться. Повеселиться ли? Ресторанчик был небольшой, но приемистый и довольно уютный. По обоим сторонам входного портика, явно пристроенного к сталинскому фасаду, росли две искусственные пальмы в пластиковых кадках.

- Одно из немногих мест, где можно отведать хорошую русскую еду, - рекомендовал Климу место Николя. - И бандитов здесь мало.

- Что мне бандиты, я сам бандит, - буркнул Клим. - Хорошо, что хоть не в ирландский бар завез, и на том спасибо.

Из-под тяжелого века Клим оглядел зал и остался доволен. Все чисто, культурно, спокойно. Столы и стулья стильные, под старину. Официанты лощеные, публика приличная. Он налил себе и Николя крепкого французского коньяка, жалкого подобия настоянного на кофе самогона. Николя брезгливо поморщился.

- Вот и попадешь ты, браток, в тюрягу за долги. А такому, как ты, туда нельзя. Пропадешь - как пить дать, - съязвил Клим.

Они уговорились просто погулять от души и не вспоминать о делах, а тем более об акциях ДЕЛЬТАНЕФТИ. Чему быть, того не миновать. До десяти они ужинали в ресторане, а потом Николя повез Клима в гости на какую-то квартиру в Лианозово, где в двух комнатах топталось столько завшивленных художников и облезлых поэтесс, что сборище это больше напоминало шабаш бомжей, чем суаре богемы.

Появление в среде этих безбожников респектабельно одетых Николя и Клима не осталось незамеченным. Вечеринка была в разгаре, и одна долговязая подвыпившая краля повисла на Климе, едва того познакомили с хозяевами. Это была брюнетка с вытянутым до лошадиного лицом. Реснисто и томно моргая, он сказала Климу грудным голосом:

- Ну что у тебя за прикид, мальчиш? Я умру - как ты бездарно одет. Постой, у тебя же улыба прусского солдата. У тебя шикарные усы. Мальчиш, какой ты милаш! Ты сегодня мой.

Девицу эту все звали Маэстрой. Какой-то злобный тип чернее черного и волосатее черта с усилием и руганью оторвал ее от Клима и увлек за собой на кухню. В руках у Клима почему-то оказались ее бусы-четки из скругленных деревянных крестиков. Клим хотел вернуть их Маэстре, но они у него тут же рассыпались в руках.

Стоял дикий гвалт, было душно и накурено - хоть пять топоров вешай. В уши барабанила рок-музыка. Клим скользил меж потных тел, пытаясь отыскать Николя, и никак не мог понять, почему женщины говорят с мужчинами, положив им руки на плечи. Потом понял, что они танцуют.

Наконец Николя нашелся и потащил Клима в комнату побольше. В ее центре восседал на хлипком табурете здоровенный бородатый мужичище и что-то проповедовал. Кроме него в комнате было еще человек двадцать, часть из которых сидела на паласе, а остальные расположились стоя вдоль стен. Гигант на табуретке что-то могуче басил, но едва ли половина собравшихся внемлила ему. Многие общались друг с другом, не обращая на него внимания.

- Клим. - Дернул за рукав Николя. - Знаешь, как зовут этого мужика?

- Ну?

- Его зовут Ведмедяй. Он говорит, что он анархо- и что-то там еще. Вещун и чародей. А еще говорит, что он шизофреник и что если он кого-то убъет, то ему ничего не будет. Ты слушай его...

Впервые оказавшись в молодежной богеме, Клим был обескуражен впечатлениями. Не имея лучшего выбора, он оперся рукой о стену и стал слушать этого здоровенного мужика, который был выше и шире его самого, а уж Клима-то природа размерами не обидела. Прислушавшись, Клим с ужасом обнаружил, что вещун зло материт всех и вся. Могучий зев оратора блевотно сквернословил и слал чудовищные проклятия на головы собравшимся. Потом Ведмедяю поднесли полстакана водки на блюдце, он махом его опрокинул и постепенно перешел к нейтральной лексике. Потом стал плести невообразимую абракадабру, этак по-хлебниковски, стал пучеглазо кудахтать, а там вдруг выхватил из первого круга сидящих перед ним какую-то молоденькую девчонку в шерстяной блузке-кольчужке и сунул лапищу прямо ей в декольте со словами:

- Хвать ее за боковину-то! Хвать-хвать-хвать ее, за грудину-то!

Потом Ведмедь заголосил по-скоморошьи:

Ай, беда, беда, беда

Вон бегут овец стада

А за ними волки в ряд

Перережут всех ягнят

Ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой

Им не справиться с бедой

Зачинается разбой

Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй

- Чего он несет-то? - Клим ткнул в бок Николя. Но тут Ведмедяя понесло по-научному:

- Художник - он ведь сосуд скудельный. Тонок и слаб от природы, потому и художник. Художник чуток, потому и творец. Но он и утомлен силою мира и собственной немощью. И переменчивостью. А что этот мир, если нету в нем надежи? В нем правды нету ни хрена, посколь переменчиво все. И вот, скажу я вам, любезные: в себе ищите истину - и только! Истинка в вас самих, в ощущеньицах вашеньких! Вот ваш бог, художнички! И чем дальше вы от срамоты мирской, тем ближе к правде. Потому душа художника есть душа агнца, такой ее сподобил боженька. Слабаки вы! Овцы вы для заклания! Плебейская порода, услаждающая себя фальшивеньким культиком прекрасненького... По смерти культуры-то! Культура вся повымерла, одна цивилизация осталась - для таких слабогрудых недоносков, как вы... Вот и есть на свете белом волки да овцы, да я, Ведмедяй, гы-гы-гы-га-га! А вам надо силищу воспевать и волкам поклоняться, потому хозяева оне.

Ведмедяю налили еще полстакана водки, дали маринованный огурчик, нанизав его на вилочку. Из ведмедяева нутра произошел некий глубинный звук, подобный последнему "буль" "Титаника". Он смачно зачавкал водку огурчиком. При этом черты его лица, а точнее, наслоения ходили вверх-вниз и туда-сюда. Щеки у Ведмедяя были обвисшие и мясистые, рябоватые. Ему было недалеко за тридцать, но по матерости его можно было дать и больше. В облике его и манерах была заключена некая мужицкая царственность, первородность и первогреховность. В этом девятипудовом сгустке протоплазмы всего было намешано: с осанкой былинного богатыря спорили повадки скомороха, а толстогубой улыбке, утопающей в крученой черной бороде, противоречили острые чертячьи глазки. В нем было что-то от Илиодора или от Распутина - классический образ попа-расстриги, выпестованный пролетарским жанром.

- Че он несет-то? - повторил вопрос Клим.

- Да так, какой-то витализм в примитивном виде. Зато в классном исполнении. Сильный жрет слабого, ну и так далее.

- Ну, а ты что думаешь?

- По поводу чего? Чего тут думать-то? Все давно передумано. По-всякому бывает.

Тем временем Ведмедяй опрокинул еще полстакана белой, взгромоздился на табурет и стал подпирать своими мощными плечищами потолок, тем уподобившись атланту. Исторгнув тарзанов вопль, снова стал причитать абракадабру.

Николя сказал Климу:

- Кончаются его проповеди тем, что в комнате выключают свет, зажигают свечу или спичку, Ведмедяй выпивает стакан водки и показывает всем свой голый зад. А на заду у него вытатуирована "Мона Лиза" - в красках, как настоящая.

- Пойдем отсюда, Николя. Поганая эта богема, и искусство у них поганое.

Тот пожал плечами:

- Какое время - такое и искусство.

- Значит, и время поганое, - буркнул Клим, протискиваясь к выходу.

- Но ведь это же эпоха пер... - хотел сказать что-то Николя, но осекся.

Клим почуял в себе опустошение редкого свойства, какое, должно быть, испытывает хищник, не угнавшийся за добычей. Гордый миф о примате и торжестве сильного, исправно служивший ему идеалом в течение долгих лет, будучи озвученным этим огромным мужиком со странным прозвищем Ведмедяй, как бы рассыпался в ничто без остатка. Оказывается, это было никакое не кредо, а констатация чего-то банального, наивная метафора, годная в качестве символа веры разве что для ребенка. Странно, думал Клим, ведь все же именно так, а не иначе. Именно так устроено все от начала времен. Так-то оно так, только вот беда: теперь это его как бы и не вдохновляло вовсе...

Климу всегда претил плебейский пафос человеколюбия и сострадания, тщетно пытающийся отменить основополагающий принцип развития - драку за существование. Где нет борьбы за существование - там покорность судьбе и безволие. Слова "толстовщина" или "достоевщина" были в его лексиконе едва ли не самыми бранными, в одном ряду с матершиной (притом что сам он ни Толстого, ни Достоевского не читал). Кумирами его были самые дерзкие и стойкие борцы за успех - миллиардеры и крупные политики, руководители транснациональных концернов и военных блоков. Сколько себя помнил, Клим всегда подражал сильным, волевым и решительным. Действие - основа успеха, экспансия - гарантия могущества, по пути к самоутверждению надо идти уверенным шагом...

И вот только что этот огромный и, должно быть, страшно вонючий бородач всем своим мерзким гаргантюанским пафосом сорвал покрова с того, что Клим полагал за тайну.

Клим совершенно неожиданно для себя крикнул в лицо Ведмедяю:

- Ну, и что сила-то твоя? Сила - она сила и есть. Так что ее - солить что ли?

Ведмедяй несказанно опешил и какое-то время облизывал губы, не понимая вопроса. Клим же оказался в фокусе всеобщего недовольства, на него зашикали. Ведмедяй продолжил декламацию, простив невежественному неофиту дерзость. Но Клим повторно осчастливил его вопросом:

- Че не ответил-то? Вопроса не понял? Так я повторю: че тут хвост кобыле крутить - с этой самой силой?

Видя, что босс напрашивается на скандал, Николя тянул его за рукав к дверям, но Клима разобрало не на шутку.

- Поехали отсюда, Клим, - шептал Николя. - Ты здесь чужой. Они не поймут тебя.

- Ты кто? - забасил Ведмедяй и тут же зло махнул на него рукой. - А... можешь не говорить. Знаю. Вижу - кто ты такой. Откуль ты здеся? Ладно, молчи, покуда не ушиб. Сюда всякая шушера и похлеще тебя забредает... Так ты сомневаешься в силе, ага? А вот я как шибану тя по башке-то твоей! Вот и дойдет до тебя моя наука, гы-гы-гы-га-га.

Ведмедяй пресек свой гогот и заорал не своим голосом, округляя глазищи:

- Сто-а-ал! Стол сюда! На локотках будем с ним, с новым русским! Стол давай!

Ошарашенная их перебранкой публика вмиг расступилась, из угла в центр комнаты был вынесен прямоугольный стол, с которого смахнули всякие фуршетные разности. Климу поставили стул, а Ведмедяй остался на своем табурете.

- А как он меня положит... отдам ему своего "Приапа"! - провозгласил Ведмедяй. Слова эти были встречены гулом одобрения.

- Я видел его "Приапа", - поспешил с подсказкой Николя. - Это картина такая. Мура два метра на три, одни фаллосы. Наделал много шума на какой-то выставке.

К Николя, имевшему связи в богемной среде, тем временем стали прибиваться разные дамы с расспросами о том, кого он сюда привел.

- А если я его положу, тогда он купит у меня "Приапа" за пять тыщ баксов! - Ведмедяй упер свой локтище в стол напротив Клима. - Что, купишь, новый русский?

- Куплю. - Клим скинул с себя пиджак и присоединил свой локоть к ведмедяеву.

- Ты даже не видел моего "Приапа", а туда же - куплю. У меня его покупали, но я не отдал. Не такой я человек, чтобы "Приапа" отдать.

Ведмедяй почуял в Климе соперника, и это его очень веселило. Этот двухметровый исполин ни в чем не ведал себе равных и был уверен в собственной победе. Он закатал рукав рубашки, обнажив волосатый рычаг, и покрутил ладонью, разминая ее и тем устрашая противника.

Их ладони сошлись в плотном замке, и кто-то стал у них перед глазами зачем-то выбрасывать пальцы, как это делают рефери на ринге. Клим сыграл на опережение, что, безусловно, главное в арм-рестлинге. Пользуясь преимуществом в рычаге, Ведмедяй пытался подвернуть сверху ладонь Клима, но было поздно. Клим придавил его ладонь к столу, не дав ему на это ни единого шанса.

- Ни фига! - Ведмедяй хрястнул по столу другой ладонью. - Из трех раз давай.

Во второй раз маневр Ведмедяю удался. Он-таки подломил кисть противника в основании и стал потихоньку дожимать ее. К чести Клима и к удовольствию публики, это выглядело более драматично, чем первое их единоборство. На полпути к столу ручища Ведмедяя была остановлена, и только не замеченный судейством отрыв его локтя помог ему осилить Клима.

Перед решающим поединком Ведмедяй отпил водки и едва не развалил стол, устрашающе шарахнув по нему локтищем. И давай при всех материть Клима на чем свет стоит - то ли на забаву собравшимся, то ли проводя психическую атаку. Клим же поставил себе не уступить этому художнику тупейному третьего раунда. Тот был мясист и масласт до чрезвычайности, но слаб и неловок в реакции.

Когда они в очередной раз свели свои ладони в замке, Клим ощутил, как по руке Ведмедяя пробежал легкий тремор. Оракул от мольберта и кумир истеричных искательниц мужчины-демона, Ведмедяй учуял, что рискует многим, ставя на кон свой творческий имидж. Да и глаза Климу выдали, что заробел Ведмедяй.

По команде они навалились друг на друга с готовностью друг из друга весь дух выдавить. На этот раз трюк с подломом Ведмедяю не удался, зато своим моментом силы он на несколько сотых секунды опередил Клима. Кулак Клима стал клониться к столу, но остановился на полпути, словно дойдя до естественного упора.

На лбу у Ведмедяя, взрытом огромными морщинами, выступили градины пота. Он понял, что теряет силу и заорал дурным голосом, как бы желая сообщить руке еще и силу органов дыхания. Тщетно. Трах! Ручища исполина была припечатана к столу.

Клим торжествовал.

_ А теперь налей и мне, - сказал он, потирая левой рукой гудевшую правую.

Кто-то пошутил из публики:

- Виват! Новая Русь одерживает победу над кондовым старообрядческим мистицизмом.

- Ну-ка цыц там! - огрызнулся Ведмедяй и, приблизившись к Климу, сказал ему на ухо:

- Бог любит победителей. Он их прощает. Но не всегда. Я сегодня проиграл, а твой проигрыш впереди.

- Это в каком же смысле? - небрежно спросил его Клим, но тут же посерьезнел: - Ты че несешь-то? Я тебя положил, так? Ну и все. А картина мне твоя и даром не нужна. Оставь ее себе. На выставку отвезешь... достижений народного хозяйства.

- Ну, уж нет. Я своих слов коту под хвост не бросаю. "Приап" теперь твой, новый русский. Скажи куда - и тебе его доставят хоть сейчас. Он твой.

- Хорошо, там разберемся. - Клим дал ему свой чоботовский адрес и, отыскав глазами Николя, сказал ему: - Поехали домой. Погано мне тут.

По дороге они заглянули за вещами Клима в их офис, чем повторно удивили охрану (шел второй час ночи). Николя открыл свой "бентли" и бросил кейс и дорожную сумку на заднее сиденье.

- Куда ты, пьяный-то за руль? - возражал Клим, но Николя его не слушал. - Что он там такое ляпнул насчет того, что я тоже проиграю? - вопросительно буркнул Клим, когда машина свернула на одну из чоботовских аллей. В Чоботах улочки называются аллеями. - Ты ведь сам мне говорил, что он вещун...

- Да какой он вещун, Клим. Так, это у него имидж такой.

Клим простился с Николя и задержался у калитки своего дома, мрачно громадившегося на майском небе. Ночь. Часа через три начнет светать. Еще через три можно будет связаться с человеком, который имеет непосредственный доступ к депозитарию, где временно хранится пакет акций теперь уже Алана Сааведры. Но Клим Ксенофонтов сегодня выспится всласть и раньше полудня не встанет. А прежде чем рухнуть в отсып, он приоткроет дверь в спаленку дочери, что на втором этаже, и в неясном свете луны разглядит ее нежный овал и услышит, как она сопит...

Клим досадливо сплюнул, вспоминая свои приключения, поднялся на крыльцо, поставил сумку и взялся за ручку входной двери, другой рукой копошась в кармане пиджака. Вот и ключ... только ключ ему не понадобился, так как дверь неожиданно подалась сама. Что за шутки! Впрочем, и это объяснимо. В последнее время Наталья приохотилась к спиртному. Причину этого нужно было искать в его равнодушии к ней, поэтому он сильно не корил ее за это. Все ясно: была в гостях, напилась и забыла закрыть за собой дверь. Хорош же прием муженьку!

Клим бросил сумку и плащ прямо на пол прихожей, вошел в гостиную и стал ощупывать стену в поисках выключателя...

Ужас протрезвил Клима до макушки. В центре их гостиного зала, на большом персидском ковре, неестественно подломив ноги и скрючившись, лежала Наталья. Рядом на журнальном столике валялись два пластиковых шприца. В углу шипел и рябил огромный, с полутораметровой диагональю, Panasonic.

В один прыжок он был у Натальи, приподнял ей голову рукой, а другой стал шлепать ее по щекам, пытаясь привести в чувство. В ее лице жизни было не больше, чем в замогильно-синем свете неоновой люстры, а лоб холоднее льда. Он с силой сдавил ей запястье, надеясь отыскать признаки пульса. Вначале ему показалось, что в ее руке колыхнулось что-то похожее на биение пульса, но он не был в этом уверен.

Не зная, что предпринять, Клим взялся делать ей искусственное дыхание. Разжав ей рот, он пальцем придавил язык, стараясь освободить дыхательные пути, и стал с силой вдыхать в нее воздух. Чередовал это с массажем сердца. Так продолжалось минут десять, пока он сам не лишился сил.

Черт! Разве можно винным перегаром вдохнуть в кого-то жизнь! Тогда он подхватил ее на руки и потащил на второй этаж. Скинул с нее платье, положил в ванну и врубил струю горячей воды, чуть подбавив холодной чтобы не ошпарить. Бросился к телефону вызвать скорую, но на полпути передумал и решил поднять с постели их семейного доктора Вагина.

Слетая по ступенькам вниз, Клим споткнулся и падая рассек себе губу и подбородок. Вагина Клим поднял только с седьмого гудка. Тот обещал быть у него через двадцать минут. Сам он жил на Юго-Западе.

- Через пятнадцать минут, Сергей! Как выедешь на Боровское, шуруй на всю катушку! Возьми денег - чтоб от гаишников откупиться, если что.

- Смотри не утопи ее. Вытащи ее из ванны и заверни в теплое, кретин!

Такую фамильярность Клим бы не спустил и самому Николаю-угоднику, но только не доктору Вагину и не в этих обстоятельствах. Понимал, что Вагин этим тоном просто решил его самого призвать к здравомыслию и вышибить из него панические нотки, которые, безусловно, уловил в его голосе.

По пути наверх Клим заскочил в спаленку дочери - на месте ли она. Там было пусто. Видимо, Наталья оставила ее у матери. Он вытащил Наталью из ванны, когда вода уже подступала ей ко рту. Завернул ее в большое махровое полотенце с Микки-Маусом и понес ее в постель, на ходу им ее и обтирая. Потом натянул на ее безвольное тело пуховый свитер и, не найдя чего-либо подходящего из ее вещей, свои шерстяные кальсоны. Накрыл одеялом и сел рядом, снова нащупывая пульс.

Его собственное сердце колотилось бешено, готовое порвать сосуды - чтобы выпрыгнуть из груди и скакать уже на полу, как детский мячик. Черт, он не был готов к этому кошмару! Пуще всех своих интимных тайн Наталья от него скрывала, что вновь приохотилась к дури. Это у нее было раньше, еще до него. Однажды, когда у нее случился "момент истины", Наталья рассказала ему о том, что была лет пять подряд зависима от этой дряни. В студентках у нее случился роман с одним слабаком, приобщившем ее к наркоте.

Клим снова вцепился в ее запястье, и на этот раз ему показалось, что пульс у нее забрезжил-таки... Щеки у Натальи чуть порозовели. Кажется...

Он виноват перед ней. Он никогда не был любящим и уж тем более заботливым супругом. С ней его познакомили дальние родственники в те времена, когда приезжему не стоило искать удачу в столице прежде, чем он обретет прописку. О любви речи не шло, хотя она ему и приглянулась. Хорошенькая блондинка с лукавым взглядом и дивными формами. Любить он не умел, хотя и был способен на сильную страсть к женщинам, слывущим роковыми, - но для того только, чтобы затем в лепешку разбивать их сердца.

Со временем их брак, не будучи скреплен узами любви, дал трещину, но Клим готов был поручиться в полной обоюдности того, что никто из них никакого дискомфорта не испытывал. Он даже подозревал, что Наталье случалось увлекаться и другими мужчинами. Почвой для этих подозрений, как ни странно, служила его собственная неверность. Он ошибался, Наталья глубоко переживала его измены и чем дальше, тем менее была способна произвести расчет его собственной монетой. Однажды в ответ на упрек в бессердечии он съехидничал: ничего не поделаешь - у него сердце волка. Не волка, - сказала она, - если оно есть, то крокодила, потому что волки однолюбы и хранят верность семье. Неужели? - он удивленно хмыкнул.

Клим обрадовался визгу тормозов за окном. Нет, он вовсе не был бессердечным. Просто его сердце осталось там, где он прожил до семнадцати годов. Там, где в березнячке на известняковом пригорке обрастают травой простые могилки его предков. И совсем еще свежая, прошлогодняя могилка матери...

Уже начинало светать, когда доктор Вагин, тучный и мягкогубый любитель кофе и больших гонораров, стал прощаться:

- Сделал что мог, Клим. Сердчишко у нее восстанавливается. Я влил в нее физиологический раствор - соль Ригерта и всякую питальную фигню. А главное - то, что нейтрализует в ее крови эту гадость. Видишь ли, - он помедлил, - у нее была сильная передозировка, и когда началась потом ломка, она, видно, здорово испугалась и решила дать себе хорошую дозу седуктивного. Еще бы часок...

- Я и не знал. - Клим устало обхватил голову руками.

- Чего ты не знал? - Доктор Вагин собрал свои губы в строгий узелок.

- Не знал, что она колется.

- Ты полный кретин, Клим. Она не просто колется, она сидит на игле. Посмотри - у нее синяки на руках. Ладно, загляну после обеда. Если что - звони.

Клим рассчитался с ним за визит, проводил до двери и буквально рухнул от усталости на диван в гостиной.