XVII. И грянула катастрофа… О чём поведала Манечка Толстопят
«Три дня не верил, не передавал Бабыч в печать телеграммы о государственном перевороте, скрывал от помощников. Но известие пришло стороной, через телефонисток, и в 11 часов ночи явилась к нему депутация городской думы во главе с будущим комиссаром Временного кубанского правительства Бардижем (В 1918 году будет расстрелян с сыновьями и брошен в море. – В.Т.) Бабыч всё сопротивлялся. Примет власть царский брат – и ещё кто кого! Он ждал также приказа о т к о г о - н и б у д ь (скорее от великого князя Николая Николаевича) о призвании на помощь армии. Но солдаты Самурских казарм вывесили красные флаги свободы… Рухнуло! Рухнуло самодержавие в один час».
События вышли из-под контроля и уже не были во власти человека, будь он царь, его братья великие князья и приближённые.
Уволившись, Бабыч превратился в частное лицо. Вчера был Наказный атаман, сегодня – никто. Он страдал, отводил душу в беседах с аристократической тётушкой Елизаветой Александровной Бурсак, играл с нею в карты. «Бабыч плакал: Россия – республика! Как это?! Как такое могло случиться?! Разве можно всему царству повалиться в один день? Только что, в январе, феврале, всё текло по-другому…»
Вместо утешения довелось ему выслушать упрёки Луки Костогрыза… Растерянный Михаил Павлович не придумал ничего лучшего, как уехать в Кисловодск, скрыться у знакомых. Там его арестовали, доставили в Пятигорск и под Машуком ритуально казнили[i].
Жаль Наказного Атамана, жаль Романовых, подло убитых в подвале дома Ипатьева, - отца и мать, дочерей Марию, Татьяну, Ольгу и Анастасию, больного гемофилией Цесаревича Алексея, сопровождающих. В топке войн и террора сгорели миллионы неповинных людей. И кто виноват?
Во дни братоубийства судьба свела в простуженной степи земляков - Василия Попсуйшапку и Акима Скибу. Уклоняясь от шальных пуль, оба метались туда и сюда по голой, неприютной земле. Всю весну и осень 1918-го Василий оборонял позиции красных на Кубани. Однажды Скиба сказал ему: «Я пошёл добровольно в большевики. Я себя пожертвовал. И так решил: что там делают белые с нашими семьями – мы не знаем. Но хотя не перед глазами с них издеваются. Пусть и я погибну, лишь бы остался жив Ленин и сохранилась новая власть. Пусть погибнут наши родные и я погибну в степи».
Изъяснялся закодированный товарищ по несчастью почти как герой Андрея Платонова - такое настроение повсюду витало в воздухе. От признания Акима шапочному мастеровому «стало жарко, в глазах темно». Он смолчал, «только слёзы потекли»... У него забилось сердце, не мог ничего сказать. Взял шапку и сразу к дверям на выход».
У красных и белых, у «зелёных» и буро-малиновых - у всех персонажей романа схожие судьбы, нередко одинаковые имена-отчества: сплошь Ивановичи да Павловичи, всё больше Иванов. Знать, крепко досталось от катастрофы русским (россиянам). Повествователь был не в силах заменить реальные имена-отчества какими-нибудь выдуманными, неподобающими. Правда и искренность не допускали художественного удобства. Возникало однообразие в ряде имён, иной раз путаница в читательском восприятии. Предполагаю, что Лихоносов всё-таки колебался между сугубо литературными и документальными именами некоторых героев и выбрал последнее. Он был прав в главном: искусству не следует опрощаться, потрафлять «непосвящённым». Кажущееся противоречие самому себе, прежнему, снималось другим требованием искусства – быть верным истине. Грустно глядя в глаза суровой действительности, писатель покорился «фактам», ходу истории, «протеканию» самой жизни.
За Ростовом соскучившийся по дому Василий пристал к обозу отступающей Добровольческой армии, надеясь добраться до родных мест и отстать от корниловцев. Всякий спасался как мог… В те же дни Манечка Толстопят, младшая сестра Петра Авксентьевича Толстопята, чтобы не было на душе так знобко и совсем бы не окаменело сердце, урывками записывала в тетрадь:
«5 апреля 1918 года. Позавчера видела тело генерала Корнилова. С утра уже разносились слухи о том, что тело нашли в колонии Гначбау, где-то вдали колодезных журавлей, где добровольцы, отступая, спешно предали земле своего генерала. Хоронили его тайно, но из окон немецкой колонии кто-то видел. Пленная сестра милосердия опознала его».
Манечка была образованной девушкой. Она вела записи ещё и потому, что хотела сохранить для истории сведения о гибели Корнилова, приметы местности. Сознавая, что сама может погибнуть, в ужасе от предельного ожесточения красных, она всё-таки надеялась, что её дневник кто-то прочтёт. Прочёл Лихоносов. Приведя в романе записи свидетельницы, Виктор Иванович одним из первых в литературе правдиво показал обстоятельства гибели Корнилова и последующие события в Краснодаре. Версии на эту тему, изложенные в «исторических» публикациях краеведов, оказались несостоятельными. Дневник Манечки Толтопят, потрясший писателя, обрывается жутковатым эпизодом:
«…потащили повозку с останками Корнилова к Свинячьему хутору; его стегали плётками, били палками, на повозку вскакивали босяки с Покровки, рубили шашками, плевали в лицо; издалека кидали к повозке камни. На городской бойне Свинячьего хутора тело обложили соломой и в присутствии Сорокина[ii] и Золотарёва подожгли. Солдаты ширяли в костёр штыками. Жгли остатки и на следующий день. А сегодня по Красной шествовала шутовская процессия ряженых, изображая «похороны Корнилова». Останавливались у подъездов, звонили, требовали денег «на помин души Корнилова».
[i] В начале весны1919 г. Особая Комиссия по расследованию злодеяний большевиков при Главнокомандующем Вооружёнными Силами Юга России А.И.Деникине огласила «Список заложников и лиц», арестованных красными. В нём и в добавленном списке значилось 83 фамилии, установлено, что из них казнено 73 человека. Наряду с Бабичем в числе мученически погибших - генерал от инфантерии, член Государственного и Военного советов Н.В .Рузский, генерал Николо Радко-Дмитриев, член Государственного совета князь Н.П. Урусов, генерал-лейтенант князь Ф.М.Урусов, сенатор князь С.П. Урусов, контр-адмирал граф А.П.Капнист, граф Г.А. Бобринский, сенатор барон Н.Н. Медем, полковники князья Л.А. и В.А. Шаховские, член Государственного совета Н.С. Крашенинников, генерал-адъютант князь А.И. Багратион-Мухранский, генерал от кавалерии князь Г.А. Туманов, князья Тамбиев 1-й и М.-Б. Тамбиев, бывшие министры С.В. Рухлов и Н.А. Добровольский; генералы: А.П. Шевцов, К.А. Пирадов, С.А. Перфильев, В.П. Бойчевский, В.В. Смирнов, Л.И. Слешкович, Н.И. Назименко, Н.К. Чижевский, А.И. Мельгунов, К.Д. Железовский, С.Л. Ушаков, К.И. Трещатный, Я. Колзаков, Тохателов, Рудницкий, Евстафьев, Игнатьев, Покотилов, Кашерининов; гвардии полковник А.М. Попов, полковники Д.Т. Карташев, В.В. Пунякин, Р.И. Сакович, П.Ф. Савельев, К.С. Трубецкой, П.М. Чичинадзе, М.А. Рошковский, Д.А. Карганов, В.С. Борисов, Р.Г. Шульман, Г.А. Махотадзе, Р. Васильев, И. Николаев, Бархударов, Бочаров, Саратовкин; подполковник барон де Форжет К.П., подполковник Е.Ф. Случевский, капитан Н.А. Софронов, подъесаулы - В.А. Колосков, Бобрищев, поручики - А.В. Шафоростов, А. Кузин, Фёдоров. На склоне Машука целенаправленно был уничтожен цвет русской армии и нации. Открыв кладбищенскую могилу, Комиссия опознала также замученного священника Иоанна (Рябухина), купца М.А.Власова, Эльзу Полянскую, других служащих и горожан. Лишь горстке арестованных удалось выйти из ада.
[См.: «Красный террор в годы Гражданской войны». М., «ТЕРРА – Книжный клуб». Документы, 2004; В.А. Попов. «Пятигорская трагедия». М., «Энциклопедия сёл и деревень», 2005].
[ii] Главком 11-й Красной Армии И.Л. Сорокин приказал расстрелять инициаторов бессудных расправ в Пятигорске, членов ЦИКа Советской Кавказской республики М. Крайнего, А. Рубина, С. Дунаевского и В. Рожанского. Бежавший в Ставрополь Сорокин был объявлен вне закона, арестован и 1 ноября 1918 г. убит на месте.
20 Фёдор Петрович Воронкин умер и похоронен в Черкесске в 1993 г. Отец автора «Заметок о жизни и творчестве Виктора Лихоносова» Григорий Иванович Подсвиров (родился в 1914) умер в станице Кардоникской в 1985 г., мать Зинаида Степановна (1918) скончалась в станице Зеленчукской в 1996 г. Родители похоронены в Кардоникской.