Уступив место легким сумеркам, уходящий день истлевал в западной стороне, где небо по густо алеющей черте горизонта плотно сливалось с темнеющим вдали морем.

Вечер…

Алёхин вышел из дому. Постоял во дворе.

И, ясно чувствуя спиной пристальный взгляд Протасовны, неспешно направился к калитке. Распахнул её и шагнул в пустой проулок.

Желание куда-либо пойти возникло исподволь. Он не сразу и уловил его; заметил лишь, что невольно хочется… к людям…

- Что, совсем никого нет? – осторожно полюбопытствовал он вскользь у хозяйки, и та отлично поняла его:

- Зачем же нет?! У нас тут точно нет, а вот в пансионате круглый год постояльцы есть… когда - много, когда - нет, а всегда… - И, вздохнув глубоко, уточнила, не скрывая то ли недоумения, то ли раздражения: - Там теперь Ильяска-татарин за главного… а ведь был в колхозе простым кладовщиком…

- Пойду – пройдусь… - несмело сообщил Виктор.

- И пойди! Конечно, пойди! – оживленно отозвавшись, Протасовна воодушевила откровенной поддержкой: - И чё сиднем сидеть? Отдохнуть приехал - вот и отдыхай! – У порога она готового выйти гостя одернула ещё и неожиданной подсказкой: - Там кафешка допоздна работает…

Слова про кафешку вначале пролетели мимо, потому как в голове настойчиво пульсировало сомнение: точно ли надо куда-то идти?

Виктор, не особенно доверяя возникшей будто бы крепости, боялся, что скоро выбьется из сил… однако упрямо шагнул вперёд.

Спускаться по крутой тропинке к морю он не стал, а, выйдя из короткого проулка, неспешно, но вполне уверенно, в угоду невольно возникшей маленькой своей прихоти, зашагал по широкой, сельского вида улице, плавно и покато тянувшейся, как хорошо было известно ему, к площади – центру южного поселка.

Шагалось легко, и это осторожно вслушивающегося в себя Алёхина укрепило в невинном желании и обнадёжило… Тут ещё и отчетливо стали улавливаться далёкие звуки, напомнившие, что это юг… что теплый вечер… что веет от чернеющего к ночи моря ветерок… что и что… - а именно всё то, что являло собой гармонию южной ночи даже в это время года и что вольно или невольно возбуждало, как то и бывало всегда с ним раньше…

Вот тут-то и вспомнились слова о кафешке, работающей допоздна. Виктор Николаевич уже знал, что точно идёт по направлению тех однозначно манящих звуков.

И всё темнее и темнее становились синие тени деревьев вдоль дороги, а над горизонтом, где сливались воедино море и небо, медленно-медленно угасал зеленоватый последний закатный луч…

Прибрежное кафе с по-летнему открытой верандой раньше было, как вспомнил, хотя и небольшим, но уютным и привлекательным.

По широкой лестнице поднялся на веранду, где сидели за столиками люди.

Остановился на площадке перед широко распахнутой двойной дверью. Улыбнулся словно старому доброму знакомцу: обнаруженный интерьер напомнил фразу: «ничто не ново под луной».

Народу было немного, однако при том несколько пар вполне вдохновенно кружились в танце под в живую звучащую музыку. Трио из барабанщика, клавишника и гитариста очень даже справлялись со своей задачей – играли не просто сносно, а с азартом и старанием.

Виктор Николаевич осмотрелся, ища глазами, куда бы ему сесть.

Намётанным глазом артиллериста за дальним столиком он увидел Сергея, сидевшего спиной ко входу. У ног его, как и положено, преданным калачиком лежала крапчатая собачонка.

И хотя свободных столиков было более чем предостаточно, Алёхин, не отдавая себе отчёта, прямиком направился в ту сторону.

- Свободно? – спросил он Сергея, и тот, не скрывая своего удивления, согласно кивнул головой.

Виктор, успевший снять пальто и повесить его на свободный стул, присесть, присел и тут же почувствовал на своей руке шероховатое прикосновение собачьего языка, а следом в раскрытую ладонь сунулся и холодный нос пса.

- Не бойтесь! – поспешил предупредительно успокоить его Сергей. Пояснил: - Это скорее знак для меня: мол, проверено…

- … мин нет! – дружелюбно продолжил Алёхин.

- Вроде того… - улыбнулся местный спасатель.

Продолжить разговор им, однако, не удалось. На весь зал прозвучало зычно и громоподобно:

- Ёксель-моксель: кого я вижу? Алехин, гвардии полковник!

 Виктор Николаевич взволнованно обернулся на зов.

За соседним столиком, развалившись большим телом на стуле, в одиночестве, выказывая абсолютное превосходство над всеми сразу, сидел здоровый, наголо бритый мужик в легком пиджаке нараспашку.

Это был Худов. В прошлом его сослуживец, внезапным явлением своим буквально огорошивший.

Закадычными друзьями они никогда не были, но судьба надолго связала их вначале по службе, а потом… Летучая память молниеносно напомнила всё разом из того «потом», когда они и расстались окончательно. Если впоследствии и виделись, живя в соседних домах, то изредка и чаще со стороны.

Не испытывал Алёхин восторга от встречи и сейчас, когда Худов, соскочил со стула и, набычившись, в развалку шагнул к нему.

- Какие люди и без охраны! – с хищным оскалом вонзая в Виктора глаза, Худов продолжал выкрикивать: - Витёк, чёрт, это ты? Жив-живёхонёк!..

Откровенно кося под молодого и уверенного в себе человека, развязной походкой Худов подошел и сходу попытался нахраписто обнять Виктора Николаевича, в явном смущении увернувшегося от тех объятий.

Как и остальная встрепенувшаяся в любопытстве публика, Сергей, успев усмирить недовольно оскалившегося пса, в недоумении наблюдал за неожиданно развернувшейся перед ним встречей.

Меж тем он заметил, что побледневший сосед его встрече той, похоже, не рад; заметил и то, как во время попытки объятий полы пиджака подошедшего чуть распахнулись и показали кобуру на ремне.

- У Земли углов нет – вот и встретились! – оставив, наконец, попытку сближения, заметно опухший от пьянства и неустойчиво державщийся на ногах, Худов качнулся сильно в бок, но сумел-таки сдержать своё сырое пьяное тело: цепко ухватился руками за спинку стула и, тяжело плюхнувшись на сидение, умостился рядышком с Сергеем, крепко придерживавшего разволновавшуюся псину за ошейник.

- Ни-ни… всё хорошо! Я в норме… очень даже в норме… всё вполне контролируемо… вот только ноги чуть-чуть подкачали… пройдет… А я тебя знаю, - пьяный цепким, вполне трезвым взглядом уставился на Сергея. – Знаю: ты тут за друга-спасателя, - усмехнулся. – Разных дурней, какие бывают, пасешь… Правильно делаешь… Должен же кто-то и дураков спасать!.. Дураков, для которых жизнь бесцельна и поразительно пуста… - произнёся весьма неприязненно и насмешливо, Худов при том приторно улыбнулся и, приглашающим жестом указуя на соседний пустой стул, снисходительно бросил: - Витёк, а ты чё стоишь? Садись! – как будто разрешил.

И Алёхин, откровенно обескураженный встречей, сел.

- Официант… ка! – требовательно зычным голосом крикнул пьяный и тут же обратился к Сергею, на которого впечатление произвел самое отвратительное:

 – Тя как зовут?

Сергей бы и ушел уже, но вялый и апатичный вид растерявшегося Алёхина его удерживал и, пересилив себя, нехотя ответил:

- С утра Сергеем был.

- Отлично! И я – Сергей! Будем знакомы – Серёга Худов.

Худов протянул сильную жилистую руку, по которой синими ручьями тянулись вены. Сергей протянул свою. Худов попытался с силой сжать протянутую ладонь, но, почувствовав сопротивление, лишь демонстративно слегка пожал её.

- А вот он – мой сосед и однополчанин, но я его лет сто не видел! – ткнув в Алёхина прямым пальцем и сбавив голос, сообщил Худов. – И вот встретились! И где? На море, в каком-то далеком от цивилизации посёлке, а в Москве наши дома рядом стоят… а мы столько лет не виделись… Витёк, почему мы с тобой так долго не виделись! – однако ответа ждать не стал – прогремел недовольно: - Официант… ка! Ты где?

К столу подбежала испуганная официантка.

- Так явилась – не запылилась… Наконец-то нарисовалась… Ах, какая ты у нас хорошенькая! – встретил Худов девушку пренебрежительно, и, всё так же небрежно выдавливая слово за словом, сделал заказ: - Я собрался уходить, голуба… Я с тобой рассчитался? – девушка утвердительно кивнула. – Рассчитался! А тут мой почти друг детства, - хихикнул противно, - нарисовался. Не один – со своим почти другом детства… Итак: принеси-ка ты нам, голуба, ваше фирменное. Его есть можно: я пробовал… - обвел пустым взглядом сидящих с ним за столом. - Затем мадеру… но, смотри, настоящую неси! А то… а то я – парень, знаешь, зловредный… нервенный…

 П-поняла? Иди!..

Когда девушка, быстро удалилась, Худов полез погладить собаку:

- Ай, какой тут у нас пёсик лежит!

Погладить не получилось – лишь неловко хватанул за ухо: пёс, хоть и был мал, отзывался грозным рычанием.

- Ты его лучше не трогай! Не любит он этого… цапнет… – спокойно предупредил Сергей.

Худов равнодушно махнул рукой и, упорно допытываясь, фамильярно обратился к Алехину:

- Витёк, ты чё всё молчишь? Не рад? А я рад! Очень даже, между прочим… - шумно выдохнул воздух.

Наблюдая невольно за бывшим подчиненным, Виктор Николаевич с грустью отметил, что тот за прошедшие годы вовсе не изменился и, как всегда, по-своему обыкновению действует нахрапом и в наглую.

Он бы ушел… ушел бы сразу же, как только «дружок» неожиданно выскочил, как пупырь, но, зная, сколь тот бывает привязчив и вспыльчив, опасался, что запросто может по своей несдержанности устроить скандал.

С него станет…

И тогда полковник-пенсионер, вынужденно отозвавшийся на слова последнего, выставившегося на него в упор затвердевшим лицом, уклончиво тихим голосом выдавил из себя:

- И я рад…

Меж тем, как бы не обращая уже внимания на Алехина, Худов, оборотившись вполоборота к соседу, с садистским удовольствием сообщил ему:

 - А знаешь, почему я рад, что увидел его? Наши бабы его уже похоронили… Моя Тигра все уши прожужжала: Алёхин, мол, лежит… смертельно болен, мол… А он вот - собственной персоной, как огурчик с грядки, сидит и на меня лупится. Официант…ка! – и тут же, оскалив белоснежные зубы, крикнул истово: - Куда ты, шалашовка, пропала? Я тут друга живого встретил, а ты медлишь с подносом!.. – и зычным отработанным рыком скомандовал: – Бегом!

Непостижимо как, но в эту самую минуту он… гвардии капитан Алёхин лежал под палящим солнцем далёкой страны… лежал высоко в горах… был ранен… смертельно ранен и, отсчитывая удары напряжённого сердца, сквозь окутывающую сознание памороку стоячего зноя и испепеляющей нутро боли, как мог следил за севшим невдалеке на скалистом выступе мохнатым стервятником… нагло оттачивая черный кривой нос о камень пернатая тварь откровенно выжидала скорого приближения кровавой трапезы… а у него, боевого капитана, не было никаких сил, чтобы прицельно поднять руку с пистолетом и разрядить в хищную сволочь полную обойму…

Стервятник падал на землю тяжелым камнем: просто рухнул и, подломив обмякшие крылья, замер… Выстрела он не слышал – видел лишь то падение: его ссохшиеся губы жадно ловили в тот самый миг влажные капли из подставленной ко рту фляжки… он не видел чужих рук – и лишь вода… одна вода отвлекала всё внимание… вода была теплой, вязкой – но самой… самой сладкой на свете…

Виктор Николаевич в недоумении поднял глаза на шумно суетящегося за столом: нечто определенно подсказывало ему, что тот сверливший в горах его колючим взглядом стервятник из далёких, лохматых лет и сегодняшний, объявивший себя его сослуживцем бритоголовый тип есть одно и то же…

«Не дождетесь…» - отстучало срочной морзянкой в груди, - и это помогло Алёхину не стушеваться беспомощно под самоуверенным дерзким взглядом Худова.

Глаза в глаза столкнулся с Сергеем, явно силившимся что-то втихомолку сказать ему и одним тем уже поддержавшим его.

Виктор Николаевич не ошибся.

Откровенность сообщения, донесенная конкретно до него болтливым и ничтожным типом, словно пытавшимся навязать высокомерно подлую неприязнь к слабому и больному, не просто смутила Сергея, а покоробила и напрягла.

В мгновенной готовности принять лично на себя возможно последующий удар под дых, аквалангист сочувственно посмотрел на Виктора Николаевича, и был крайне удивлен: неведомо как обновленный Виктор Николаевич выглядел намного бодрее и увереннее, чем ещё минуту-другую назад.

«А мужик-то, однако, силён…» – вскользь оценивающе отметил про себя Сергей и понимающе улыбнулся Алёхину.

Тот мгновенно ответил благодарной улыбкой.

Появилась встревоженная официантка. Она профессионально расставила перед каждым из сидящих за столиком всё из того, что уместилось у нее на большом подносе.

Худов нетерпеливо следил за каждым её торопливым движением и, не успела девушка отойти сторону, как он потянулся к высокой бутылке темного стекла и проворно-стремительно разлил по толстостенным, на короткой ножке бокалам. Настырным категоричным жестом запретив возражать, жестом же приказал выпить.

Виктор Николаевич и следом за ним Сергей подняли свои бокалы, и, не чокаясь, все трое выпили в упорном молчании.

Пил Худов, картинно морщась, а, когда пустую посудинку поставил на стол, то, вызывающе облокотившись и столь же вызывающе подмигнув, произнёс пафосно:

- Витёк, это надо ж – я тебя живого увидел… Живого! Слушай, а как же та болезнь-то по-научному называется? Знал – и забыл… Ну та самая… какой он болел…

Чуя откровенный подвох, Алехин, горло которого словно ороговело мгновенно, тихо спросил:

- Кто?

- Да Ильюшенька же Муромец! – от произведенного им эффекта Худов готов был выпрыгнуть из самого себя.

Лица его собеседников выразили недоумение, а он, довольный собой, захлёбисто расхохотался до икоты.

Отсмеявшись в своё удовольствие, он вполне трезвым ровным голосом миролюбиво обратился к ним, скромно не спешившим прикасаться к тарелкам с ароматно дымящимся мясом в овощах.

- А вы ешьте! Ешьте! Это очень даже ничего… Это я наевшийся… обожравшийся от пуза скорее… И потом – не обижайте! Я – угощаю!

Виктор Николаевич и Сергей упрашивать себя не заставили: то ли благоразумно опасаясь недовольства угощавшего их трапезой, то ли просто-напросто поддавшись духовитому очарованию свежеприготовленной свинины.

- Деньги – голуби: прилетят и опять улетят… – мимоходом Худов пробурчал себе философски под нос.

Алёхин быстро поднял на него глаза, дрогнувшие живым огоньком любопытства, и спросил с подтекстом прямо в лоб:

- А что если те голуби из чужой голубятни?

- Из чужой, говоришь? – Худов сходу живо и, как показалось проницательному Сергею, ожидаемо переспросив, согласно пояснил: - Те уж точно улетят вмиг… Пшик: и нет их!... как и не бывало никогда…

Невольно, по особым интонациям, прозвучавшим в голосе каждого, аквалангист догадался, что тот блиц-диалог, свидетелем которого он был, точно и до конца понятен им обоим…

Меж тем Худов успел наполнить бокалы по новой. Вновь молча предложил поднять их и, всё так же, не чокаясь, мужчины дружно выпили.

И всё с тем же показным равнодушием, проявленным вначале, наблюдая за едоками, хозяин вечерней трапезы снова заговорил первым и снова голос его был по-трезвому твёрд и ровен:

- Век кончается… Не век – тысячелетие! Представляешь, товарищ гвардии полковник: скоро этот год пройдёт… последний год – и мы двоечку впереди писать станем… не единичку носатую, как привыкли… а птичку-двоечку… Только-только самое интересное начинается, а ты, Виктор Николаевич, умирать вдруг собрался… Нет, я ещё поживу! И тебе советую!

 Алёхин тепло улыбнулся и, примирительно отозвавшись:

- Как скажите, товарищ майор… - заключил положительным итогом: - Мясцо-то и, впрямь, на славу! Душевно прошло… Спасибо…

- А я что говорил?! – в голос Худова вернулось притихшее было заносчивое превосходство.

Осязаемо дохнуло мразным холодком, но точно не от моря, над которым заклубились тучи.

Виктор Николаевич огляделся…

Он давно обратил внимание на шумную молодежную компанию, сидевшую за тремя сдвинутыми в ряд столиками. И хотя заметил их ещё при входе, но лишь сейчас его обострённое внимание привлекла женщина в белом, длинном, не по сезону открытом платье.

На хрупкие прямые плечи её был накинут широкий плат, тончайший узор которого напоминал собой змеиную кожу.

Она сидела, отвернувшись, и лица её Алехин, как невольно не пытался, увидеть не смог. Что-то, однако, тревожно волновало и неотступно влекло: время от времени упирался глазами в спину, по ложбинке которой падала вниз видимая сквозь полупрозрачное полотно тяжелая черная коса…

Обернулась она резко и внезапно: взгляд её темных блестящих глаз острой молнией выстрелил в растерявшегося Алёхина, успевшего меж тем облегченно выдохнуть – это была совсем не та женщина с холодным, надменным лицом, которую утром видел на морском берегу.

 На него в упор смотрела юная девушка с веселым и искрящимся лицом. В любопытных глазах её вспыхнуло что-то жадное - Алехин невольно поспешил отвернуться.

Девушка, отвернувшись, припала к уху своего соседа – высокого парня, и стала быстро-быстро нашептывать ему, и парень с нескрываемым любопытством откровенно уставился на Алёхина, окончательно смутившегося от неожиданно проявленного интереса к его персоне: тягучая усталость неминуемо подбиралась к нему…

Виктор Николаевич посмотрел на товарищей, сидевших в затянувшемся напряженном молчание, и тогда, обратившись к Худову, буквально скомандовал:

- Разливай остатки… которые сладки!

Откровенно, с недоумением тот всмотрелся в его лицо. Встрепенулся:

- И точно! Что-то мы, братцы, как-то того… сидим как будто на поминках… И что за напряг? За встречу надо выпить! За здоровье всех присутствующих! - и опять-таки демонстрируя наглую напористость, выкрикнул зычно: - Официант…ка! Неси свою мадеру! Ту, что настоящая! И закусон… Неси всё разом!..

Требовательным зовом Худов озадачить официантку на этот раз не успел: мадера уже через мгновение стояла на столе. Уплотнилась поверхность и тарелками с разнообразными закусками.

Покладисто не возражали и гости Худова, по-хозяйски развалившегося на стуле. И опять, потчуя сотрапезников, сам он только пил и всё говорил и говорил:

- У нас тут воскресный корпоратив. Мой деловар – еще тот зубр! Отдыхать любит широко… с изюминкой… В миг собрались, и вот мы тут – на морском бережку, в тихом заливчике, где так сладко и нежно душе… Серёга! – обратился конкретно к аквалангисту, вопросительно посмотревшему на него. – Знаешь, что я тебе скажу? А он, наш гвардии полковник, ещё тот хитрец! Известно, что хитрый – не дурак, а Николаич всегда был себе на уме… Но это без комментариев… – Алёхин, настороженно гадая про себя, что бывший сослуживец может ещё выдать, придирчиво вгляделся в него, а тот очень-очень трезвым голосом именно и выдал: - Комментарий будет по-другому поводу… будет-будет… – голос вдруг стал откровенно рыхлым, хмельным. – Его смерть поссать отпустила, а он сбежал! Ну, не молодец? Молодец! И пусть эта дура-смерть своей ржавой косой в другом месте размахивает… Витёк, за тебя… пью только за тебя!

Про себя Алёхин предостерегающе отметил, что вот-вот и тот полезет целоваться. Он и раньше всегда верно улавливал ту зыбкую грань, за которой пьяный бред становился бесконтрольным, однако сейчас это не напрягло, а лишь позабавило: он вдруг и сам, отвычно охмелев, готов был пустить слезу и даже расцеловать Худова, к которому никогда теплых чувств не испытывал…

Виктор Николаевич определенно знал, что, конечно же, делать этого не будет, но легкое чувство благодарности неожиданно за слова, высказанные пусть и столь бесцеремонно, но ободрившие его, что даже тягучая боль, подбирающаяся обычно к ночи, оставила… Прислушался чутко к себе: точно оставила. И он вновь лихо скомандовал:

- Разливай!

Разлить Худов не успел, перед ними нереальным явлением возникла девушка в белом платье и, без робости в упор всматриваясь глазами-омутками с чертиками в глубине в Алёхина, настойчиво, музыкально растягивая слова, произнесла:

 - Извините, что беспокою. Я – журналистка. Правда, только учусь, - мимоходом призналась она. - А можно я задам Вам несколько вопросов?

Напыжившись от изумления, Худов отозвался первым. Услужливо подхватился и, похотливо и сладко хищным взглядом охватывая подчеркнутые платьем в обтяжку девичьи прелести, довольно произнёс:

- А мы вас ждали – и вот дождались! Будем теперь лясы-балясы точить. Присаживайся! – Он с необычайной легкостью подскочил и галантно подставил ей свой стул. Девушка села, а тот, не глядя рукой подтянув себе от соседнего стола другой, устроился рядом и игривым тоном продолжил: - И какие такие вопросы мечтает задать нам наша красавица?

Меж тем будущая журналистка, никак не реагируя на суетливые хлопоты, проявленные ради неё, и настырное обхождение назойливо любопытствующего, по-прежнему быстрыми проницательными глазами неотвязно сверлила молчавшего Алехина.

- Значит можно задать? – уверенно спросила.

Виктор Николаевич, застигнутый врасполох откровенным напором на него, лишь неуверенно пожал плечами, а девушка, приняв столь неопределенный жест за знак согласия, быстро извлекла из дамской сумочки маленький диктофон: глаза её сверкнули торжеством. Как бы, предварительно пытаясь успокоить, пояснила:

- Мой вопрос очень прост… почти единственный и главный… Я его тут уже многим задавала…

Худов, которому всё было нипочём, недовольно вставил своё:

- Выходит, как хищница набросилась на новеньких?

На этот раз девушка сходу отреагировала с легкой обидой:

- Почему же, как хищница? Просто я как будущий журналист должна быть любопытна…

- Ну что, гвардии полковник, - уступчиво, с развязной ухмылкой на влажных губах Худов обратился к сослуживцу, - поможем красавице достойно пройти производственную практику?

- Можно, наверно, и ответить… - заметно опешивший Алёхин вынужденно кивнул в знак согласия головой.

Худов, всем своим громоздким корпусом обвалишись в сторону девушки, разрешительно произнёс:

- Начинай с меня! Я, как пионер, всегда готов! Спрашивай: всё, что знаю – точно не скажу, а всё то, что не знаю – расскажу, как на духу! Весь внимание!

Однако девушка, как не замечала назойливого Худова, так и продолжала демонстративно не замечать. Поднесла диктофон к лицу Алехина и, упорно сверля его острым взглядом, спросила:

- Скажите, пожалуйста, а за что Вы любите море?

- Вот свистуха! – громоподобно выразил крайнее недовольство Худов и единственно себе плеснул в бокал вина. Выпил залпом.

- За что или почему? - Алехин, которого магнетически притягивали темно-медовые, открыто горящие ненасытным, пугающим огнем глаза, наобум переспросил.

- Можно и почему, - милостиво разрешила журналистка-практикантка.

- А почему собственно именно это тебя интересует? – Сергей, нарушивший долгое своё молчание, поспешил на помощь Виктору Николаевичу.

- А мне, дядь Сереж… - «дядь Серёж» произнесено было с ироническим недовольством, - из чужих ответов хочется понять себя: почему я не люблю море?

Аквалангист на то лишь хмыкнул неопределенно, а Алёхин, успевший мысленно и сам с интересом пробежаться в поисках ответа, негромко ответил на прозвучавший ранее настырный вопрос:

- Я и сам не знаю почему… Просто вот люблю… и всё… Может, с детства книжек начитался… еще фильмы про море всегда любил смотреть…

- Так Вы - романтик?! – то ли утверждая, то ли сомневаясь, девушка, приподняв домиком густые брови, настырно продолжала выспрашивать.

- Кто знает, может, и был когда-то… - неуверенно согласился с ней Алёхин.

- А сейчас, что, уже нет? – точеные скулки-камешки на красивом лице девушки чуть вспыхнули румянцем.

- Сейчас? – Алёхин глубоко вздохнул и вполне искренне сознался: - Кто я сейчас, - и не знаю давно…

Ему хотелось уклониться от ненужного ему вовсе и так затянувшегося разговора, а девушка, не спуская с него цепких глаз, настойчиво спросила:

- А свою первую встречу с морем Вы помните?

И Виктор, оживившись от моментально вспыхнувших воспоминаний, искренне сказал:

- Очень даже помню… отлично помню… Это было давно… Тогда тоже был октябрь… теплый… солнечный… только более шумный и многолюдный… настоящий «бархатный сезон»…

- «Бархатный сезон»?! Сезон любовных приключений… Не так ли?! – скрыть своего, с подтекстом, ехидства она не смогла, явно и не намеревалась даже.

Меж тем Виктор Николаевич, неожиданно погруженный в приятные воспоминания, кажется, и не заметил того колкого ехидства молодой особы, а вот Худов, потускневшие было глаза которого сладенько вспыхнули, живо встрепенулся и вклинился:

- Какая, однако, молоденькая, а любопытна не в меру!.. не в меру!..

Алехин же с мягкой улыбкой на губах поспешил уточнить:

- Да нет… особых приключений и не было никаких…

То утверждение, однако, девушка подвергла сомнения и прямо, если даже и не цинично - беспардонно выпалила:

- Вот уж совсем не верится! Хотите сказать, что Вы всё время провели в одиночестве? И чтобы я поверили в эту чушь?! Да ни за что на свете!

Странно было слышать откровенное сомнение от столь молоденькой, почти юной особы, но что он мог на это сказать? Спорить? Доказывать обратное? Пусть, что хочет, то и думает…

Это был осенний, «бархатный» Геленджик…

Вот он с легкой сумкой через плечо выпрыгнул из рейсового автобуса, доставившего от вокзала: только в пансионат, название которого громко было озвучено кондуктором, идти не спешил.

И вот оно – необъятной панорамой впереди. Замер у парапета длинной набережной и долго, не веря в реальность, смотрел на широкую водную гладь, вздрагивающую множеством солнечных бликов.

Скоро по широкой каменной лестнице спустился к морю.

Ступил на песчаный берег и осторожно-осторожно подошел к краю, вспененному набегающими волнами по узкому урезу…

И всё с той осторожностью присел на корточки и, зачерпнув бережно ладонью воду, попробовал её на вкус:

- Точно, солёная! – по-детски искренне засмеялся… Вспомнив восторг себя того, далеко не юного уже, но, как оказалось, по-прежнему наивного и искреннего, Виктор Николаевич внимательно посмотрел на девушку и мысленно произнёс… причем всё слова адресовались именно для неё:

- Я точно был один… Я понял тебя, дорогая моя девочка, но разочарую… Я весь был поглощен морем. С детства ждал этой первой встречи, и вот мы – я и море – встретились… И всё время… каждую свободную минуту проводил на берегу… даже не на берегу, а – в море! А потом?!. Потом какие увлечения на стороне?! У меня была моя Ирка… Ирочка, которая ждала нашу малышку… первую нашу дочку… И что же я должен был её обмануть? Обмануть ту, которая мне всегда доверяла? – и улыбнулся сам себе…

Меж тем девушка вынула из сумочки большую раковину. Поднесла к уху. Послушала. Потом, с вызовом протянув Алехину, настойчиво предложила:

- Послушайте! Там шум вечной волны…

Виктор Николаевич, замешкавшись поначалу, вздрогнул от прикосновения холодной гладкой руки и послушно поднёс раковину к уху – вслушался: в ухе шумело… Девушка же протянула диктофон к нему. Спросила с особым ударением на «несбыточна»:

- У Вас есть мечта, о которой точно знаете, что несбыточна?

Алехин, в недоуменно вздернув брови, ничего не ответил – он продолжал держать раковину у уха.

- Голубушка, ты чего его допекаешь?! Хватит, наверно... Не перебор ли? – возмутился Сергей и решительно оттолкнул её руку с включенным диктофоном в сторону.

Девушка, выразив шумно недовольство, в раздражении сказала ему:

- Я, между прочим, высчитала, что здесь… именно здесь ось мира… Ты же отлично знаешь, где! Покажи мне это место!.. Покажи!

- Я не знаю, что это такое, - Сергей смотрел на неё прямо не скрывающими возмущения глазами. – Не плети чепуху!.. Это твои глупые выдумки… фантазии… А я, как помню, - не сказочник, чтобы на них ответы искать…

Изнемогающему от невнимания к его персоне Худову явно надоело быть наособицу, и он, активно зашевелившись, настойчиво напомнил о себе:

- Ну, чё, давайте по последней! На посошок, так сказать… Я к утру уже, - весьма демонстративно выдохнул глубоко, - должен быть, как штык! А сия красавица, не откажется ли пригубить немножко с нами?! – и, не дожидаясь ответа, привычно прокричал: - Официант…ка! Бегом нам чистый фужер!

Стеклянная посудинка появилась перед ним тут же. Разливая остатки мадеры по бокалам, он успел укорить Алехина:

- Ну ты, товарищ полковник, у нас ещё тот оригинал! Укрыться в углу земли, где девушка-красавица ищет ось мира, - это как в яблочко попасть! – и, жестом пригласив поднять полные бокалы, выкрикнул требовательно: - Итак, пьём за неё - земную ось!

Девушка, зазывная красота которой определенно была оценена и ею самой, свысока посмотрела на Худова и, изящно подняв свой стеклянный бокал, неспешно выпила терпкое содержимое и аккуратно поставила его на стол. Отключив давно диктофон, убрала за ненадобностью в сумочку.

Худов со словами:

- Где мой большой гаманок? – вытянул, вновь неосторожно сверкнув кобурой, из внутреннего кармана пиджака объемистый бумажник. Бросил предупредительно: – Мужики, не дергаемся! Я плачу! Худов слов на ветер не бросает… - и резко одернул девушку, поднявшуюся со стула, чтобы уйти: - Стоп-стоп! А меня… меня напоследок спросить? Так и уйдешь - ни о чем не спросишь? Может, я тоже, что хорошего скажу…

Будущая журналистка в ответ лишь пренебрежительно хмыкнула:

- С Вами, дяденька, и так всё предельно ясно! Со всеми вась-вась…

- Это уж, дорогуша, кому как на роду написано, - перебив с ходу, глубокомысленно изрёк «дяденька».

- А мне таких шустрых и среди своих хватает! – явно нарочно подзадоривая, отреагировала она на те слова.

- Ишь ты какая! Шустрые, видите ли, не ндравятся, - Худов, опешив, обиженно буркнул вслед уходящей плавной неторопливой походке девушке: - Тогда хотя бы «спасибо» сказала.

- Спасибо, дяденька, за хлеб-соль… - не скрывая откровенной неприязни, съязвила та.

- На здоровье! Как говорится: приходите еще – будем рады! – верно определив не столько слова, сколько прозвучавший тон, Худов отвлекся на официантку, подавшей ему счёт. Уже через минуту выкрикнул девушке, вернувшейся к своим друзьям. - Эй, язва! А зовут-то тебя как?!

- Можно просто – Таис Афинская! – вызывающе отозвалась та мгновенно.

- Таська, говоришь?! Помню… помню про такую… - растягивая слова, копируя девичьи нежные интонации, Худов умышленно сказал так громко, чтобы голос его был слышен повсюду. - Сам не читал, но знаю, что была такая Таська… ге… ге… - запнулся. - Вообщем, чудно как-то их там называли… Ну, те, которые на улице стоят…

- Гетера… - подсказав негромко, Сергей уточнил следом: - Только те на улицах не стояли.

- Во-во: она самая етера! Жрица любви… - и громогласно, отчасти согласившись вроде с Сергеем, высказал, однако, с подтекстом: - Какая нам разница: стояли – не стояли… Может - вначале трудовой деятельности и не стояли, а потом – пришлось… Нам-то какое дело до них… до етер? – хихикнул. И тут же в интонациях повторяя начальную беспардонность, уперся взглядом в Алёхина: - Не так ли, Витек? - и, ожидая ответной реакции, приумолк.

Виктор Николаевич благоразумно промолчал. Тогда Худов, успевший натренированным взглядом профи до деталей отсканировать сугубо мужскую компанию с единственной женщиной в лице будущей журналистки, вполне трезвым твердым голосом интересовался у Сергея:

- А эти, кто? Знаешь?

- Археологи… из Москвы… - ответил местный спасатель.

- Да-а… - протянул Худов, - и тут москвичи! Нашествие саранчи! Всюду лезут… Не так ли? – и вновь на Сергея в упор, но тот сделал вид, что не расслышал.

Шумная компания дружно поднялась.

Молодой человек, которому девушка недавно демонстративно нашептывала нечто своё, обнимая по-свойски, уверенно повел её к выходу, где та оглянулась задиристо и выкрикнула:

- Дяденьки, приходите к нам послезавтра! У нас будет весело! Очень-очень будет весело!

Последним из-за общего стола поднялся высокий мужчина, лет сорока, с аккуратной рыжей бородкой. Стремительным шагом подошел к Сергею и, как давнему знакомцу, протянул руку:

- Добрый вечер!

Аквалангист ответил крепким пожатием его руки. Затем подошедший протянул руку Алехину. Представился:

- Евгений Михайлович… Можно просто Евгений…

- Виктор Николаевич… Виктор… - отозвался полковник-пенсионер.

 Следующим был его сослуживец, который на пожатие ответил проще:

- Худов…

Чуть задержавшись, видимо, в ожидании имени-отчества, извинительно сказал:

- Простите нашу шалунью…

- Да ерунда всё! – первым примирительно откликнулся Алёхин, вспомнивший вскользь и своих дочерей, близких по возрасту будущей журналистке. – Молодость есть молодость! Красивым девушкам, как известно, прощается многое…

- Кстати, - обратился Евгений ко всем сразу, - присоединяюсь к прозвучавшему из её уст приглашению. Приходите в лагерь. Скоро уезжаем, а послезавтра у нас, скажем так, отвальная с пионерским костром. Будет небольшое представление… бал-маскерад! – в заключение многозначительно улыбнулся.

И быстро убежал догонять остальных.

Худов, проводив долгим взглядом сбегающего по лестнице с веранды на улицу, где стояла шумная компания, обратился к сотоварищам, готовым покинуть кафе:

- Аж, завидки берут… Но я, к сожалению, человек подневольный… - в голосе его, может быть, впервые за вечер прозвучали искренние, человеческие нотки.

По деревянной широкой лестнице втроем сошли вниз, где в густеющей тьме кружились огоньки редких фонарей. Молчаливо, в сопровождение шествующего по пятам пса, прошли метров десять, не больше.

- Ты где? В пансионате? – Худов, остановившись прикурить, вопросом к Алёхину притормозил всех.

- Нет… - ответил Виктор. - У старой знакомой остановился… Мы к ней раньше с Ириной приезжали…

Худов снисходительно предложил:

- А то пошли со мной! Места много, я в номере один – кум королю. Мы тут на конспера… пе-ра.. Тьфю ты! Нет, не то!

- На корпоративном отдыхе, - Сергей вновь пришел на помощь.

- Точно так! – согласился Худов, а у самого в голосе то ли раздражение, то ли сожаление. - У нас тут этих етер… жриц, значит… - перебрал пальцами в воздухе, считая: - Пять… нет, три – по вызову и одна – в штате… Не хочешь так не хочешь… - вздохнул. – Это я на всякий-який спросил… Ну, я тогда пошел… На сегодня мой променад закончился… - Заключил дурашливо: - Завтра на том же месте и в тот же час…

Сделал шаг в сторону, но резко вернулся.

- Слушай, Виктор Николаич, а ты меня, правда, обрадовал! Без прикола!.. Если б ты знал, как я рад! Моя приходит домой как-то и говорит: «Алехин при смерти… всё – рак…» - Видно, что эмоциями своими он уже не владел. Говорил быстро, захлёбисто: - Я в шоке был… Николаич, чесслово говорю, в шоке… Я в тот вечер так набрался… так набрался… и плакал… чесслово плакал… без балды плакал… Кто? Витёк? Я ж с ним с самого училища вместе… Не может быть! А моя дура всё одно талдычит: нет, лежит… худющий весь… и Ирина его, говорит, вся с лица сошла… высохла… А ты, черт, - живой! Как есть – живой! Всем назло!.. – и он стремительно пропал в темноте, откуда вдруг донеслось: - И прости меня! Прости, если можешь!..

Сергей и Алехин остались одни. Какое-то время шли молча, пока Виктор Николаевич не произнёс:

- А мы ведь так и не познакомились

- Теперь, Виктор Николаевич, вроде как и ни к чему, - весело откликнулся аквалангист. Уточнил: - Значит тоже из бывших военных?

- Получается, что так… из бывших… не нужных… - грустно согласился гвардии полковник. Поинтересовался сходу: - А ты где служил?

- В основном на Балтике, - начал Сергей негромко, но скоро голос окреп, и он, не скрывая грустной иронии, представился: - Морской спец широкого профиля!.. Только сейчас люди моей квалификации государству больше не нужны… - в интонациях осязаемо промелькнула не зарубцевавшаяся обида. - Да и государства того уже нет… Живем в стране благоденствия и покоя… в стране, где, чтобы жить, еще надо научиться ловчить… изворачиваться… И враг у нас теперь только один остался - тот, который в нас сидит… - вздохнул. – А подлаживаться не получалось, да и не хотел… противно было… Вот, в итоге, и таскаю трупаки из морских глубин…

Прошли мимо дощатого, упирающегося в море мола с рядом деревянных свай, омываемых плёской водой, и, не сговариваясь, в сопровождении верного пса спасателя свернули к берегу, проступающему в темноте.

- А мы с Худовым после училища в разных местах служили… - продолжил армейскую тему военный пенсионер. – Случалось, что кое-где и пересекались… А в конце 80-х в Кантемировке встретились... Потом вместе в Москву перевелись… Он быстро сориентировался в обстановке... Мы ещё всё родину собирались защищать, а он одним из первых уволился… - Виктор Николаевич глубоко выдохнул. - Серега – мужик заводной, рисковый… Быстро дело свое завел: оптом и в розницу камуфляжами и тушёнкой торговал… Потом что-то у него не заладилось…

- Пустой он души человек… ложный… - категорично перебил его аквалангист.

Алёхин попридержал шаг. Посмотрел прямо на собеседника:

- Может быть, и так… отчасти… - утих задумчиво. Продолжил осторожно: - … но в бою воин! Не подведет… хотя и безбашенный… а по жизни? – задумался. – По жизни денежку любит… очень любит…

- В Афгане были? – догадался Сергей.

- Пришлось и там побывать… - коротко ответил полковник в отставке. – С детства мечтал о море, а достались всё пески да камни…

Замолчали оба. Сошли к ночному морю с черной завитой водой. Медленно, шаг за шагом, пошли по кромке берега, обозначенного в темноте плеском набегающих волн.

- Я тогда тоже не у дел был… - доверительным тоном Виктор Николаевич продолжил скоро. - Уговорили нас бабы в Турцию за шмотками смотаться… вернулись… товар ушел быстро… Еще раз съездили… Потом в Польшу стали за кухнями ездить… деньги появились…

Поёживаясь в легком ознобе от упругого ветра, взлетающего рывками от воды, Алёхин поспешил застегнуть широкое пальто, в котором шел нараспашку. Казалось, он забыл, о чем говорил недавно, только, застегнувшись, продолжил:

- Не хочется старое ворошить… Лучше не вспоминать… Глупо как-то расстались… по-бабьи…

Невольно Виктор Николаевич огляделся: округа было незнакомой или виделась таковой в ночи: громадой высился южный поселок, а впереди – узкой полоской тянулся и тянулся морской берег. Верилось, что идут наугад, но, полностью доверившись партнеру, Алёхин уверенно двигался за Сергеем, подытожившим сокрушенно его невольный рассказ:

- Да-а… из-за денег многое рушится… - Спросил: - Сейчас-то чем занимается? Похоже: в охране?

- Да-а… у какого-то банкира начальником охраны… - отозвался полковник.

- Я, извините, заметил, что Вы встрече были не рады…

- Это так… только старое здесь ни при чем… - откликнулся на замечание отставник. - Всё ушло… забылось давно… А не рад был совсем по другой причине…

Повисла тишина, разве что разрываемая редким тявканьем пса, привычно крутившегося у ног хозяина.

Виктор Николаевич задержался у воды. Постояв чуть-чуть в легком внутреннем напряжении, быстро посмотрел на стоявшего рядом аквалангиста и заговорил осторожным полушепотом:

- Это правда, что я болен… смертельно болен… давно измотан болью… Волокусь вот, как пьяный… - объяснился иронично, - и вовсе не от того, что позволил себе выпить… это от слабости… Судьба закована – ставит точку… Давно всё настоящее вынуто… и, как ни крути, осталась одна пустая оболочка…

Размытая в ночи даль плотным сгустком навалилась, приблизившись вплотную, и обозначилась странным тихим смешком, возникшим совсем-совсем близко… исчез тот смешок так же мгновенно, как и появился…

 Никак не выказывая внезапной тревоги, Алёхин изначально и не помышляя быть столь откроенным, однако ж, более чем обстоятельно и откровенно продолжил свой монолог:

- Я же, фактически, беглец… беглец, сбежавший из дома… Я знал, что наступает момент, когда болезнь временно отступает… как бы дает обманчивый шанс на выздоровление… такое случается перед самым концом… Я ждал… ждал этой короткой паузы… И вот мне вроде стало легче… все в голос стали меня подбадривать… стали назойливо уверять, что я пошел на поправку… И тогда я понял: пора! Пора, пока еще есть какие-то силы… а то будет поздно… Я всё рассчитал… В первый же день, как только приехал сюда, я должен был сделать то, ради чего сбежал… что так опрометчиво затянул… Я хотел плыть и плыть долго-долго… за горизонт… пока не устану… Ночь… долгую ночь провел на берегу… а утром увидел тебя: ты выходил из воды в черном гидрокостюме, с аквалангом за спиной… И этот пёс… который нетерпеливо и преданно ждал тебя…

Алёхин, проговорив на одном дыхании внезапный монолог, осторожно посмотрел на Сергея, деликатно отвернувшегося в сторону ночного моря.

- Зря так! Выговорился? – Сергей дружески перешел на «ты». - Значит, так надо… тебе надо… А если и легче стало, то это ж просто отлично!

- А всё отчего? – Виктор Николаевич, благодарный за понимание и даже откровенную поддержку, продолжил оправдания: - Повиновался странному чувству… вспомнилась глупая детская мечта о подводном плаванье… захлестнула меня… зацепила… задержала на берегу… Вот, думаю, хотя бы, думаю, раз жизни… один только раз…

И то ли опасаясь, что будет не понят, что не выслушают, а то и осмеют, то ли, что сам не успеет договорить, замкнется на полуслове, он, сбиваясь, зачастил скороговоркой:

- Даже перед казнью человек имеет право на исполнение последнего желания… А кто я такой? Такой же осужденный… осужденный на смерть… И почему бы мне не воспользоваться законным правом? Да, я с детства безумно любил море… кажется, с самого рождения… и в том не было бы ничего странного, родись я у моря. Местом моего же рождения была маленькая деревушка на Северном Урале, где за окнами – дикая тайга да безводная глушь… Нет, болот, конечно же, хватало! А вот вблизи всего одна речка, да и та – переплюйка. Стыдно сказать: я и плавать-то научился уже здоровым парнем… на срочной.

И он, словно захлебнувшись словами, умолк. Закутался плотнее в пальто и затаился, но вовсе не в ожидании какого-то скорого ответа со стороны малознакомого человека, а, прежде всего, в осуждении себя, что расслабился… что так нелепо и неожиданно раскрылся в том, что и от себя упорно таил…

А Сергей на то тихим и уверенным голосом просто сказал:

- Я понял тебя, Николаич! Отлично понял… Всё это вполне осуществимо… Запасной акваланг у меня имеется… Его только проверить надо да заправить, но на это времени много не уйдет. И костюм быстро найду… Есть, у кого спросить…

Мгла, плотно закрывавшая ночное небо, сдвинулась, и в самом верху плотного полога открылся вначале слабый просвет, - и уже скоро всё в вышине пришло в ходкое движение, а звездная проседь, созревшая в свете полной луны, выплывшей из-за дымных разбежистых облаков, отразилась серебряной россыпью в черном зеркале моря…