Алехин привычно, как и все эти дни, большую часть времени проводил на берегу.

 Вот и этим ярким солнечным утром он, беспричинно переполненный странными, волнительно возбуждающими чувствами, был уже у моря.

Широкий небосвод в редких облаках легкими перышками полностью отражался в зеркалах искристой глади, ровно удерживающей для неведомого мариниста про запас гамму тончайших оттенков.

Казалось: он в одиночестве бродит по желтому ребристому песку, однако скоро до слуха донеслись, серебрясь над водой колокольцами, детские голоса.

Издали увидел, что в море купается человек, а по берегу суетливо бегают трое малышей, рядом с которыми спокойно стоит молодая женщина.

Босая детвора бегала по краю берега, смело забегала в воду и, дружно размахивая руками, заливисто выкрикивала:

- Папа! Папа! Папочка!

Купающийся отец на выкрики отзывался, время от времени приветственно взмахивая то одной рукой, то другой.

Вскоре пловец поплыл к берегу, а восторженно смеющаяся малышня готова была броситься на встречу прямиком по воде. Только тут невозмутимо наблюдавшая за всем до того мама (а по-другому и не могло быть, как верно подсказал себе Виктор Николаевич, медленным шагом приближающийся к ним) быстро сгрудила их и поспешно отвела подальше, - и лишь затем мужчина покинул ласковые воды.

 Быстро вышел на берег и, не мешкая, стал одеваться: влез в джинсы, надел джинсовую же стильную рубашку, а поверх всего накинул… светлый подрясник.

Одевшись, направился к семье, терпеливо ожидавшей в отдаление.

Детвора, сорвавшись с места, с веселым смехом наперегонки бросилась навстречу отцу, а тот, подхватывая под мышки одного за другим, покружил каждого из них не по разу.

С щенячьим, счастливым визгом отзываясь на свободное кружение, маленькие мужички (а это были только мальчики, как отметил вблизи сторонний наблюдатель), привязчиво и настойчиво просили отца вновь и вновь их покружить.

- Дети, вы замучили папу! Он устал уже, - строго, хотя и с улыбкой на мягком лице, мать попыталась стреножить сыновей, и те скоро послушно угомонились.

Семья дружно направилась в сторону поселка.

Полковник, выслушивая сбивчивый стук томящегося сердца, в некотором волнении шел следом за дружным семейством.

Незаметно ускорил шаг и, успев их догнать, торопливо пошел вперед, однако через шаг-другой резко обернулся и вдруг, не постеснявшись, громко обратился к главе семейства:

- Вот Вы, молодой человек, как я догадываюсь, – батюшка?

- Вроде того, - спокойно отозвался молодой человек и внимательно посмотрел на Алёхина, шагнувшего к нему.

Остановился в ожидании.

Замерли и остальные. Выжидательно встретили незнакомого человека, с вызовом бросившего на подходе:

- Вот скажите мне: есть Бог или нет?

Удивительной чистоты глаза мальчиков вспыхнули внезапным испугом. Потускнел чистый взгляд и молодой женщины.

Все разом посмотрели на отца-священника, в голосе которого прозвучала уверенная сила:

- Лично для меня такого вопроса не существует и вовсе. Безусловно: да! - И, верно уловив в глазах незнакомца тревогу, указал знаком жене, что надо их оставить одних.

Матушка послушно увела мальчиков назад к воде, вздрагивающей желтыми длинными косицами.

На протяжении всего времени пока шло общение взрослых, дети, не обращая на них абсолютно никакого внимания, играли блестящей от влаги галькой-окатышами.

- Тогда объясните мне, что такое есть Бог? – полковник, благодарный священнику, что они остались одни, и довольный собой, что сумел столь внезапно высказать вслух давно волновавшую его мысль, настойчивого напора своего не оставил и теперь надеялся, заранее уяснив ожидаемый ответ, высказаться до конца.

- Если просто, то Бог – это Любовь, - ровным и спокойным голосом ответил священник. Добавил: - И никто не любит так, как Он… Бог…

В душе всё недовольно взорвалось, наполнилось сухими слезами, и Алёхин, рискуя окончательно показаться идиотом (как сам же определил заранее), резковато спросил:

- А если всё это только произвольный вымысел? Одни выдумали одно, другие – другое, третьи – тоже себя не за дураков держат… Вон: одних только разных религий на свете – миллион… - и, не дождавшись ответа, продолжил взвинченным тоном: - И Он, что, всех любит? Или только выборочно?

Чутко уловив в голосе пожилого человека неустойчивое сомнение, священник убедительно и настойчиво ответил:

- Вам придется осознать, что однозначно: всех!

- Как-то одно с другим не вяжется, - полковник-пенсионер продолжал наступать.

- А именно? - молодой батюшка сосредоточенно, словно проникая в суть потревоженной души, посмотрел на незнакомца прямо. - Вас терзают сомнения?

Алехин не отступал:

- А я вот как размышляю, если Он, как утверждаете, всех любит и, значит, ко всем справедлив, то отчего же одним дает всё, а другим - ничего?

В запальчивости он и не заметил, что они не стоят на месте, а медленно прохаживаются вдоль берега.

- Это с человеческой позиции так кажется… - начал батюшка.

Алехин, невольно перехватив теплый стремительный взгляд собеседника в подряснике, мимолетно брошенный в сторону, где у воды возились дети, решительно перебив, не дал ему договорить:

- Стоп! А с какой позиции мне судить? Я, что, не человек? Меня еще в детстве научили осознавать, что «человек – это звучит гордо»! И вдруг мне сейчас… сегодня… отказывают быть человеком… Я скоро… совсем-совсем скоро превращусь в овощ… буду растением… Понимаете: рас-те-ни-ем!.. И, что, это всё по Божьей воле? – Священник собрался было возразить, но чрезмерно возбужденный пенсионер не дал: - И чем?! Чем, скажите, я такую волю заслужил?

Определенно они говорили на разных языках, - так с уверенностью решил Алёхин, как только вслушался в начальные слова, произнесенные размеренным, бесстрастным голосом:

- Дорога между светом и тьмой – вся наша жизнь, и Господь никого не принуждает… Сказано: «Если кто услышит голос Мой, к тому войду…»

Виктор Николаевич готов был возразить с обидой, что его не слышат и не понимают, как ровно вспомнив про вопрос, священник и сам спросил:

- Почему вдруг такое уверенность, что Господь Вас не любит? Не надо отчаиваться и падать духом нельзя…

- А во что мне еще остается поверить? - потухшим голосом отозвался вопросом на вопрос полковник. Глубоко выдохнул: - Я болен… тяжело болен… доживаю последние дни…

- Letum non оmnia finit… - неожиданно произнес, старательно выговаривая чужие слова, молодой священник и пристально вглядываясь в растерявшегося собеседника, поспешил проговорить по-русски: - Смерть не всегда всё кончает… - Пояснил: - Так говорили древние латиняне. – И, выждав короткую паузу, во время которой он вновь беглым взглядом отвлекся на весело играющих мальчиков, очень осторожно сказал: - Страдания посылаются Господом не случайно… всё с нами происходит промыслительно… Во спасение…

Перебив резко, Алехин взорвался:

- Да перестаньте же! Всё это пустые слова о терпении… спасении… Пустые, когда ты уже на краю! Мне вот интересно… очень интересно: за что я получил это? Конкретно: за что?! Я никого не убил… Стоп! Не так! Я человек военный, и убивать мне приходилось… только то была война… то был мой долг… Но я никого не предал… не бросил… не воровал, когда другие воровали… Я даже жене ни разу не изменил… Может быть, это и смешно, но это так… Трудился… поднимал детей… - глубоко-глубоко выдохнул, а глаза – тусклые, потерянные. - Скоро, знаю, боль приплюснет меня… раздавит… И я боюсь, что не выдержу той боли. И кто я буду – обуза близким? А им-то… им, моим любимым и дорогим, за что такое?

- А почему собственно Вы считает, что больной человек непременно должен быть обузой близким? – Батюшка, верно стараясь сгладить углы, возникающие в их разговоре, говорил негромко и утешливо. - Вы, что отказываете им в любви к Вам? Не надеетесь на них? Сомневаетесь?..

- Нет-нет… Ей-Богу это не так! - в растерянности Виктор Николаевич невольно выкрикнул. Вздрогнуло его незлобивое сердце, испеклось во внутренней горячке, и он поспешил оправдаться: - Мы с женой… Ириной… прожили рука об руку столько лет… прожили в любви и согласии… И дочки наши… девочки хорошие, душевные, отзывчивые… всегда с нами рядом были… и есть… - и вновь, повысив голос, добавил эмоционально: - Я ж о них и пекусь! Им-то… им зачем моя немощь? Моё убожество…

 Долгим проникновенным взглядом молодой священник в задумчивости посмотрел на выговаривающегося в возбуждении заметно усталого человека. Догадливо спросил с опаской:

- А Вы, верно, о самоубийстве думали? И не раз…

Алехин споткнулся… споткнулся на ровном месте. Ответил не сразу – но честно согласным полушепотом:

- Было дело… Мысли о смерти теперь всегда со мной… не отпускают…

- Всё равно Бог смерти ближе! – уверенно произнёс батюшка. Помолчал немного. Продолжил: - Память смертная и должна быть для всех нас постоянной. «Приду… в чем застану… в том и заберу…» Эти слова Господа всегда должны быть с нами… в нас…

- Боевая готовность номер раз, что ли?! – ядовито выдохнул Алёхин.

- Вроде того… - подбирая слова взвешенно, священник и сейчас не подал виду, что отметил в голосе неожиданного собеседника яд. - Надо быть в постоянной готовности ответить за себя и свои поступки… - говорил негромко и обходительно. - Отвечать будем за каждый вздох-выдох… Самоубийца же отказывает Господу в милости и прощении… Это не просто неверие. Это предательство! А куда он попадает? – задумывается ли о том человек, когда опрометчиво решает себя лишить жизни? Прямо в бездну… прямо в ад…

Виктор Николаевич, душа которого меж тем не могла не тосковать по святости, умышленно отрицая очевидное, упорно сопротивлялся скорее сам себе:

- Всё это больше похоже на сказки из «Тысяча и одна ночь»… Прочитал я тут стих: «Навек прощайте: удаляюсь, - куда иду не знаю я…» Точнее не скажешь…

С нескрываемым удивлением молодой батюшка посмотрел на говорившего. Торопливо сказал:

- Но там есть и другие слова:

Когда на сердце нам повеет

Благая весть о небесах, -

Святым восторгом пламенеет

Душа, поверженная в прах:

Там дивный свет сияет вечно,

Там ясной жизни полнота,

Там наслажденье бесконечно,

Там рай, и мир, и красота,

Там Бог, всех радостей начало...

Виктор Николаевич, упрямо не сознаваясь сам себе в том, что незаметно, но явственно на сердце становилось светло и просто, попытался, однако, сопротивляясь, оспорить:

- Красиво сказать можно многое…

- Что совсем-совсем неубедительно? – негромко уточнил священник и, выдержав короткую паузу, прошептал со слабой надеждой на вразумление: - Самого главного часто и глазами не увидишь…

- Я так не сказал… - выдохнул Алёхин. - Только ведь тяжело, когда веры нет…

- Точно тяжело… - голос батюшки оживился. – Неужели никогда и случайно не возникало…

Закончить ему не удалось, - Виктор Николаевич решительно снова перебил:

- Почему же не возникало?! Очень даже возникало… И крест давно ношу… не снимаю… А вот всё равно мысли бродят…

Разговор определенно принимал иное содержание – более углубленное и конкретное, и священник предложил пожилому собеседнику присесть: и тут только Алёхин обнаружил, как далеко они ушли от того места, где осталась матушка с детьми.

Было и крайнее удивление, что присесть было предложено на знакомый камень-голыш, - и в том полковник отметил для себя странный знак, осмыслить который ему явно предстояло.

Меж тем батюшка оживленно продолжал:

- Вера не есть недосягаемая высота, а абсолютно живой глагол, проникающий в самую душу…Только часто человек по лености своей, а чаще – гордыне - того не замечает… - помолчав и выдохнув сокрушенно, уточнил: - Известно: гордость опыта не прибавляет… - Продолжил через затяжную паузу: - Он нас так любит, что короткую молитву Сам подсказал: «Верую, Господи, - помоги моему неверию…» Нам же только то и остается, что сберечь душу. А что есть душа? Душа – это жемчужина, которую носит в себе каждый верующий человек… Ведь и сама жизнь дана человеку Самим Господом… Жизнь – это подарок от Него человеку… Жизнь вечная…

- Ну-да… ну-да… - полковник вдруг испугался верно угадываемого душевного успокоения, однако упорно согласиться с тем не желал - и тут же съязвил: - Вы мне еще скажите, что жизнь надо прожить так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» …

- А почему бы и нет! – молодой священник терпеливо воспринял видимое сопротивление. - Хотя и сказаны эти слова человеком далеким от веры, но по сути своей они же верны… Впрочем, я не уверен, что тот, тяжело больной человек, однозначно мог быть далеким от веры…

Виктор Николаевич с удивлением, возникнувшим мимолётно, отметил про себя, что, если сам, машинально произнеся слова, об авторе их точно бы не вспомнил, а вот молодой человек, явно воспитанный на других идеалах, дал понять, что точно знает, кто тот автор. Сам, однако, продолжил вынужденно и упрямо то ли сопротивляться, то ли спорить:

- Хотите сказать, что, когда человека окончательно прижучит, то он сразу же ищет себе спасения? «Боженька, мне плохо помоги!» Так что ли?

И священник на то согласно кивнул головой:

- Отчасти и так. Впрочем, у каждого человека свой опыт общения с Богом. Он входит в нашу жизнь по нашей же доброй воле, но никак не врывается без приглашения.

- Тогда в этом есть своя подлость, - Алёхин выказал не по возрасту юношеский максимализм. – Получается, что, пока мне было хорошо, я тебя, Боженька, и знать не знал, и ведать не ведал, и помнить не помнил, а сейчас, когда я загибаюсь, - помоги!

- Почему бы и нет? – спокойно вновь согласился священник. – Только отчаиваться не надо, а покаяться никогда не поздно. Ведь Господь спас благоразумного разбойника, когда тот, будучи сораспятый с Христом, воскликнул: «Помяни мя, Господи, во царствии Твоем!» Воскликнул за краткий миг перед смертью.

- То есть хотите сказать, что у меня еще есть время поверить… поверить так, как все вы? – осторожно спросил Алёхин, одновременно с молодым отцом наблюдая тихое и несмелое приближение его семейства.

- Никогда не поздно, - вот то главное, что надо понять определенно… понять в душевной простоте и чистоте… - священник, старательно пытаясь скрыть своё нетерпение, продолжал говорить тоном ровным и убедительным. – Стремление к небу – это так желанно и так просто! Сам Господь Наш Иисус Христос показал нам путь ко спасению… Нам только Дверь открыть…

Виктор Николаевич поднялся с камня. Произнес словно в сторону:

- Где бы еще найти ту дверь?!

- И это то же просто! «Я есмь Дверь» - говорит нам Христос… - молодой батюшка выжидательно посмотрел на Алёхина, а тот, всем своим видом показывая, что собрался уходить, извинительным тоном проговорил негромко:

- Задержал я тут Вас… Семейство ждать устало… Простите меня…

Батюшка в ответ промолчал. Улыбнулся лишь. Улыбнулся по-детски чистой, теплой улыбкой.

Медленно, но решительно Алёхин направился в сторону поселка.

Священник, молчаливо кучкой прижав к себе притихших мальчишек, долго смотрел уходящему неуверенной походкой незнакомцу.