5

Шолохов – эпик по призванию и поэт по существу. Васильев – поэт по призванию и эпик по существу. И у того и у другого одна главная тема – гражданская война, в широком смысле этого понятия, то есть коренного изменения жизни в стране, связанного с революцией. И Шолохов и Васильев – с искренностью и страстью на стороне «рабоче-крестьянской» власти. Они считают её поистине народной, мужицкой, справедливой и, хотя видят реками льющуюся кровь, от чего рвётся сердце, душой принимают трагедию и считают жертвы неизбежными.

Оба выбрали «материалом» для своего песенного эпоса судьбу казачества – этого православного воинства, крепи и доблести России, сословия, приговорённого «мировыми революционерами» к поголовному истреблению, – тут оба писателя, как говорится, глядели в корень, потому что уничтожение России и всего русского с казачества и началось.

Не они первые среди так называемых крестьянских писателей поверили в революцию, или, говоря по-иному, испытали обольщение ею. Так, простодушный Сергей Есенин мнил себя на первых порах революционнее большевиков, а многоумный и многоискусный Николай Клюев с восторгом писал:

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах…

Вскоре и тот и другой сильно разочаровались в «Октябре»: мужиков, перевернувших власть, загоняли в такую кабалу и рабство, что по сравнению с этим царское ярмо уже казалось шёлковыми путами, да к тому же выяснилось и вовсе страшное – всю Россию, Русь, нисколько её не щадя, ленинская гвардия бросала в костёр мировой революции, как какую-то охапку дров, чего и не скрывала, о чём с бешеной радостью вопила. До самой войны с Гитлером (с которым, как и с Наполеоном, на Россию шла вся Европа) идеи интернационала, мировой коммуны главенствовали в советской политике, а стало быть и в советской литературе, недаром такую популярность обрела светловская «Гренада», с её надуманным «хлопцем», который якобы «хату покинул, пошёл воевать, / Чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», и с этой псевдонародной, а-ля рюс, фальшью:

Гренадская волость в Испании есть.

(Сам романтический автор этой песни, даром что талантливо сработанной, чрез многие годы, уже пребывая в ранге застольного записного юмориста, как-то на вопрос, дескать, что вы больше всего любите писать, маэстро?, честно ответил: «Сумма прописью», чем лишний раз подтвердил, что в каждой шутке есть доля шутки.)

Если, старшие годами, Есенин и тем более Клюев скоро распрощались со своими чаяниями о революции, то Шолохов и Васильев остались ей верны. Только вот Шолохов, чудом уцелевший в кровавой рубке всего русского, после «Тихого Дона» в основном пил горькую, а Васильева – погубили молодым.

А теперь о термине «крестьянские писатели». Он появился в 20-е годы и в сущности был клеймом. РАППовские литературные критики придумали его затем, чтобы подчеркнуть у своих противников их политическую неблагонадёжность по отношению к «пролетарской» власти, а стало быть, и художественную ущербность для советской литературы. В гражданской бойне, в том или ином виде продолжавшейся до войны 1941 года, «крестьянских писателей» истребили почти поголовно (погибли Ганин, Есенин, Клюев, Клычков, Васильев, Орешин, Наседкин, Приблудный и другие), тогда как «пролетарские» почти все уцелели. Между тем «крестьянские писатели» (В.Маяковский назвал их – «мужиковствующих свора», чем не клеймо!) олицетворяли собой русский народ, ведь до революции крестьяне составляли 95 процентов населения страны, – и это ещё раз говорит, с кем, по сути, боролась советская власть.

Казалось бы, после Великой Отечественной войны литературные доносчики угомонятся? Этого не произошло. «Новые песни придумала жизнь», – как справедливо восклицал в своё время интернационалист Светлов. Идейные потомки рапповцев в 60-70-е годы создали термин «деревенщики». Ярлык, с явно пренебрежительным оттенком (дескать, колхозники! дярёвня!), и смысл его вполне понятен: писатели-почвенники, что жили Россией, народной судьбой, клеймились как ущербные, сомнительные, ненадёжные для социализма «с человеческим лицом» (разумеется, Ленина). Зато, по мнению либеральных литкритиков, вполне благонадёжными и художественно полноценными являлись писатели «городские», – назовём их в отличие от «почвенников» – «асфальтниками». И как раз этих расплодившихся «асфальтников» критики всё чаще и чаще стали называть – «русскими писателями». Однако что же тут, как не беззастенчивая подмена понятий, когда смысл переворачивается с ног на голову? Ведь на почве, на земле растут и хлеб и цветы, а вот на асфальте… ну разве что хилая, пахнущая бензином травка пробивается в трещинах.

Конечно, линия раздела проходила по языку: для одних он был родным, а для других не так чтобы очень; первые язык любили и хорошо им владели, а вторые, коль скоро коверкали, должно быть, тайком ненавидели.

Однако, как ни крутил чёрт свой мохнатый хвост, «крестьянские», «деревенщики», «почвенники» – были и остаются – русскими писателями, тогда как «пролетарские», «городские», «асфальтники» – большей частью русскоязычными.