8

Павел Васильев в 1918-1921 годах был ещё отроком. Не оттого ли по младости своей или по горячности, он даже загибистей, что ли, беспощадней молодого Шолохова? Если автора «Тихого Дона» жжёт и печалит горечь от братоубийственной бойни, лживо-отстранённо, то бишь, по тем временам, политкорректно названной – гражданской войной, то запевщика «Песни о гибели казачьего войска» – сознательно или нет, другой вопрос – заносит до кровавой крайности:

…………………….Мы прокляли тех,

Кто для опавших, как вишен, утех

Кости в полынях седых растерял,

В красные звёзды, не целясь, стрелял,

Кроясь в осоку и выцветший ил,

Молодость нашу топтал и рубил.

Пусть он отец твой, и пусть он твой брат,

Не береги для другого заряд.

Если же вспомнишь его седину,

Если же вспомнишь большую луну,

Если припомнишь, как, горько любя,

В зыбке старухи качали тебя,

Если припомнишь, как пел коростель,

Крепче бери стариков на прицел,

Голову напрочь – и брат и отец.

Песне о войске казачьем конец.

Руки протянем над бурей-огнём.

Песню, как водку, из чашки допьём,

Чтобы та память сгорела дотла,

Чтобы республика наша цвела,

Чтобы свистал и гремел соловей

В радостных глотках её сыновей!

Убеждённая вера в свою правоту? Безоглядность молодости? Хитрая дань беспощадной идеологии – по приспособленческой мудрости: с волками жить – по-волчьи выть?

Захватывая в целом поэму, в которой так живо, певуче, ярко и красочно цвела старая казачья вольница, скажем так: тут Пашка, видно, желая уравновесить своё восхищение былым да и для того, чтобы прошло в печати, в конце поэмы всё же немного подвыл.

Но гениальность промелькнула даже в этой, довольно небрежно написанной главе. – В нелепой и тёмной, на первый взгляд, строке:

Если же вспомнить большую луну…

Это же – о полнолунии! О разгуле бесов. О чёрном ритуале, обернувшимся кровавой оргией.

Да-а, поскреби русского, вроде бы безбожного – и обнаружишь православного.