4

Бабушкин появился в их палате на пятый день. Ивану уже рассказали о его спасителе и что тот был ранен, но рана неглубокая. Тот оправился первым - хватило двух перевязок.
Отставной военный, но духа казармы в нем не было, как, впрочем, и выправки армейской. Скромняга. Лицо сухое и правильное, взгляд тихий и благородный. В его варианте рассказ прозвучал сдержанно,
и все садистские детали рождественской драки выглядели забавно, как будто речь шла о потасовке первоклассников.
Прежде чем уйти, склонясь к иванову уху, Бабушкин полюбопытствовал - какая беда стряслась с пареньком, что тяжко вздыхал в углу. Иван шепнул ему об ампутации кистей, отчего у старика увлажнили сь глаза.
Когда Иван на прощание собрался повторить слова благодарности, Бабушкин, догадываясь, о чем будет сказано, весело подмигнул и отмахнулся. Пообещал заглянуть еще - для него не крюк. После его у хода братья Борис и Вовка гоготнули, что мужик он геройский и ему медаль надо дать или орден Сутулого, хо-хо-хо.
Спустя пару дней Бабушкин появился снова. В принципе он не был похож на зануду, каким показался в момент знакомства. А вот степенный шарм дальневосточника и деликатность при нем имелись. Надо
же, притащил меду и домашних пирожков с повидлом - от дочери, угостил ими соседей по палате, живописал - какую немыслимую рыбину вытащил на днях из-подо льда.

- Да то не диво, - посмеивался Борис. - Вон я в прошлом году таку стерву вытащил - двухметровую щучару. А она лежит, сука, да как хвостом меня быдланет по ногам - я с катушек долой, башкой об корягу. А эта сука - что думаешь - прыг-прыг да айда в Амур.
- Ну, это он врет, - лаконично усомнился братан. - Метр она была - ну, от силы полтора.
- Этот щука, наверна, каратистка бил, - улыбнулся Рафшан.
- Ну, что я врать буду... эх, народ, не верят!
- Почему не верю? Верю, - возмутился Рафшан. - Толька зачем ты будешь свой холодный щук из-подо льда таскать! К нам на Сырдарья приезжай. Там у нас такой толстолобик плавает - как чемодан. Жирный, aладкий - ай,рахат-лукум! А речка сам как звучит - по-русски сначала "сыр", а потом "Дарья, девушка значит.
- Да я ее летом поймал, щуку-то.
- А все равно приезжай.
- Как же, сейчас к вам приедешь без визы-то, - кисло усмехнулся Борис. - В независимое государство эс-эн-гэ.
Последняя реплика резко повернула разговор на политику. Ругались в крик - каждый за свою правду, потом умолкли, потому что Сергей сказал из своего угла, что все они дураки.
Иван пообещал Бабушкину, что после выписки обязательно заглянет в гости.

Дни шли за днями, зимнее солнышко катилось колобком по подоконнику их палаты. К вечеру краснело и скатывалось за ближайшую пятиэтажку. Рафшан заскучал, выпросил вольную и ускакал недолеченнЕkй на костыле в теплую суверенную республику.На его место положили глухого старого деда с банальным, но болезныннеым переломом бедра. По ночам Иван просыпался от тяжких охов и вздохов, дед то aковал по дому.
Компаньоны засыпали Ивана телеграммами - вызывали на переговоры, но он не спешил связываться с Мегаполисом - эти обойдутся и без него покуда.
По утрам обходила докторесса Ирина. Она присаживалась вполоборота на коечку, одергивала альпийской чистоты свой докторский халатик и деловито расспрашивала о жалобах, проницая пациента ми -дальнымии карими очами. Должно быть, неслучайно здешняя огромная дальневосточная река, разделяющая две расы, названа в честь божества любви. Хабаровчанки - красотки, каких поискать.
Ирина едва проснулась с медовой луной, что подтверждало обручальное колчечко без единой царапинки, но симпатий к Ивану скрыть не могла. А когда она узнала, что Иван еще и не женат, то заметно с

кисла. Видно, брак ее был не самым желанным.
Перед самой выпиской Ивана в палату ворвался Кирилл. Начал, понятное дело, не с приветствий. Расхаживал по палате, большой и громогласный, сыпал проклятьями бранью, чем довел до оторопи соседЕ%й.
- Сукин ты сын, Ваня! Собачий ты кот, брат Ваня! В этом вот и натура твоя подлейшая. Так бы и сдох ты здесь на больничной койке от ран и побоев, а меня бы не позвал твою исповедь принять! А грехов-т . у тебя ого-го сколь накопилось! Вижу, все вижу!
Он шумел, жестикулировал и проклинал так убедительно, что все в палате стали с большим подозрением коситься на Ивана с его непонятными грехами. Вот бестия, поражался Иван, картинно-то как у не
го выходит. Хорош, черт рыжебородый, а ведь мы с ним одногодки. Взматерел.
Дезавуировать поведение приятеля было непросто. Лююди, впрочем, оказались понятливыми, один только старыйф дед заквохтал сослепу: "Че, попа привели че ли?
Кирилл отвел Ивана в коридор и прислонил к горячей батарее под окном:
- Вот что - скажи мне теперь как художник художнику...

- Умею ли я рисовать? - попытался сбить его гнев Иван.
- Нет, дружок, мы с тобой серьезно будем говорить.
- Ну, если серьезно - валяй.
Единая линия бровей Кирилла озабоченно изломилась:
- Ты ведь сам знаешь - какое это дело. Это ведь за смертью твоей приходили. Ведь так? Скажи - ну что ты от меня отмалчиваешшься.
У такого предположения были свои резоны.Работая на ЦТ сначала оператором, а потом репортером в новостийных программах, Иван добыл себе репутацию инсургента, человека бескомпромиссного и не склонного к официозным трактовкам событий. Около года тому назад взялся за журналистское расследование, взорвавшее престиж крупного политического фарисея. Такое прощать не принято. Следую
iим был его материал об одной бизнес-русалке, вынырнувшей из омута проституции. Как в рыбьей чешуе, вся в блеске популярности, она привлекала внимание фотокоров не только идеальными формами, -о главным образом как модель деловой женщины.
Ее период первоначального накопления проходил исключительно в валютных отелях с посещением номеров, где проживали иностранцы. "Ленинград", "Москва", "Прибалтийская", - в этих питерских отелях у швейцаров для нее был полный карт-бланш. С того времени за ней и утвердилось прозвище Принцесса.
Интимное, местами переходящее в деловое общение с носителями валюты облегчило ей создание своего СП, широко занимавшегося вопросами эроса, постановками разных шоу и поторговывавшем в бенил юксах антиквариатом из России.
Следующим этапом ее восхождения было открытие биржи, торгового дома и казино в Москве. Печать и вещание окружили ее заботой, как кокон личинку насекомого. И двух дней не проходило без того, чт обы какая-нибудь газетка не заключила ее в объятия, а какой-нибудь журнальчик не зацеловал бы ее, душечку. Ее американские зубы, взятые крупным планом, разлетались во все пределы вестниками в aеобщего будущего благополучия. Идеал новой женщины - красивой и овладевающей миром.
Контрастный переход из полумрака интимных будуаров под осветительные устройства телевизионщиков, назойливых, но все же милых приставал, ослепил былую жрицу эроса, но пробудил в ней новые же лания - общественный темперамент, потребность обращаться к широкой аудитории, чтобы биться с противным демоном коммунизма, который опостылел ей еще в те годы, когда в личине блюстителя поряд ка изгонял ее из мест повышенного присутствия иностранных мужиков.

У этой истории была и личная составляющая. Иван столкнулся с Принцессой однажды в одной из останкинских студий, тогда еще не имея ни малейшшего понятия о том, что она за человек. В тот же день .ни сошлись за одним столиком кафетерия. Для Ивана это увлечение закончилось ровно через две недели после их знакомства, когда он понял - с кем имеет дело..Только не для самой Принцессы. Она стЕ ла мстительно преследовать его, досаждая ему и в большом и в малом. Особа психически акцентуированная, она была жертвой собственных аффектов.
И вот вконец обозленный ее бесконечными звонками, Иван решил ее отвадить ее же методами. Однажды в руки ему попал солидный компромат на Принцессу. Аноним передал ему доказательства ее причас тности к убийству одной из товарок по прежнему бизнесу, которая несколько лет тому назад решила выйти из игры, скрывалась от мести "мажора", но, увы, скончалась в реанимации.

Тот, кто передал Ивану звуковую кассету с пьяным ревом Принцессы о том, что это она выдала ту на заклание мажору, прекрасно понимал, что кассета эта, не являясь никаким вещдоком, в следственны % органы не попадет. Значит у этого человека было желание не просто разделаться с Принцессой судебно, что при ее деньгах и связях имело сомнительную вероятность, а скорее всего - ославить ее п cблично.
И орудие было выбрано не наугад - тот самый Иван Борисов, прослывший бесстрашным за репортажи из горячих мест, он же ведущий популярной программы, независимый исследователь как старых, так и -овых химер Мегаполиса, эволюционировавший от вдумчивого анатилика к смелому хулителю новейших порядков.
А самыми смелыми были его материалы, бившие по мифологическому базису реформ: что было неожиданно для журналиста его поколения и какое-то время держало командиров эфира в состоянии изумлени
я.
Иван с ловкостью Акопяна срывал с плутократов и придворных шутов маски, а затем и все остальное: оголял, как в сказке, обзаведшихся короной мерзавцев, жантильно встававших в третью позицию, б cдучи в полной уверенности, что их волосатые ножки и потные чресельные части прикрыты батистами и крыжевами.
Готовя материал о Принцессе, Иван почувствовал, что опала над ним сгустилась до критического градуса. Газеты на выбор предлагали рецензии и памфлеты, разоблачавшие "лишившегося чувства меры

и стремящегося к скандалам" Ивана Борисова. Ему инкриминировалось то, против чего выступал он сам: безнравственность. Оставалось только изумляться тому - сколько в нем предвзятости, пристраЕaтности, предубежденности и необъективности, и сколько желчи он, оказывается, изрыгает с экрана на несчатстных телезрителей.
Навлекши на себя нелюбовь руководства, Иван потерял эфир. И неожиданно обнаружил спины коллег - на том месте, где еще недавно сияли их одобрительные улыбки. Как пару лет тому назад он проснулс я знаменитым, точно так же в одну ночь он превратился в "почвенничка", "совкового реваншиста" и "непроходимого коммуниста". Не раз натыкался на оживленно беседовавших собратьев по работе, при е го появлении застывавших в позе "замри". Видно, его недобрым словом поминали.
Созрело решение бросить все и попытаться обрести независимость. Это было почти год тому назад. И все же прежде чем уйти Иван успел сделать тот материал о Принцессе - догадываясь, впрочем, что *то-то решил использовать его в игре с Принцессой, смысл которой разгадать было непросто. А в том, что это более серьезная игра, чем та, в которой один человек пытается досадить или отомстить д `угому, он нисколько не сомневался.
Тогда Иван склонялся к варианту, что некто влиятельный (не исключая и бывших функционеров секретных служб) из лучших побуждений решил притормозить процесс вползания патологий и цинизма на о лимп новых ценностей, а Ивана использовал как верное средство. Версия мстителя-одиночки казалась ему малосостоятельной.

И лишь позднее, когда начались съемки по теме и пошел монтаж, Иван заподозрил неладное. Что если кто-то решил свести счеты не столько с Принцессой, сколько с ним самим в конечном итоге? А это мо жно было сделать, натравив на него ту, которой его разоблачения могут испортить карьеру или как минимум настроение. Ведь она была дивой мстительной и жестокой.
Версия эта казалась слишком навороченной, но чем дальше дело шло - тем все менее неправдоподобной.
Если разобраться, все это его не слишком тревожило: он был увлечен работой и готовил целую обойму сюжетов. Принцессу он использует как один из акцентирующих моментов, но и только. Нужно брать шире - со сверхзадачей. Жареного хватит на всех.
За самой Принцессой всякое водилось. Всплыли подробности нескольких жульнических операций по отмывке денег, появились свидетели не совсем корректного - на грани шантажа - приобретения в соб ственность коммерческой группы, в том числе особнячка в центре Москвы. Образовалась мощная фактура, подтверждавшшая причастность Принцессы ко множеству невероятных афер. Но и то были цветоЕ
gки. Можно было божиться, что самые большие кратеры (а то и действующие вулканы) были на невидимой стороне ее луны.
Материал получился колоссальной разрушительной силы. Десять мегатонн! - одобрил большим пальцем режиссер Сергей Заикин, с которым они работали в паре не один год.

Когда все было готово и доведено до ума, Иван вдруг понял, что эфира ему не видать, как своих ушей. Один из людей, которые имели отношение к стратегии вещания, главный редактор редакции, в штате
которой Ива по инерции еще состоял, собрал творческий коллектив и воззвал, что в этот критический для общества момент, когда народ еще не вполне избавился от идолов коммунизма,а новые идеалы
едва привиты, когда социальная конфронтация нарастает... он не допустит - и тому подобное...
Мороз, так пофамильно звали главного, для вящей убедительности апеллировал к образам, зная, что образ - кратчайший путь к русскому сердцу и сознанию. Нельзя, мол, сегодня допустить, когда на сч ету у юной демократии каждое слово - как каждый патрон, чтобы кто-то палил по воробьям и смотрел бы, как с них перья летят.А если кому-то охота пострелять, то стрелять лучше по птицам с партбиле bами. Они жирнее и ленивее - и мишень хорошая и падают от хлопка.
Потом выступила матерая профсоюзница Шнобелинская, женщина язвительная и удивительно похожая на ворону. Она сказала, что пора гнать комиссаров с телевидения и уставилась вороньим глазом на
Ивана.
Любой владеющий методом дедукции уловил бы мораль без труда. По имени Ивана никто не назвал, но все стали дружно покашивать в его сторону. Корпоративность - специфика тележурнализма. Ивану, с
+овом, дано было понять, что отныне он в редакции - персона нон грата. Это вам не завод "Прогресс" и не колхоз "Рассвет", где правду-матку режут в лоб по-свойски. Все приходится узнавать из контекс та. Плевать. Его разрыв с этим обезьянтим питомником произошшел без сожаления, хотя и не без афронта.
Да и чего ему, холостяку, бояться? Теперь он стал абсолютно свободным человеком. К тому же слава еще не покинула его, обещая новые контракты и гонорары. Приставали частные телефирмы, рекламные
агенты, провинциальные студии. Но не это теперь было нужно Ивану. Ему нужна была его собственная трибуна, а для этого необходимы значительные средства.
Резвые на деньгу спонсоры были не против поделиться капиталом, однако настойчиво просили плясать под их дуду и при этом требовали гарантий. Один сибирский купечишко, крупный собственник угл еводородов, обещал купить ему целую студию, однако с условием, что первые пять лет Иван будет работать исключительно на него.
Увы, делать это Ивану было бы так же трудно, как танцору вальсировать и одновременно подвиливать задом... поскольку его попросили еще и сплясать ламбаду по возможности.
Тогда-то он и занялся самым доступным способом зарабатывания денег - подался в коммерцию, благо эпоха перекупщиков поспевала, как тесто на дрожжах. И если уготованную какому-нибудь негодяю нЕ(шу займет оно сам, свет не перевернется.
Были и незазорные стороны в этом его новом амплуа, например, возможность путешествовать и исследовать происходящее в глубинке и на периферии.
Ровно год Иван положил себе на коммерческий промысел. У древних иезуитов было неплохое всем известное кредо, хоть они им и злоупотребляли. А уложиться в заданный себе срок было просто необхоЕ$имо. Большая борьба с Мегаполисом и его дьявольским чревовещательным устройством не обещала быть ни легкой, ни победоносной, только отступаться от нее он не зхотел.
Тем временем отдельные куски сделанных им материалов о Принцессе и ее преступном королевстве были кем-то тайно запущены в эфир. Как выяснилось. смонтированы они были с изъятием фактурной чаЕaти, но с форсированием самых разрушительных для ее имиджа моментов.
Сам Иван не видел того, что проскочило на экранах. Первым ему позвонил Заикин, но клялся, что не имеет к этой краже никакого отношения и что, судя по всему, это чистейшая провокация, расчитаннаЕo на мафиозный менталитет Принцессы и не исключающая неприятностей для автора.
Дознаваться - кто пустил эти размонтированные куски и почеу в таком виде - желания было меньше, чем возможностей: в то время он находился в постоянных разъездах. Бог с ним, подумал Иван, хотя бы

и в таком виде маьтериал работал на истину. Однако два телефонных зваонка, заставшие его во время недолгого пребывания в Мегаполисе, заставили иначе взглянуть на картину происшедшего. Однажды вечером в ноябре, возвратясь из поездки на Сахалин, где он передавал дела своему компаньону и вел переговоры с японцами о строительстве по их технологии консервного заводика, Иван сн
ял трубку с вежливо трелькнувшего аппарата:
- Борисов на связи.
Заговорил вкрадчивый тенорок:
- Извините за беспокойство, но у меня к вам есть дело.
- Слушаю. Вы не представились.
После вполне уловимого замешательства Бархатный, как Иван тут же его окрестил, назвался Александром и сказал, что у него очень важное письмо от французской телекомпании "Антенн-2", переданное
ему во Франции.
- К сожалению, временем я почти не располагаю, - продолжил извинения Бархатный. - Иногородний, проездом и очень занят. Единственная возможность встретиться - завтра во Нукове в час дня. В три у м еня самолет.
- Годится, - согласился Иван. - Ваши опознавательные?
- Простите, что мое? - недоверчиво переспросил Бархатный._- Ну, я имею в виду - как вы выглядите и чем непохожи на других людей?
Решшив, что это шутка, Бархатный залился фальшивым гомосексуальным смешком. Были условлены место, время и приметы. Иван положил трубку и долго гадал - кому он мог понадобиться во Франции. Ума Е-е мог приложить... да и черт с ним - одной энигмой больше, одной меньше, завтра все узнается.
В аэропорту он никакого Александра не встретил, вернее, ни одного, кто хоть сколько-нибудь мог приблизиться к описанию. Ко всему прочему лююдей с такими голосами за верству видать. К нему подо
шел крупный стриженый парень в кожанке, попросил прикурить, метнул пристальный взгляд узнавая, походил рядом, потом сел в "Ауди-100" и стал звонить по мобильному.
Иван поставил свой "москвичок" и посмотрел на часы. Три часа коту под хвост плюс испорченное настроение, если не считать, конечно нервов, потраченных на "вольво" с желтым номером, дружески чмок нувшее его в задок на светофоре.
Дома у него все было перевернуто вверх дном, побито и разбросано, - трудно было и представить, что скромное жилье холостяка можно превратить в такой колоссальный бардак. На кухонном столике лЕ%жал бумажный лист с принтерной распечаткой:
СПАСИБО, ЧТО НЕ ЗАБЫВАЕШЬ, ЛЮБИМЫЙ
А вечером, когда Иван откликнулся на долгий зов аппарата привычным "на связи", последовала пьяная сопящая пауза, разрешивашаяся истеричным женским хохотом.
- Кто вы и что вам надо? - спросил Иван.
- Что мне надо, я уже получила. Только и ты свое получишь, дерьмо!
Трубку бросили. Еще одно ничтожество объявило ему войну. Как все это глупо...
Тот самый день и припомнился Ивану.
- Все о'кей, Кирюша, все о'кей. Забудь. Меня никто не преследует. Кому я теперь нужен?
Кирилл казался вполне удовлетворенным этими словами. Это ьыло не случайное и не показное беспокойство с его стороны. У этого парня душа была размером с Третьяковку, ее хватало и на семью, и на
друзей, на всю Россию с ее республиками и на добрую половину человечества (второй половине, недоброй, он в благословении отказывал), а там и на всяких зверушек.- держал их кого в сарае, а кого и дома.
Молодец он, подумалось Ивану, этот кандидат в патриархи. Здоров и телом и душшой, он сам - как символ веры в добрую половину. На прощанье он достал из кармана большой нательный крестик хорошей `аботы - из белого металла с красным камушком.

- Держи. Сам старался-карпел. Да хранит тя господь ото всякой шушеры и придаст те сил на пути праведном. Теперь время такое - что мы с тобой за все в ответе - и за свои грехи и за чужие. Эх, да что с тобой говорить. Ты ведь атеист у нас.
- А почему за чужие-то?
- А в подражание Христу, Ваня.
Иван улыбнулся и кивнул. В последние годы на волне увлечения православным боголовием и культом Кирилл для стильности ударился в мистику. Прирожденный проповедник, народник и почвенник, каки
х опасались столицы, мудрец по части философии искусства, - синтез этот обнаруживался и в его холстах.
На том и простились. Крестик был серебряный, с тончайшей гравировкой. На двух его сторонах - и к миру и к сердцу - СПАСИ И СОХРАНИ.
Когда Иван выписывался, прежний состав его больничного окружения сменился почти полностью, и только Сергей по-прежнему лежал в углу с забинтованными культяшками на одеяле, без слез, но такой
же тихий. Каждый день его навещала мать, толстая работница торга, и взапой рыдала, как над покойником.
Было жаль оставлять Сергея в новой компании неприветливых мужиков, каждому из которых было только до себя самого. Ведь подберутся же такие бирюки травмированные, злился Иван на двух хмурых с
убъектов, молчавших, кряхтевших и время от времени поругивавшихся на свои болячки.

Дареное не дарят? Ерунда, условности. Не лучше ли быдет отдать кресток Сергею? Сам Иван некрещеный, а того еще в детстве окрестили, да он без креста. Так Иван и поступил - отдал Сергею, пусть хотЕl отныне береженый будет. Для него эта вещица, быть может, талисманом станет, добрым знаком, а к знакам у него теперь отношение особое.
- Пораньше бы мне его, - грустно молвил Сергей.
Вот и рассуждай после этого - есть бог или нет, нужен он или не нужен.