Арест в марте 1932­го закончился для Павла Васильева лёгким испугом. Его и Льва Черноморцева как самых молодых выпустили на свободу, дав им условное наказание. Следователь И. И. Ильюшенко, который вёл дело Павла Васильева, давая показания на Лубянке в марте 1956 года (рассматривался вопрос о посмертной реабилитации Павла Васильева), заявил, что в 1932 году, исходя из того, что Васильев был очень талантлив и желая сохранить его для литературы, Коллегия ОГПУ осудила поэта условно. Остальные получили по три года ссылки на север.

Конечно, поэт обрадовался свободе, с которой уже мысленно простился. Он был безмерно счастлив, и под влиянием этого настроения у него возникает идея поэмы «Времена года». А так как тогда он особенно сдружился с Сергеем Клычковым, то поэму эту посвящает ему, называя его в поэме синеглазым. Правда, Павел Васильев успел рассказать нам только об одном времени года – о лете, в главах «Лето» (июнь) и «Август», а потом Пётр Орешин, «спасая» Павла Васильева от Клюева, отвёл его к главному редактору журнала «Новый мир» И. М. Гронскому, и для Васильева началась другая жизнь.

С друзьями Сергея Есенина он не расстался, но зато стал вхож в иное общество. Члены правительства, известные на всю страну писатели: Куйбышев, Бухарин, Молотов, Калинин и Алексей Толстой, Демьян Бедный – вот новый круг знакомств. И – новые темы, новые планы. Поэма «Лето» осталась для него напоминанием о том чудесном времени, когда душа была в полной гармонии с окружающей природой, и хотелось писать о солнце, цветах, птицах и детях.

Обратите внимание на то, что в поэме снова просматривается тема васильевского Лукоморья, с которой мы уже встречались в стихотворении «Глазами рыбьими поверья».

Лето

1

Поверивший в слова простые,

В косых ветрах от птичьих крыл,

Поводырём по всей России

Ты сказку за руку водил.

Шумели Обь, Иртыш и Волга,

И девки пели на возах,

И на закат смотрели до­о­лго

Их золочёные глаза.

Возы прошли по гребням пенным

Высоких трав, в тенях, в пыли,

Как будто вместе с первым сеном

Июнь в деревни привезли.

Он выпрыгнул, рудой, без шубы,

С фиалками заместо глаз,

И, крепкие оскалив зубы,

Прищурившись, смотрел на нас.

Его уральцы, словно друга,

Сажали в красные углы,

Его в вагонах красных с юга

Веселые везли хохлы.

Он на перинах спал, как барин,

Он мылся ключевой водой,

В ладони бил его татарин

На ярмарке под Куяндой.

Какой пригожий!

А давно ли

В цветные копны и стога

Метал январь свои снега,

И на свободу от неволи

Купчиху­масленицу в поле

Несла на розвальнях пурга!

Да и запомнится едва ли

Средь всяческих людских затей,

Что сани по ветру пускали,

Как деревянных лебедей?

Но сквозь ладонь взгляни на солнце –

Весь мир в берёзах, в камыше,

И слаще, чем заря в оконце,

Медовая заря в ковше.

Когда же яблоня опала?

А одуванчик? Только дунь!

По стёганые одеяла

К молодкам в темень сеновала

Гостить повадился июнь.

Ну, значит, ладны будут дети –

Желтоволосы и крепки,

Когда такая сладость в лете,

Когда в медовом тёплом свете

Сплетает молодость венки.

Поверивший в слова простые,

В косых ветрах от птичьих крыл,

Ты, может, не один в России

Такую сказку полюбил.

Да то не сказка ль, что по длинной

Дороге в травах, на огонь,

Играя, в шубе индюшиной,

Без гармониста шла гармонь?

Что ель шептала: «Я невеста»,

Что пух кабан от пьяных сал,

Что статный дуб сорвался с места

И до рассвета проплясал!

2

Мы пьём из круглых чашек лето.

Ты в сердце вслушайся моё;

Затем так смутно песня спета,

Чтоб ты угадывал её.

У нас загадка не простая…

Ты требуй, вперекор молве,

Чтоб яблони сбирались в стаи,

А голуби росли в траве.

Чтоб на сосне в затишье сада

Свисала тяжко гроздь сорок –

Всё это сбудется, как надо,

На урожаи будет срок!

Ну, а пока не станет в чашке

Зари немеркнущая гладь,

Пока не пробудилась мать,

Я буду белые ромашки,

Как звёзды в небе собирать.

Послушай, синеглазый, – тихо…

Ты прошепчи, пропой во мглу

Про то монашье злое лихо,

Что пригорюнилось в углу,

Крепки, желтоволосы дети,

Тяжёлый мёд расплёскан в лете,

И каждый дождь – как с неба весть.

Но хорошо, что горечь есть,

Что есть над чем рыдать на свете!

3

Нам, как подарки, суждены

И смерти круговые чаши,

И первый проблеск седины,

И первые морщины наши.

Но посмотри на этот пруд –

Здесь будет лёд, а он в купавах.

И яблони, когда цветут,

Не думают о листьях ржавых.

……………………………………

Мы считаем, что «Лето» – лирическая поэма, и ничего более. Но обратите внимание на тот ряд, в который Павел Васильев выстраивает реки Обь, Иртыш и Волга. Волга­то на последнем месте, потому что (Васильев напоминаем нам) в России (заметьте, в России, а не где­то там за тридевять земель) есть ещё более могучие реки, чем Волга, – Обь и Иртыш. А июнь везут с юга хохлы, привечают уральцы, и, наконец, «татарин на ярмарке под Куяндой». Невольно ощущаешь себя гражданином большой страны, многоплемённой и разноязыкой. Это ли не воспитание патриотизма, причём патриотизма особого рода, ведь мы – русские – должны любить не только свой народ, но и все другие, пусть самые малые народы, населяющие страну, которую зовут Россией.

Эти стихи лишены какого бы то ни было официоза, да у Павла Васильева вообще нет стихов с названием «Родина», как у многих других поэтов, но Родину свою он любил и учил нас ненавязчиво в своих стихах любить её всю, от Белого моря до Охотского. Он делал это любым своим стихотворением ещё и потому, что в каждой строчке этого стихотворения – русская песня, русская сказка.

Даже в самых «светских» своих стихах, обращаясь к красавице, уехавшей за границу, он находит такие слова:

Ты колдовство и папорот Купала

На жемчуга дешёвые сменяла…

А ведь «папорот Купала» – сказочный папоротник, по народному поверью расцветает в ночь под праздник Ивана Купала – 24 июня. Вот так!