2.

ОТПЛЫТИЕ

Размытый путь. Кривые тополя.

Я слышал шум – была пора отлета.

И вот я встал и вышел за ворота,

Где простирались желтые поля,

И вдаль пошел… Вдали тоскливо пел

Гудок чужой земли, гудок разлуки!

Но глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,

Я ни о чем еще не пожалел…

Была суровой пристань в поздний час.

Искрясь, во тьме горели папиросы,

И трап стонал, и хмурые матросы

Устало поторапливали нас.

И вдруг такой повеяло с полей

Тоской любви, тоской свиданий кратких!

Я уплывал… все дальше… без оглядки

На мглистый берег юности своей.

Я не знаю, чего здесь больше – действительных внешних примет или душевных чувств, выраженных через зрительные образы. Мне кажется, что это стихотворение о том моменте, когда детей из детского дома для дошколят в Красково (деревня под Вологдой), увозили сначала в Вологду, а оттуда на пароходе в село Никольское (Тотемского района), где был детский дом со школой…

И вот опять взгляд из взрослой жизни в далёкое уже прошлое…

ДАЛЕКОЕ

Где вьюга полночным набегом

Поля заметает кругом,

Стоял, запорошенный снегом,

Бревенчатый низенький дом.

Я помню, как звезды светили,

Скрипел за окошком плетень

И стаями волки бродили

Ночами вблизи деревень…

Как все это кончилось быстро!

Как странно ушло навсегда!

Как шумно – с надеждой и свистом –

Помчались мои поезда!

И все же, глаза закрывая,

Я вижу: над крышами хат,

В морозном тумане мерцая,

Таинственно звезды дрожат,

А вьюга полночным набегом

Поля заметает кругом,

И весь запорошенный снегом

Стоит у околицы дом…

Что это за дом у околицы, бревенчатый и низенький? Это ведь не детский дом. А что? Представление о собственном доме, какой мог бы быть у него в этой деревне? Дом кого-то из учителей, в котором иногда бывал?.. Я не знаю… Но засвистели поезда, понесли-помчали  (с надеждой и свистом!) в другую жизнь.  И будто из окна вагона оглядывается поэт ещё раз на своё детство в следующем стихотворении, прощается с приютившим детдомовцев селом, прощается с друзьями и всё: «туман покрыл разлуки нашей след». Но простился не с селом, в которое ещё много раз будет приезжать, простился именно с детством…

ДЕТСТВО

Мать умерла. Отец ушел на фронт.

Соседка злая не дает проходу.

Я смутно помню утро похорон

И за окошком скудную природу.

Откуда только – как из-под земли! –

Взялись в жилье и сумерки, и сырость,

Но вот однажды все переменилось:

За мной пришли, куда-то повезли…

Я смутно помню позднюю реку.

Огни на ней, и скрип, и плеск парома,

И крик: «Скорей!» Потом раскаты грома,

И дождь… Потом… Детдом на берегу.

Вот говорят, что скуден был паек,

Что были ночи с холодом, с тоскою –

Я больше помню ивы над рекою

И запоздалый в поле огонек.

До слез теперь любимые места!

И там, в тылу, под крышею детдома,

Для нас звучало как-то незнакомо,

Нас оскорбляло слово «сирота».

Хотя старушки местных деревень

И впрямь на нас так жалобно глядели,

Как на сирот несчастных в самом деле,

Но время шло и приближался день,

Когда раздался праведный салют,

Когда прошла военная морока,

И нам подъем объявлен был до срока,

И все кричали: - Гитлеру капут!

Еще прошло немного быстрых лет,

И стало грустно вновь: мы уезжали!

Тогда нас всей деревней провожали,

Туман покрыл разлуки нашей след.

И уже следующее стихотворение новый взгляд на те же, вроде бы, места, в которых прошло детство… Не слишком ли резкий переход? Но, видимо, Рубцову так было надо. Я уверен, что композиция книги и последовательность стихотворений в ней тщательно продуманы автором.

ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ

Внезапно небо прорвалось

С холодным пламенем и громом!

И ветер начал вкривь и вкось

Качать сады за нашим домом.

Завеса мутная дождя

Заволокла лесные дали.

Кромсая мрак и бороздя,

На землю молнии слетали!

А туча шла гора-горой!

Кричал пастух, металось стадо,

И только церковь под грозой

Молчала набожно и свято.

Молчал, задумавшись, и я,

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,

Плач раздавался колыбельный,

И стрелы молний все неслись

В простор тревожный, беспредельный…

Здесь Рубцов уже взрослый в один из своих приездов в Николу смотрит на «зловещий праздник бытия»… Но это стихотворение не зарисовка о родине, а состояние смятенной души в смятенной природе, в тревожном беспредельном просторе, в котором так, кажется, и не нашлось после детского дома – своего дома, гнезда, пристанища… И хотя в стихотворении упоминается «наш дом», вот эта тревога в природе и душе и подсказывает, что этот дом не стал домом поэта, это лишь временное пристанище…

И в следующем стихотворении – временное пристанище, ночлег. По всему – в селе Красном, где был паром через Сухону и далее дорога на Николу.

НА НОЧЛЕГЕ

Лошадь белая в поле темном.

Воет ветер, бурлит овраг,

Светит лампа в избе укромной,

Освещая осенний мрак.

Подмерзая, мерцают лужи…

«Что ж, - подумал, - зайду давай…»

Посмотрел, покурил, послушал

И ответил мне: - Ночевай!

И отправился в темный угол,

Долго с лавки смотрел в окно

На поблекшие травы луга…

Хоть бы слово еще одно!

Есть у нас старики по селам,

Что утратили будто речь, -

Ты с рассказом к нему веселым,

Он без звука к себе на печь.

Знаю, завтра разбудит только

Словом будничным, кратким столь.

Я спрошу его: - Надо сколько?

Он ответит: Не знаю, сколь!

И отправится в тот же угол,

Долго будет смотреть в окно

На поблекшие краски луга…

Хоть бы слово еще одно!

Ночеваю! Глухим покоем

Сумрак душу врачует мне,

Только маятник с тихим боем

Все качается на стене,

Только изредка над паромной

Над рекою, где бакен желт,

Лошадь белая в поле темном

Вскинет голову и заржет…

Сколько же раз ночевал Николай Рубцов , припозднившись и не успев на паром, и прямо на берегу, и попросившись к кому-нибудь на ночлег… И в этот раз (описанный в стихотворении) – на улице уже осенний мрак, и белая лошадь в тёмном поле, как символ тревоги, и ветер воет, и лужи подмерзают… Надо искать ночлег… И ночлег находится. Сдержанная, внутренняя благодарность молчаливому хозяину (которая прорвётся позже в «Русском огоньке» - искренним славословием) в словах «глухим покоем сумрак душу врачует мне»… И всё же нет покоя беспокойной душе, потому что там над паромной рекой: «лошадь белая в поле темном вскинет голову и заржет…»

И следующее стихотворение – продолжение размышлений о своей неспокойной судьбе и душе.

ИВА

Зачем ты, ива, вырастаешь

Над судоходною рекой

И волны мутные ласкаешь,

Как будто нужен им покой?

Преград не зная и обходов,

Безумно жизнь твою губя,

От проходящих пароходов

Несутся волны на тебя!

А есть укромный край природы,

Где под церковною горой

В тени мерцающие воды

С твоей ласкаются сестрой…

Будто бы поэт, переночевав в избушке старика-молчальника, плывет на пароме через Сухону и видит эту прибрежную иву, которую бьют набегающие волны, и вспоминает ивы по берегу тихой Толшмы, которые увидит уже сегодня, когда подойдёт к церковной горе родной Николы…

Но это ведь и о себе, о своей душе он думает, так же принимающей все волны мира. А ведь есть и покой для души… Есть и церковная гора, и церковь, есть и укромный край природы…

И вот уже в следующем стихотворении бредёт он среди цветов и грусть его будто светлеет (опять светлая пушкинская печаль)…

ЗЕЛЕНЫЕ ЦВЕТЫ

Светлеет грусть, когда цветут цветы,

Когда брожу я многоцветным лугом

Один или с хорошим давним другом,

Который сам не терпит суеты.

За нами – шум и пыльные хвосты –

Все улеглось! Одно осталось ясно,

Что мир устроен грозно и прекрасно,

Что легче там, где поле и цветы.

Остановившись в медленном пути,

Смотрю, как день, играя, расцветает!

Но даже здесь… чего-то не хватает…

Недостает того, что не найти.

Как не найти погаснувшей звезды,

Как никогда, бродя цветущей степью,

Меж белых листьев и на белых стеблях

Мне не найти зеленые цветы…

Говорят, что стихотворение это написано в деревеньке Дмитриевской, что почти сразу за селом Новленским, куда ездил он в гости к бабушке Сергея Чухина и вместе с Сергеем и даже без него… И не Чухин ли тот хороший давний друг, который сам не терпит суеты?.. Казалось бы далеко эта дорога в лугах за Новленским от Сухоны, от дороги на Николу… Но разве для души расстояние и земное и временное имеет значение, если дорога приводит на тихую родину?..

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи…

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу.

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил…

Тихая моя родина!

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать –

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

И ведь опять, всё, кажется, не совсем так… Мать-то его похоронена в Вологде, а в стихотворении-то точно узнается Никола – село Никольское… Но вот в этом и судьба сиротская, что должно-то бы быть так, что родина там, где похоронена мать, да вот по-другому вышло. В этом и уход от частного, от своей личной судьбы, к судьбе общей, к судьбе народа. Всё-таки, Родина-то наша там, где похоронены наши родные… И речка туманная у каждого своя, но и общая, и тучи, и гром… Смертная связь со своей любимой и горькой родиной у каждого своя, но и одна на всех…

А в следующем стихотворении уже точно, уже не перепутаешь, какой деревне признается в любви Николай Рубцов… Он ведь и сам, тот самый мальчишка, что покинул родную Николу, повзрослел в столице… И всё же у него, лично у него, всё сложнее, и даже любимая Никола, так и не стала до конца его родиной… Тут даже не только личная судьба, а и судьба его семьи, и опять же судьба всего русского народа, столько пережившего в двадцатом веке – революции, войны, раскулачивания, исход из деревень… Рвались связи дружеские, семейные. И, пойди, разберись, где она, твоя родина – там, где ты появился на свет или там, где похоронена мать? Или там, где прошли детство и юность?.. Впрочем, я отвлёкся от конкретного стихотворения…

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка

За гостем приезжим по следу

В дорогу торопится слишком:

- Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок

Храбрится, едва из пеленок:

- Ну что по провинции шляться?

В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,

Посмотрит на жизнь за границей,

Тогда он оценит Николу,

Где кончил начальную школу…

И уносит поэта память в далекое, юное…

ДЕРЕВЕНСКИЕ НОЧИ

Ветер под окошками тихий, как мечтание,

А за огородами в сумерках полей

Крики перепелок, ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных молодых коней.

К табуну с уздечкою выбегу из мрака я,

Самого горячего выберу коня,

И по травам скошенным, удилами звякая,

Конь в село соседнее понесет меня.

Пусть ромашки встречные от копыт сторонятся,

Вздрогнувшие ивы брызгают росой, -

Для меня, как музыкой, снова мир наполнится

Радостью свидания с девушкой простой!

Все люблю без памяти в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне в сумерках полей

Крики перепелок, ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных молодых коней…

1953 г.

Ах, какое молодое, звонкое стихотворение! Самое «есенинское» из рубцовских стихов. И единственное, под которым стоит год написания. Получается, что в семнадцать лет написал… Для семнадцати – очень хорошо, даже если подправлено что-то позже… Но, на первый взгляд, кажется что оно как-то выпадает из других стихов. Но для того и год указан – это именно взгляд назад, в прошлое, в юное и звонкое из уже зрелого… Кстати и удивиться, как вырос духовно этот человек, Рубцов, за пятнадцать лет… Да ведь и прожил-то всего тридцать пять, спрессовал время настолько, что в эти небольшие годы уложил будто бы не одну, а несколько жизней…

И не случайно за «есенинским» следует одном из самых-самых «рубцовских» стихотворений…

В ГОРНИЦЕ

В горнице моей светло,

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Красные цветы мои

В садике завяли все,

Лодка на речной мели

Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей

Ивы кружевная тень,

Завтра у меня под ней

Будет хлопотливый день!

Буду поливать цветы,

Думать о своей судьбе,

Буду до ночной звезды

Лодку мастерить себе…

Печально-строгое, молчаливое стихотворение… Кого он называет матушкой? Представляемую ли свою родную маму, мать ли женщины, родившей от него дочь?.. Матушка, вода, лодка, звезда, судьба… - весь зримый и незримый мир зашифрован в этих строках…

И вот из печально-раздумчивой горницы пошёл человек в лес и в лесу ему хорошо…

***

Сапоги мои – скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои – скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой – гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной – гриб,

Подосиновик!

Знаешь, ведьмы в такой глуши

Плачут жалобно.

И чаруют они, кружа,

Детским пением,

Чтоб такой красотой в тиши

Все дышало бы,

Будто видит твоя душа

     сновидение.

И закружат твои глаза

Тучи плавные

Да брусничных глухих трясин

Лапы, лапушки…

Таковы на Руси леса

Достославные,

Таковы на лесной Руси

Сказки бабушки.

Эх, не ведьмы меня свели

С ума-разума

 песней сладкою –

Закружило меня от села вдали

Плодоносное время

Краткое…

Сапоги мои – скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои – скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой – гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной – гриб,

Подосиновик…

Ведомо и мне это грибное тихое счастье…

Но вот тут-то, как мне кажется (для меня) и заканчивается этот, второй раздел книги. Заканчивается стихотворением «Стихи» (оно же и вступление к следующему разделу). Это уже, можно сказать, поэтический «символ веры», полное подчинение своей земной воли, воле высшей, наделившей тебя даром поэтического слова…

СТИХИ

Стихи из дома гонят нас,

Как будто вьюга воет, воет

На отопленье паровое,

На электричество и газ!

Скажите, знаете ли вы

О вьюгах что-нибудь такое:

Кто может их заставить выть?

Кто может их остановить,

Когда захочется покоя?

А утром солнышко взойдет, -

Кто может средство отыскать,

Чтоб задержать его восход,

Остановить его закат?..

Вот так поэзия, - она

Звенит – ее не остановишь!

А замолчит – напрасно стонешь!

Она незрима и вольна…

Прославит нас или унизит,

Но все равно возьмет свое,

И не она от нас зависит,

А мы зависим от нее.