Москва. Андроников монастырь

«Кинули в темную полатку, ушла в землю,  и сидел три дня, ни ел, ни пил, во тьме сидя, кланялся на чепи, не знаю – на  восток, не знаю – на запад. Никто ко мне  не приходил, токмо мыши и тараканы, и  сверчки кричат, и блох довольно… После  вечерни ста предо мною, не вем – ангел,  не вем – человек, и по се время не знаю,  токмо в потёмках молитву сотворил, и,  взяв меня за плечо, с чепью к лавке привёл  и посадил, и лошку в руки дал и хлебца  немношко и штец дал похлебать – зело  прикусны, хороши!»

Аввакум

Владимир Хроменков. Андроньевский монастырь. 1973 г. Акварель.

Юродивый (крутится возле монастырских врат, стрельцы отгоняют, народ прислушивается):

Батюшка мой Аввакум, ну куда

Спрятали Господа, к Ироду тянут?

Эко в Москве моей стала беда!

Пьяные кровушкой,

Слезами пьяны.

Бог всё оплатит.

Плачевный удел.

Кто соберёт мои буковки в слёзы?

Всё я сказал вам, всё, что хотел,

И не страшат меня ваши угрозы.

(Поворачивается к глухой монастырской стене)

Кланяюсь аз до лика Земли,

Всех целованьем духовным целую.

К Богу пути меня привели,

К слову единственному:

«Аллилуйя».

( Москвичи подходят к нему, не позволяя стрельцам прогнать юродивого)

– Аллилуйя! Аллилуйя!! Аллилуйя!!!

Кто твой наставник? –

Спросит стрелец.

Ты ж отвечай:

– Небесный Отец!

Так и трещит голова,

Что невмочь.

Станут пытать –

Никого не порочь!

«А кто кого знает,

И кому кто по совести бывает,

Тот и вопрошает»

Так старец Авраамий учит нас,

Припоминайте это в страшный час.

…………………

Аввакум:

(в темнице после ночной молитвы):

Тесно истине в горле моём…

Неприютное место.

Чую, это начало пути.

Подвиг или смиренье милей?

Долго ль мне подземелья терпеть?

Только крысы даны мне в соседство.
Ну же, нюхайте кровь мою,

Ну, подползайте смелей.

Будто древний пророк я,

Такие огромные цепи –

Можно голову в кольца продеть

И себя удавить.

Что же люди так слепы, так глупы,

Перезрелые дети,

Что же так крысы добры,

Словно тыквы у бедной вдовы?

Протекает луна,

Перемешан свечением сумрак,

Можно путь обозреть,

Чтоб сковать из него житие.

Что стрелец государев,

Что дикий от ярости турок,

Каждый, родненький,

В сраном грехе преуспел

И поратовал мне.

О себе ли тужу?

Да не очень…

Что будет с женою,

Что с моими детьми?

Им за правду со мною стоять.

Нет и тени вины их,

Только слиться с моею виною

Им придётся –

И вместе мы станем

Страдать.

(Подходит к высокому, под самым каменным сводом оконцу, брезжит рассвет)

Третьи сутки я здесь.

Господи, как же хочется есть.

(Появляется ангел с дымящейся чашею)

От этого святого брашна

Не отвернусь и в грозный час.

Когда немыслимо и страшно,

Пою любовь, перекрестясь.

Великий голод человечий!

Кто мне явился? Кто исчез?

В безмолвии небесной речи

Охватываюсь светом весь!

 (Входит дьяк Сибирского приказа, справщик Печатного двора Савватий)

Савватий:

Здрав буде, протопоп. Всё божью жизнь ведёшь?

(Кланяется)

Царь тужит по тебе…

Аввакум:

И что ж?

Савватий:

Царь сильно тужит…

Аввакум:

Ну же!

Рожай, что велено.

Наказ царя каков?

Савватий:

Ты с патриархом, ну…

Хоть для отвода глаз…

Аввакум:

И это весь от Алексея сказ?

Савватий:

Ты и в палатах мог бы быть святым!

Аввакум:

Не отвести мне рук от Высоты,

И не подать их латинянам да иудам.

Покуда жив, не подчинюсь паскудам.

А о царе – молюсь. Ты так и передай,

Да не сглотнут никониане втай…

Как он меня, бывалочи, с детьми

Любил и баловал до этой кутерьмы,

До блуда Никона, до голой тьмы,

До мраза еретической зимы.

А ты, Савватий-справщик, всё проспал.

Савватий:

Я просто дьяк, я слаб и мал.

Аввакум:

Воруешь? Играешь?

Юродствуешь глупо,

Комедью ломаешь

Изнанкой тулупа.

Полвека в постели?

А сколько осталось?

Три дня? Три недели?

Иль большая малость?

Благ, благообразен,

Трясёшь бородою,

А враг безобразен,

И жив он – тобою!

(Савватий молча кланяется и уходит)