Сожжение. 1682 год, 14 апреля

«Выпросил у Бога светлую Росию сатана,  да же очерненит ю кровию мученическою».

Аввакум

Стрельцы:

– Из-за Урала приходили ныне

До старцев наших горе-ходоки,

И на устах – «Аввакум!» – имя.

– Со всей страны я видел здесь таких.

Всё спрашивали: гибнуть ли в пожаре?

– Теперь так много добровольных гарей.

– И что он им ответил?

– Дал добро.

– Не избежать нам на Руси костров!

– Осьмиконечных много здесь крестов.

– Не каждому дано лежать под домовиной.

– Костры сыры.

– Эвон, пошла дымина!

(Между тем в темнице Аввакума)

Епифаний:

Пока мы живы, что о нас глаголить!

Аввакум:

Да! Скоро быть на огненной нам воле.

Епифаний:

Ты говоришь и с Богом, и с царём,

И к Богу вёл царя за белы ручки.

Аввакум:

Прилип он к новой церкви, словно к сучке,

Не оторвать!

Епифаний:

Что в нынешнем найдём?

Вослед отцу он на златом престоле.

Аввакум:

Не поднесёт, знать, он нам хлеба с солью.

От власти власть недалеко отходит,

На вечной мы окажемся свободе.

Епифаний:

Увечны на Земле и вечны в Небе.

Там нам не думать о питье и хлебе.

Порой печалюсь я: зачем покинул келью?

Молился б Господу аз под седою елью.

(Шепчет)

В киновии скромной

Лишь крест да икона.

И вечный, огромный

Дом до небосклона.

Никто не мешает

Молиться и плакать…

Глубинка лесная,

Резная палатка.

Не любо мне править,

Вести за собою,

А любо мне славить

Исуса с любовью.

Аввакум:

Мы – разные, но радуемся вместе,

Ты в доброте своей,

Я в справедливой мести.

Святое чувство ярости во мне,

Тебе ж достаточно иконы на стене.

Епифаний:

Боже! Играет икона красным оконцем!

Снова и снова Ты смотришь и смотришь в мой дом.

Ликом нарядным вокруг нас и небо, и солнце

В пламени вечном

Над расступившемся льдом.

(Оконце темницы охватывает пламя… Вид на Пустозерье сверху: все четыре сруба пылают, горожане видят, как в небо поднимается дым, который по слухам, был схож очертаниями с Аввакумом и его соузниками. Звонят колокола всех церквей)

Голос Аввакума:

Ты трогаешь надгробную плиту,

Пытаясь надпись пальцами прочесть.

Я ж вижу это! Прекрати тщету,

Ведь не под нею аз таюсь, а здесь,

Где можно видеть сердцем и душой,

Аз в воздухе твоём, не под плитой.

Минует всё – и надпись, и цифирь –

Всё будет ровным местом на Земле,

Мезень и Пустозерье, и Сибирь –

Все станут светом, кто сгорел, истлел.

Но ты увидишь и тогда меня,

Повитого плетением огня.

Так не сердись, на память не косись.

И не пытайся даты различить.

Рождение и смерть – ещё не жизнь,

Ещё играют вечности лучи,

Столетия людей – такой пустяк!

И даже «Житие» – всего лишь знак.

Оно – лишь повод говорить со мной,

Лишь утоленье слабое тоски,

Такое мог бы сочинить любой…

Прочти же от доски и до доски.

(Голос растворяется)

Не в Земле

И не под Небом.

Собою их соединяя,

Сам стал

И Небо,

И Земля.

Некий старец:

Дождёмся ли поры весенней?

Прощайте! И – до воскресенья!

Послесловие

14 апреля 1682 года соузники были сожжены «за великие на царский дом хулы».

Картина современного состояния места сожжения страстотерпцев за староверье: нет ни тюрьмы земляной, ни самого Пустозерского острога. Лишь вырисовывается два резных столба, как знак двоеперстия, и домовина, как у старообрядческих надмогильных крестов. Этим двоеперстием благословляются все паломники. Есть и надпись: «Протопоп Аввакум, соузники – отец духовный инок Епифаний, поп Лазарь и дьякон Феодор». Они сгорели на одном костре.

Виктор Петров, лето 2020