— В Цхинвал вошли танковые подразделения пятьдесят восьмой армии. Их действия координировала разведгруппа… — из приоткрытой для сквозняка двери в палату было слышно воркование телевизора в комнате медперсонала. Известия из Южной Осетии в эти августовские дни будоражили всех. Война. Война.

Яшка там… В составе этой разведгруппы. Конечно, там… Яшка… Додумать мысль до конца не получилось — она затерялась в извилистых коридорах неустойчивого сознания, нашпигованного обезболивающими препаратами.

Приказ подписан. Контракт разорван. Он больше не старший сержант Лёнька Лис… А кто он вообще? Комок угасающего сознания в распластанном на больничной койке теле. Тело будто бы больше не принадлежит этому сознанию, оно лежит отдельно, само по себе. И сознание в нём пульсирует тоже само по себе.

Он один в палате. Потому что умирающих всегда стараются положить отдельно. Живым — жить и искать смыслы жизни. Умирающим — гнить в отдельной палате и не осквернять собой очаги бытия.

Зашла медсестра. Августовская жара. Белый халат и лёгкий сарафан. Подошла к окну, запустила руку под халатик и поправила неловко сбившиеся трусики. На Лёнькино тело и бровью не повела, он для неё всего лишь пациент, кусок страдающей плоти. И никак не человек. Крикнула в коридор:

— Таня, этого сегодня надо от аппарата отключить, Александр Петрович распорядился. Должен сам задышать. Не задышит — се ля ви.

— А родным сообщили? — отозвалась её коллега.

— Нет у него никого. Отправляли запрос. Никто не приезжал ни разу. Если задышит, нам самим его выхаживать придётся.

— Так отключи, чего орёшь-то? Красивый, вроде, парнишка был…

— Да?

Девушка подошла к постели. Впервые за всё время всмотрелась в лицо сержанта. Пожала плечами…

Лёнька смутно понимал, что сейчас может всё закончится. И ничего не чувствовал. Для него всё кончилось ещё тогда, под горящим «Уралом»… Не всё ли равно.

Медсестра щёлкнула кнопкой. Ловким и точным движением выдернула трубки. И вышла из палаты.

Лис замер: совсем отвык от механического дыхательного движения, оно не шло на автомате. Будто бы внутри застрял большой металлический подшипник, и его требовалось вытолкнуть, чтобы освободить место для воздуха. Но шар не выталкивался, всё рос и тяжелел. Тело, лишённое ритма дыхания, само не могло вспомнить, поймать этот ритм.

Лёнька попробовал сконцентрироваться только на сознании. Войти в состояние покоя и умиротворения…

Будь что будет. Я уже за пределами страха. Ему не поймать меня.

Металлический шар в груди превращается в четыре камня…

Первый камешек — это цветок. Он открыт всему миру и дарит ему свою любовь. Я улыбаюсь миру, как цветок. Лучи солнца согревают меня…

Второй камешек — гора. Я спокоен, как гора. Я в безопасности. Я вечен, как гора. Ничто не может со мной случиться.

Третий камешек — тихая вода. Я вижу всё правдиво и ясно, как отражение в безмятежном озере. Я сам отражаю и несу только правду, без иллюзий. Я принимаю истинную суть всего.

Четвёртый камешек — пространство. Я свободен. И нет границ моему сознанию… Оно сливается с миром и заполняет собой весь мир. Мироздание и я едины…

Когда медсестра вернулась, чтобы вынести заключительный вердикт, Лёнька спал. И дышал во сне.