Казалось, что это не наступит никогда. Но это пришло. Победа! Нет, еще не окончательная победа, но их – победа: 27 января 1944 года советские войска прорвали блокаду! Люди выходили на улицу и плакали, обнимались, поддерживая друг друга. Вошли войска, стали вычищать город: все коммуникации были уничтожены и город был полон нечистот. Ещё во время блокады начали ходить трамваи, а сейчас, словно бы это не зима, а жаркое лето настало– людям было тепло от радости и созидательных дел. Нестор всё чаще стал приходить к своему дому. Возвращались старые жильцы, но своего профессора с Дашкой он все ждал и ждал. Однажды появился Мухтар. Нестор принял предложение и поехал к ним погостить. И это был удивительный вечер. Сашка, подросший и быстрый, бегал по дому возле счастливой Матрёны, Матрёна похорошела, расцвела. А вечером с гармонью на перевес пришёл Егор. Затушевался, замялся на пороге, как чужой.

– Ты чего, Егор? Заходи. По делу или просто так?

– По делу, – сказал он робко и переступил порог.

– Садись, кушать будем.

– Опять твой кормилец зайца принёс?

– Нет. Это нам пайки раздали. С тушёнкой. Помнишь, как ты от Иванова привёз тогда? Как там, видишься с ними?

– Да нет, как блокаду сняли, они на Берлин пошли…

– На сам Берлин?

– Ну….. Тут тебе подарочки передали, – Егор вытащил из кармана часы, – Это капитан– Сашке. Иванов сказал, крестнику передай, как вернутся с Наташкой с фронта,– найдут вас.

– А дети у них есть?

– Да под Москвой где-то. Иванушка да Алёнушка. Как в сказке. Командир сказал, что после войны никогда ружья не возьмёт, только удочку и никаких громких городов– Тишина! И только.

– Это и понятно, он – зенитчик. Столько шума…

– Да, говорит, заведу себе большого попугая, удочки и буду в тихом местечке жить. Скоро, говорит, войне –конец и Гитлеру-капут! Эх, хорошо как, Матрёна, мы с тобой заживем!

– Да, садись ты, неугомонный! Руки-то чистые или полить?

– Полей…

Матрёна склонилась над солдатом, голова к голове, и у Егора закружилась голова от тонкого запаха ее волос. «Ну, руки –то подставляй! Чего застыл?» И тонкой струйкой полилась в таз водица.

Сели к столу. Душисто запахло тушенкой и луком. Нестор не верил собственным усам! Такой запах!

– Матрён…– Начал водитель.

– Ну? Ты чего такой, как свататься– Засмеялась молодуха.

– Так я свататься…

– Ты? Егор, да ну тебя! – Она засмеялась и махнула на него рукой.– Ты ж старый!

– А что сразу старый? Сорок лет– старый?

– Сорок?

– Да. Ну два…

– Что два?

– Сорок два…

– Да ну тебя! Ты– весь седой!

– Так и ты…

Матрёна подскочила к зеркалу и стала себя разглядывать. Давно она так пристально не смотрелась в зеркало. Щёчки появились, порозовели, ну, это сейчас, от смущения. Она сняла с головы косынку. Расправила сухой рукой с въевшейся грязью, разлохмаченные волосы.

– Ишь ты, разглядел! – Она с досадой спрятала под косынку тёмно-русые с проседью волосы, чуть курчавые у узкого лба.

– Так война… все стали – белыми…– Голос не слушался Егора.

– Может ты –белый, а я– красная! Комсомолка я! – Резко развернулась, пряча смущение в улыбку.

– Так пойдёшь за меня?

– Не знаю… Егор, ты вернись с войны сначала. А я своего еще пожду-подожду. А вдруг… Всяко бывает. Как я ему в глаза-то тогда, а?..

– Ну да, конечно, – Егор помедлил и поднялся из-за стола. – Ну, это…

– Что ты, Егор, садись, садись. Ешь! Сейчас компот из шишек пить будем. Да, Саня?

Саша съел до чиста всю кашу и весело смотрел на Егора.

– Папа! – Сказал он любимое слово.

– Во, смотри, – говорит, – Егор протянул руку к малышу. Тот крепко схватил его за палец.

Матрёна грустно улыбнулась.

– А ведь ты спас меня, Егор, знаешь?

– Да не я это… Бог попустил.

– Вот опять ты за своё! Разные мы, понимаешь? Как начнешь про своего Бога– хоть из дома убегай!

– И хорошо, зачем два одинаковых… А лет-то тебе скока?

– Двадцать семь уже. Весной двадцать восемь будет…

– Так ты уж старуха, Матрёна! Откажешь, к Клашке пойду!

– Так Клавдия старше меня на два года… – Ревниво выпалила женщина и подложила добавку бойцу.

– Уезжаю я… Переправляют нас на Западный фронт. Я – проститься….

– Егор?

Матрёна всколыхнулась и поддалась всем телом к растерявшемуся шофёру.

– Я бы тогда без тебя сгинула. Ты ж меня тогда из разбомблённого дома, от сынка моего, Вадика моего, уже совсем оледеневшего, оттащил и в машину закинул.

– Ага! Как дрова. –Егор грустно улыбнулся.

– А Сашка… Ты же вернул мне сына. А потом эти вот друзья …– Она посмотрела на Мухтара с Нестором,– Тоже ты…

– Да ладно-то старое ворошить. – Егор кашлянул.– Есть у тебя выпить? – Он старался унять дрожь в руках.

– Ан нет ничего. Я, сам знаешь … – Матрёна понимающе накрыла ладонью его заскорузлую шоферскую руку с обломанными ногтями.

-А у меня есть! – Егор дёрнулся, достал из– заплечного мешка флягу и две банки тушенки. – Совсем позабыл. Вам это. Дай стакан. – Он хлестнул пол-стакана и зажмурился. Ох, крепка Советская власть!

– Закусывай, закусывай!

– Тушёнку возьми, пригодится.– Егор захрустел репкой лука.

– А себе?

– Меня страна кормить будет, я сегодня на вокзал. Ночью. Проститься пришёл. Схорони мою гармонь до лучшего.

– А ты?

– А мне не до песен будет, знаешь, как мы его сейчас погоним! – Егор поднял на Матрёну влажные глаза, в которых было всё, что он хотел, но не мог сказать. – Я вернусь за ней. Скоро.

– Ты приезжай, Егор. Егор, мы будем ждать тебя. Слышишь? – Матрёна подхватила на руки Сашку.

– Не забудешь?

– Нет. Память – самое крепкое, что у меня есть…