Получив на руки регистрационное свидетельство, Чернопут торжественно объявил, что к тому же является президентом благотворительного фонда, и стало понятно, что первыми обладателями творческих грантов будут зареченские писатели и поэты. А чтобы не быть пустозвоном, сразу объявил конкурс на лучший рассказ и подборку стихотворений, решив напоследок ещё раз хлопнуть дверью. Когда после объявлении о конкурсе на ТВ, в печати и на сайте «Любимый город С» стала известна сумма призовых, то многие ахнули… Миллионную выплату объявил Чернопут победителям, да плюс издание книги, а пятерым финалистам в каждой номинации по сто тысяч положил! Вот это размах, вот это почин! Понятно, что после этого члены «Высокого стиля» начали стремительно покидать Семибратова и перетекать к Чернопуту; многие навсегда, но некоторые острожные и дальновидные, не желая расставаться с прежней организацией, лишь на всякий случай запаслись новыми членскими билетами, надеясь быть на виду у руководителя фонда.

Одного такого ‒ Валентина Подберёзова ‒ он пригласил в загородный дом в Жаворонках. Здоровенный Подберёзов, которого Герман называл Джонсоном за его спутанные рыжие волосы и слюнявый рот, потоптавшись у ворот и назвав себя в переговорное устройство, оказался на усадьбе, заваленной снегом, распухшим шапками на разлапистых соснах, фонарях освещения, но дорожки прилежно расчищены, а у стеклянных входных дверей демонстративно лежал простой полынный веник. Понимая, что это условность и чудачество хозяина, Подберёзов, заметив глазок видеонаблюдения, поправил маску, старательно обмахнул с ботинок несуществующий снег и позвонил в дверь. Когда же она распахнулась, то, слегка пригнувшись, протиснулся внутрь, поздоровался с Чернопутом, попытался с ним обняться, изрядно для этого наклонившись. Продолжение встречи оказалось радушным, да и не могла оно быть иным, ведь когда-то он помогал Герману в издании книг, возглавляя солидное издательство, пока его бизнес не отжала банковская молодёжь, который и бизнесом-то по-настоящему не являлся, но молодёжь этого не знала.

‒ Ну, что, дорогой, давно мы с тобой книг не издавали?! ‒ боевито спросил Чернопут, пригласив в кабинет, словно подстегнул. ‒ Не взбодрить ли нам себя, тем более что у моего фонда намечаются для этого некоторые возможности?! ‒ доложил он более подробно, словно от Подберёзова что-то зависело, и приглушил голос: ‒ Пользуясь случаем, хотел бы помочь тебе. Ведь ты-то мне помогал в трудные времена… Да сними ты маску-то?! Есть, с чем выйти к читателю?

‒ Роман лежит готовый. Рассказов да повестей изрядно накопилось.

Хотя и любезно разговаривал Герман с Подберёзовым, но давнюю обиду помнил, когда тот прикарманил его деньги на издание книги, сославшись на дефолт, хотя до дефолта было полгода. Денег у Чернопута тогда было не густо, поэтому и обидно показалось остаться в дураках. Но он никогда не показывал обид, а это совсем плохо для обидчика, если обиженный молча ждёт подходящего случая, чтобы расквитаться. Поэтому теперь, когда в фонд стали поступать значительные суммы от меценатов, Чернопут по-настоящему всё вспомнил. 

‒ К тому же мы и литературный конкурс решили учредить. Чем не подходящий случай, чтобы отличиться. Сам же знаешь, что в наше время необходимо везде светиться и уметь подать себя, и, конечно, помогать творческим людям. Думаю, вполне можешь возглавить его. На днях читаю в газете, что один из семибратовских стал лучшим поэтом Азии! Вроде ранее и не слыхал о нём, а его, оказывается, весь мир теперь знает.

‒ Есть такой… Пятиминутка, сквозняк! Насмотрелся я на них. Двадцать лет почти вёл конкурс в городской газете. И что-то не нашёл для себя особой пользы. Зато недоброжелателей нажил массу. Ведь все, кто ни пришлёт работы на конкурс, почему-то считают, что непременно именно их необходимо осчастливить, а не понимают того, что на мне чисто техническая роль: принять работы, подготовить к печати, если они достойны этого, а в конце года раздать жюри, чтобы его члены прочитали работы и голосованием определили победителя.

‒ Ну, это обычная практика!

‒ Обычная. Да не совсем. Да и меньше становится соискателей, потому что премия в газете копеечная, а в последние годы она и вовсе иссякла.

‒ У нас другие возможности. Миллион можно получить!

‒ Значительная сумма. Из-за такой как раз все и передерутся.

‒ Это и хорошо! Ты сразу окажешься на виду, сразу станешь уважаемым. Ведь принцип «Я ‒ тебе, ты ‒ мне» никто пока не отменял.

‒ Поздновато за славой гоняться…

‒ Ладно-ладно, не ворчи. Славы не бывает много. Да и не бесплатно будешь работать. К тому же, к тебе будет совсем иное отношение. В поездки начнут приглашать, в президиумы, а уж на рыбалку и шашлык-машлык ‒ это само собой разумеющееся. В первый год миллион не обещаю, а на будущий, думаю, не будет препятствий. А вот сотенку к редакторской зарплате, считай, уже имеешь в кармане.

‒ Можно, конечно, поработать… ‒ сдержанно улыбнулся Подберёзов. ‒ Весной начать, а осенью подвести итоги. 

‒ Ну и чудак же ты! Да за два-три месяца никто толком и не узнает о конкурсе. Но если запустить его сейчас, то к зиме сполна успеем насладиться вниманием и любовью соискателей.

‒ Да ладно. Все они хороши, особенно лауреаты, до объявления результатов. Когда же объявят итоги, на другой день все забывают о конкурсе и его координаторе, а уж жюри им и вовсе ни к чему. Знаем, проходили. Иной лауреат, отхватив деньгу, даже ждёт угощения, как один мордоворот из нашей области, а заезжий сибиряк стаканом чая отделался. И дело не в выпивке или богатом застолье, нет. Мужики же мы! Разве плохо отметить премию и выпить совместно по рюмашке-другой, поговорить ‒ это только сближает, раскрывает душу, ведь общее дело делаем. Ничего иного от них и не нужно, но ведь внимание и доброе слово разве трудно сказать?! А то, бывает, иной все телефоны оборвёт, а как добьётся своего, то и сделает ручкой. Были и такие случаи, когда и вовсе предлагали: мол, премию оставь себе, а мне звание и почёт. Но самые злобные ‒ это те, кто до объявления результатов безмерно лебезят, в надежде привлечь к себе внимание, а как премия мелькнула мимо, то становятся врагами: иногда явными, иногда скрытыми.

Рассказывал это Подберёзов, желая по-настоящему предостеречь, что из-за огромных призовых начнётся горячая война, потому что многие люди ‒ дрянь, из-за денег готовы из кожи вылезти, но упомянув об этом и сообразив, что хозяин не поддерживает его суждений, более не заводил подобных разговоров, понимая, что Герман не в том сейчас настроении, чтобы вызывать у него сомнения, когда, говоря о конкурсе, он отчаянно жестикулировал и закатывал горящие синевой глаза. Да и не его это дело, если появились такие деньжищи, тем более что обещал и его самого не обидеть. Как говорится, хозяин ‒ барин.

‒ Это всё мелочёвка, ‒ посмурнел Чернопут, словно прочитал мысли Валентина. ‒ У нас иной уровень и мы будем далеки от дрязг. Так что в ближайшее время начнём действовать. ‒ Он о чём-то задумался и, будто вспомнив важное, хлопнул в ладоши: ‒ Вот что… А не стать ли тебе первым меценатом?! А я буду везде вещать, что, мол, простой редактор городской газеты пример подал ‒ внёс в благотворительный фонд из собственных сбережений, например, полмиллиона.

‒ Да откуда такие деньжищи-то?!

‒ Кредит возьми… Потом все деньги сторицей вернёшь. Обещаю!

‒ Всё равно это невозможно! Такой хомут на шею вешать, проценты платить… У меня в заначке есть сотка, вот её могу спонсировать, а более ни-ни ‒ жена из дома выгонит, ‒ испуганно пообещал Подберёзов и сильно покраснел от волнения и нахлынувших чувств. ‒ К тому же я надеялся хоть на какую-то премию!

‒ Ну, о премии рано заговорил. К тому же ты координатор.

‒ Координатор ‒ не член жюри, и приличия будут соблюдены. Вот получу премию, тогда на следующий год могу и в жюри поучаствовать.

‒ Как у тебя всё просчитано. Ладно, не переживай. Для почина хватит и твоей сотки, дело верное. 

Поговорив и всё обсудив, они прошли в крытый бассейн, освежились в душе, поплавали, а потом сели за накрытый стол. Выпили коньячку и перекусили, в разговоре уточнили детали предстоящего конкурса. Когда же Валентин обсох и остыл, Герман вызвал для него машину и попросил водителя отвезти гостя туда, куда он укажет.