Максим поступил на физфак. Учиться предстояло на разных факультетах, но в одном корпусе в центре города. Такое счастливое, весёлое и свободное время. Первого сентября корпус гудел, торжественная линейка и вручение студенческих билетов, знакомство с одногруппниками. Полина будто снова окунулась в ту уже далёкую атмосферу интерната. Только аудитории здесь были в плачевном состоянии, парты исписаны, и на переменах студенты курили вместе с преподавателями прямо в коридоре. Но тот же удивительный дух университета, обращение на «Вы», а главное, что Полина теперь снова была не одна в своём плавании. Многое из того, что начали преподавать, было уже знакомо. Полина сразу выделилась среди одногруппников. Преподаватель математического анализа, завкафедрой профессор Алексей Иванович Перов, как-то подозвал её на перемене.

– Случайно не Александра Лаврентьевича внучка?

– Да!

– Сильно видно гены его… Подойдёшь сегодня к нам на кафедру после пар?

– Конечно!

Кафедра носила изысканное, малопонятное название нелинейных колебаний, маленькая комната и много парт впритык друг к другу. За одной из них Алексей Иванович что-то писал. Полина только в следующем году узнает, что ему исполняется семьдесят лет и он ученик одного из учеников Колмогорова. У него был удивительный тембр голоса – низкий, обволакивающий. Однажды на паре он вдруг запел что-то из классики. Полина, к своему стыду, плохо в ней разбиралась. Все обомлели. Благодатная для звука большая поточная аудитория амфитеатром. Гробовая тишина и только его сильный голос отталкивается от стен. Музыкальная фраза закончилась, он повернулся к доске и продолжил писать. Аудитория аплодировала стоя.

 

Полина хорошо запомнила их первую встречу. Перов много расспрашивал: где училась, помнит ли деда, почему бросила интернат. Полина очень стеснялась и было стыдно за то, что бросила и почти невозможно объяснить. Он понял и поменял тему разговора. Сказал, что ей надо развиваться, иначе станет неинтересно учиться на первом курсе. Дал журнал с одной из своих научных статей и назначил следующую встречу для её обсуждения.

Полина с легкостью вникла в статью, что-то в ней перекликалось с идеями деда. На следующей встрече она даже предложила немного модифицировать результат. Перов похвалил, ей было очень приятно. Так началась их совместная научная работа. То есть у неё уже на первом курсе появился научный руководитель. Одногруппники не завидовали, понимали и очень уважали. Она много помогала им во время сессий. Стояла в коридоре и ждала. Они выходили под разными предлогами во время зачётов и выносили ей задания.

Полине хотелось поделиться с Перовом своими выкладками, и пару раз даже взяла тетради, но что-то каждый раз останавливало – успеется ещё!

 

С Максимом виделись каждый день на большой перемене. Столовая не работала, а у главного корпуса стояли продавщицы с пирожками, по три огромных бидона на каждую – ливер, повидло и картошка. И длиннющие очереди голодных студентов. Карманных денег хватало ровно на три пирожка. Когда пары заканчивались в одно время, вместе возвращались домой. В любую погоду шли узкими старыми улочками несколько остановок. Полина знала, что сто лет назад отец ходил в киноклуб и даже водил по этим улочкам Юрия Норштейна, тот делал зарисовки для будущей «Шинели».

Много лет спустя она шла также от главного корпуса университета, но уже одна. Была поздняя осень, накрапывал мелкий дождик. Остановилась около старого домика. В нём давно никто не живёт. Окна выбиты и табличка с размытой от дождя надписью на заборе – продаю. Провела рукой по стене шершавой, влажной от дождя, увитой диким виноградом. Ей вдруг показалось, что Максим издалека махнул рукой, мол, догоняй… слёзы вторили дождю.

 

После первого курса грянул дефолт. Мама только что продала квартиру своих родителей в соседнем городе, а на вырученные деньги едва успели купить компьютер. Для Полины, конечно, мечта и счастье. В группе только у трёх человек были. Задачи по программированию делали сообща, разбившись на три группы, каждая дома у счастливых обладателей ЭВМ. Скидывались, покупали пряники и кефир на всех, самая любимая студенческая трапеза, и ехали заниматься. Такое безмятежное время для студентов и такое трудное для их родителей.

На мамин садик перестали выделять бюджетные деньги, и, как это обычно бывает, вдруг накануне зимы прорвало трубы, и полетела вся система отопления. Мама была в отчаянии, кому-то все время звонила, приходила домой поздно, садик на неделю закрыли. В итоге просто пошла просить денег у родителей, которые только начинали свой бизнес. Знала, что у некоторых есть киоски, и не один, тогда это было первооткрывательство. Кто-то ездил в Турцию за одеждой. Люди откликались, через пару недель нашлась бригада, начались ремонтные работы.

Многие производства остановились. Инженеры разной квалификации рядами торговали на толкучке. Мама часто потом вспоминала тот период. Это спустя лет десять-пятнадцать, в новой сытой жизни с двумя машинами на семью, появится новое поколение молодых родителей без конца пишущих жалобы в комитет образования: психолог не смог подобрать ключик к ребенку; почему детям до сих пор читают Маршака, а не современных авторов; недостаточно фруктов в детском рационе и так далее, и тому подобное.

 

***

 

В конце первого семестра Алексей Иванович сообщил Полине, что весной хочет отправить её выступить с докладом по их совместной работе на конференцию молодых ученых, которая будет проходить в МГУ. Начали готовить текст доклада, а дома мама вечерами строчила Полине костюм для выступления. В университет неизменно ездила в джинсах и вязанных мамой свитерах, вернее, перевязанных из её старых. Костюм тоже собирался из нескольких маминых платьев. Брюки были тёмно-серые, а пиджак на тон светлее. Мама говорила, что это благородный жемчужный цвет. Вниз белая водолазка, которую ещё с Игорем покупали…

 

Первую в жизни сессию Полина сдала на отлично, а Максим завалил один экзамен и почти все каникулы провалялся дома с учебниками. Полина встречалась с отцом на катке. Знала, что Аня уехала учиться в Москву, но домой к нему всё равно не соглашалась зайти.

Начало второго семестра. Интенсивная подготовка к докладу. Полину слушали всей кафедрой. Она ужасно волновалась, во время выступления пылали щёки. Вопросов было много, но она ответила почти на все. Преподаватели хлопали. Полина видела, что Перов ею доволен.

В начале марта отправилась в Москву. Решила ехать одним днём, чтобы после выступления ночным поездом сразу домой. Такой знакомый запах Казанского вокзала, гул метро.

Конференция проходила в главном корпусе МГУ. Участники регистрируются и проходят по указателям в аудитории по своим секциям. Вдруг окликнул родной голос, обернулась – Фатима!

– Господи, Полина! Как я рада!

Обнялись, разговорились, разошлись по секциям. Договорились после встретиться. Полина выступила хорошо. В этот раз ответила на все вопросы, а потом Фатима проводила её на вокзал. Времени было в обрез и погулять по Москве не успевали. По дороге в метро делились новостями. Фатима сказала, что Борисыч так и не вернулся преподавать, а Ольга уехала в родной город.

– Теперь не теряйся, хорошо?

– Конечно, Фати! Прости меня!

Снова обнялись уже у вагона, проводница поторапливала.

 

Второй семестр всегда пролетает быстрее, чем первый. В «Студенческой весне» Полина и Максим не участвовали, но болели за оба своих факультета. Набитый битком актовый зал, хохот, знаменитый большой физический хор, изумительно, просто до мурашек исполняющий военные песни. Такие разные и такие яркие номера студенческой самодеятельности, а после прогулки по уже тёплому, пахнущему акацией городу.

Летнюю сессию в этот раз оба сдали на отлично и было лето с речкой, студенческими походами, костром, ночёвкой в палатках и такой пьянящей абсолютной свободой.

В августе Полина вдруг почувствовала себя плохо, было очень душно. Максим снова уехал на спортивные сборы. Она продолжала работать с тетрадями деда, параллельно готовя научную статью с Перовым. Стала гулять вечерами, но дурнота не отступала.

В сентябре узнала, что ждёт ребёнка. Тот сентябрь запомнился на всю жизнь. Иногда казалось, что это не она участница всех событий, а будто смотрит на себя со стороны. Было много разговоров и некоторые фразы отпечатались в памяти навсегда. «Оставляем?», – спросила врач в консультации. Полина даже не сразу поняла, о чем её спрашивают. Потом шла несколько остановок пешком, на улице очень тепло, прохожие ещё в летней одежде. Только сухие жёлтые листья шуршали по асфальту. Можно не торопиться. Пары в тот день начинались после обеда.

Она шла и, наверное, впервые в жизни не думала ни о чём. Чувства и мысли замерли, будто в небытии при переходе из одного мира в другой. И словно яркие вспышки молний, разрезающие тревожное небо перед проливным дождем, остались в памяти напряженные разговоры с мамой, отцом и родителями Максима.

Полина почти не помнила, как сообщила ему о ребёнке, лишь выражение его глаз вдруг таких взрослых и очень серьёзных. Когда рассказывали родителям, держал её за руку, и ей казалось в тот момент, что он старше неё и мудрее, и смелее, и можно только плыть по течению их общей реки, а он будет направлять.

Столько событий вдруг уместилось в один единственный месяц. Подали заявление в загс. Переехали жить к Полине. Максим перевелся на вечернее отделение и устроился работать программистом в маленькую частную фирму. И был такой неловкий общий быт, и жуткое стеснение перед родителями Максима уже в новом качестве. Мама приходила поздно, а Максим вечерами учился.

Будущая свекровь Нина Алексеевна часто звонила и спрашивала о самочувствии, и Полина иногда просто не брала трубку, потом терзаясь угрызениями совести. В конце октября планировалась регистрация, обычная, неторжественная.

Отмечали дома у родителей Максима. Полина пригласила своих девчонок из класса самых близких, Максим – одногруппников. Полина всё в том же выпускном платье. Было неожиданно весело, много танцевали, смеялись, а вечером родители пели под гитару, как когда-то давно в зимнем лесу. И пришло такое удивительно лёгкое чувство – всё хорошо… и было, и будет всегда. Поздно вечером пошли провожать гостей и возвращались уже вдвоём. Молчали и прислушивались к себе и такой близкой уже новой жизни.

 

***

 

Разговор с Перовым Полина все оттягивала, пока он не догадался сам. Фамилию Полина оставила свою. У неё были уже публикации, и мама сказала, что если она пойдет по стопам деда, то так будет удобнее. Она не придала значения, но согласилась. Максим не обиделся, да и для учёбы так было удобнее. Живот стал виден уже на третьем месяце, как почти у всех худеньких. Специальной одежды для беременных тогда не было. Мама шила ей специальные вставки в джинсах, Нина Алексеевна вязала объёмные свитера.

 

– Ну что, будущая мамочка, как работать теперь будем?

Полина залилась краской, Перов оставил её после пар.

– Как работали, так и будем работать, Алексей Иванович! А что может измениться?

– Девочка ты ещё, сама ребенок! Изменится теперь всё в твоей жизни! Да и не твоя она теперь будет… Ладно, поживём-увидим! Придётся академ тебе брать хотя бы на год.

– Алексей Иванович, честное слово, я не брошу! – Полина неожиданно для самой себя разревелась.

– Ну-ну… Сидеть-то будет кому с малышом?

– Не знаю…

 

***

 

Леночка родилась двадцать первого апреля. За две недели до этого Полину положили на сохранение. Палата на шестерых, все гораздо старше неё. Разговоры про мужей, свекровей, семейный бюджет. Другая, такая непонятная и чуждая ей сторона жизни. Максим привёз тетради деда и даже съездил к Перову, передал ему то, что Полина подготовила для очередной статьи, а он через него передал свои правки. Вот такой способ передачи информации без интернета, смартфонов и ноутбуков. Медленный и наполненный человеческим теплом.

 

Первые два часа своего рождения малышка лежала в маленькой кроватке рядом с Полиной. Они были уже одни в родовом зале. Врач что-то писал в соседней комнате и так буднично переговаривался с акушеркой. Полину потрясла тогда эта будничность их тона. Она рассматривала малышку, та спала и была удивительно красивой, именно такой чистой ещё неземной красотой, которой обладают все малыши на свете для своих мам. Полина видела в ней черты Максима. У неё оказалась даже маленькая ямочка на подбородке, как у него. Полинина кушетка была развернута прямо к окнам, четвертый этаж, покачивающиеся от ветра макушки елей, захлестывающее счастье.

 

Это уже потом Полина вспомнила слова Перова. Её жизнь на какое-то очень неопределенное время перестала быть её жизнью, а бесконечная вселенная стала кружиться вокруг новой рождённой звезды. Полина почему-то долго не могла назвать малышку по имени, хотя вся семья уже звала ее Ленусей, только мама – Алёнкой.

Дома началась суета. Все привыкали к новому режиму. Нина Алексеевна приходила вечерами после работы через день и вдруг с рождением внучки перестала деликатничать, давала бесчисленное множество указаний – как правильно пеленать, кормить, купать. Полина накалялась и молчала. Ленуська спала очень плохо. Могла просыпаться каждые полчаса. Договорились с Максимом дежурить по очереди через день. Иногда Полине было жалко будить его, и она вставала к ней несколько дней подряд, кормила и качала. Молока было много, но Ленуська всё равно плакала, и Полина плакала вместе с ней. Ей было жалко малышку, себя. Днём постоянно хотелось спать, всё валилось из рук.

Редкие долгие пару часов дневного сна малышки и попытки сесть за статьи со свинцовой головой. Когда Леночке исполнилось три месяца, Полина впервые выехала из дома. Отправилась к Перову в университет. Нужно было обсудить очередную предстоящую статью. По дороге из университета домой вдруг сломался троллейбус. Один ус безжизненно повис, и водитель высадил всех пассажиров, сказал, что ремонт надолго.

Полина бегом кинулась к остановке. Время рассчитано впритык между двумя кормлениями, три часа на всю поездку, прикармливать Леночку только начинали. В этот день с ней сидел Максим. Специально отпросился с работы на длинный перерыв. Автобусов, как назло, долго не было. Полина каждую минуту смотрела на часы и ничего не могла сделать, чтобы замедлить их бег.

 

Сев в автобус, просто считала про себя, чтобы хоть немного успокоиться. Прошло почти четыре часа её отсутствия. Она думала только о том, вспомнит ли Максим, что в кухонном шкафчике на всякий случай стояла детская смесь, предусмотрительно купленная мамой при рождении внучки.

Максим вспомнил про смесь, но Леночку почему-то стало от неё рвать и даже начались судороги. Пришлось ехать в больницу. Было впервые в жизни очень страшно. Полина на всю жизнь запомнила тот день, запах больницы и освещение, лицо молодого врача, который осматривал Леночку, и даже щебет птиц за окном. К вечеру их отпустили, и впервые в жизни они поругались с Максимом. Родителям, правда, ничего рассказывать не стали.

– Господи, Полина, как ты могла?

– Максим, я же объясняла, что сломался троллейбус! Надо было смеси меньше ей давать, ты же помнишь, что врач сказал, слишком резкий переход от молока к смеси.

– Надо было из дома не уезжать! Ребенку три месяца всего! Потерпят твои статьи! Что для тебя важнее?!

 

Что для тебя важнее – эта фраза сменила ту другую – «Ты любишь меня, Полина?». Получалось, что ей всё время надо выбирать, и от невозможности этого выбора росло чувство вины сразу перед всеми – перед Максимом, Леночкой, Перовым и даже собой. Ей снова снился ангел, и она впервые вдруг смогла полностью разглядеть узоры снежинки. Полина всматривалась в бесконечность узоров, таких завораживающе правильных. Ей нужно, просто жизненно необходимо было их запомнить, но времени всегда не хватало, она просыпалась от детского плача.

К году Леночкиной жизни всё как-то улеглось. Максим заканчивал третий курс. Полина планировала сдать экзамены за пропущенный год и тоже перейти сразу на четвёртый. В сентябре решили отдать Леночку в ясельки в мамин садик. И хотя мама предрекала бесконечные детские болезни и тяжелую адаптацию, Леночка неожиданно мало болела и без слёз собиралась по утрам.

В те годы началась система бакалавриата, и Максим окончил университет после четвёртого курса. Полина с подачи Перова экстерном завершила пятый и поступила в аспирантуру. Перов устроил её на полставки на кафедру ассистентом.

Началась совсем взрослая жизнь с мизерной, но самой настоящей зарплатой. Приняли с Максимом решение снять квартиру недалеко от маминого дома. Нашли ЗГТ, потом это стало называться студией, восемнадцать квадратных метров на троих. Когда собирали вещи, мама несколько раз принималась плакать, и Полина увидела, как она вдруг постарела и стала похожа на свою маму, Полинину бабушку.

– Мам, ну ты чего? Мы же рядом, почти в соседнем доме! Ленуську на выходные будем приводить!

– Конечно, Поль! Я просто не привыкла ещё без топота детских ножек жить…

На первое время купили в спортивном магазине надувную кровать и спали на ней втроём. Ленуська в новом доме почему-то отказывалась спать в своей кроватке. Тогда копили на всё – на мебель, посуду и даже зимнюю обувь. Потекли очень ровные, спокойные месяцы и годы.

 

Максим быстро стал начальником отдела. Он много работал, домой приходил поздно. Полина писала кандидатскую диссертацию и почти закончила разбирать тетради деда. Ленуська подрастала, обожаемая бабушками и дедушками, на выходные на неё была очередь.

После блестящей защиты Полину пригласили на работу в научно-исследовательский институт, обещая большие перспективы, карьерный рост и хорошую зарплату. Перов уговорил остаться в университете на четверть ставки и совмещать, но через полгода Полина поняла, что разрывается, не успевает хорошо готовиться к занятиям и попрощалась с университетом. У Алексея Ивановича вскоре заболела мама, и он перебрался ухаживать за ней в маленький провинциальный городок, бросив работу на кафедре. Договорились обязательно созваниваться.

 

***

 

Через пару лет в институте стали появляться крупные государственные заказы. Один из них был от военных метеорологов. Полина как раз работала в отделе, занимающимся этим заказом. Она предложила свои идеи и совершенно новые подходы к составлению прогноза для военных лётчиков. Вот такое совпадение – всё то, чем она занималась по тетрадям деда, удивительным образом выстрелило в конкретной задаче.

Её практически сразу сделали руководителем этого проекта. Начали писать программный комплекс и появились первые очень обнадеживающие результаты. Прогноз был невероятно точным. Стали оформлять патент с Полининым авторством. Всё было как-то впопыхах, ошеломляюще быстро. И только после того, как патент передали заказчикам, она поняла, что там не указана фамилия деда. А, наверное, она обязательно должна была там стоять. Возник даже порыв сходить в отдел, занимающийся патентованием, но потом закружилась.

И сквозь бешеный темп работы прорывалось иногда тягостное чувство, что-то было сделано неправильно, словно прозвучала одна фальшивая нота и впечатление от сыгранного уже другое. Полина начала работать над докторской. Позвонила Перову и попросила снова стать её научным руководителем хотя бы формально на первых порах. Обещала его навестить и показать промежуточные результаты. Работы было так много, что Ленуську забирали из садика по очереди бабушки и дедушки. Максим тоже приходил поздно.

Они как-то перестали совпадать по времени. Максим быстро засыпал, у него под боком в обнимку с плюшевым медведем Леночка, а Полина любила эту ночную тишину. В ней особенно ярко звучал её собственный голос. Она уже играла самостоятельно, играла уверено без наставника и учителя, чувствуя всю силу своего голоса, голоса в науке. Десятки исписанных листов, ложилась далеко за полночь. Как-то во время её такой работы проснулся Максим, подошел сзади и поцеловал в макушку:

– Поль, давай заведём ещё малыша?

– Максим, знаешь, нам может быть предложат переехать в Москву, я тебе как раз собиралась сказать…

– Господи, зачем?

– Понимаешь, возможно внедрение моих разработок по всей стране, сейчас это обсуждается. Скоро приедут представители головного офиса из Москвы.

– Полина, знаешь, я так устал… я не хочу ничего слышать про твою докторскую, разработки и тем более Москву. Я не поеду, Полина!

 

***

 

Через пару недель Полина вместе со своей командой сдавала проект, крупный госзаказ. В основе – все её наработки, её и деда. Блестящие результаты прогнозирования, графики, таблицы, всё очень убедительно, ново.

Было много вопросов, обсуждали нюансы почти до вечера. Москвичи действительно предложили новые патенты на разработки с её авторством, содействие в работе над докторской, но уже в Москве, внедрение в сразу нескольких регионах. После был фуршет. Полина позвонила домой и сказала, что задержится. Успех и шампанское на голодный желудок действительно пьянили. Подходили поздравлять коллеги, москвичи. Что-то спрашивали, уточняли, москвичи стали обсуждать вопросы скорого переезда. Она только кивала и отвечала односложно. Не хотелось решать и думать, заглядывать в будущее и что-то планировать. Она остановилась, надо отдышаться и посмотреть назад.

Вдруг захотелось позвонить Игорю, они созванивались иногда. Ушла по-английски. Вернулась в свой кабинет за вещами и набрала Игорю. Ответил незнакомый голос:

– Слушаю вас.

– Простите, это Полина. Я, наверное, ошиблась!

– Вы Игорю звоните? Это сосед, я вызвал скорую, ему плохо стало. Забрали в областную, вроде сердце…

 

На следующий день Игоря не стало, инфаркт. После похорон Полина взяла отпуск две недели и поехала к Перову. Максим сказал, что понимает, но был холоден с ней. Вопроса Москвы они пока не касались. Дорога на автобусе с одной пересадкой почти пять часов, маленький городок в Курской области с таким красивым названием Обоянь.

Конец августа, за окном золотились поля, жара, автобусы тогда были без кондиционеров. Её сильно укачивало, и почти всю дорогу Полина спала. Автобус делал маленькие остановки: Тим, Горшечное... Пассажиры выходили, чтобы размяться. Пересадка в Курске и еще пару часов. Автобус уже другой, маленький «Пазик». Часто останавливался, с грохотом распахивая двери среди полей, где на трассе его ждали пассажиры с бидонами молока, вёдрами яблок и местных абрикосов. И по мере приближения к Обояни, автобус всё больше наполнялся сладковатыми запахами конца лета.

Наконец заключительный грохот дверей. Полина сразу увидела Перова. Он встречал её, подал руку. Обнял очень тепло по-отцовски.

– Алексей Иванович, как я рада! Вы прекрасно выглядите!

– Полина, Господи, я тоже очень рад! Выгляжу неплохо для своих ста лет. Ладно, шучу… Пойдем пешком, тут минут двадцать. По дороге немного расскажешь.

 

Сначала шли по центру, машин почти нет, двухэтажные дома, старая церковь и запах яблок. Потом свернули и пошли вдоль оврага. Было жарко, но совсем не так, как в городе. Жар не от домов и машин, а от пыльной дороги и нагретой солнцем антоновки. Перов всю дорогу нес её сумку, и так непривычно было видеть его в этой совсем другой обстановке. Расспрашивал про работу, университет, докторскую.

После оврага начался частный сектор, старые дома, у некоторых подвалы с арочной кладкой. Алексей Иванович как раз жил с мамой в одном из таких на четверых хозяев.

У забора цвели белые георгины. В доме было прохладно и стоял тот удивительный запах частного дома, почти как на даче у отца. Три комнаты и летняя кухня, стол накрыт. В зале портрет Ленина на стене, надо же… Мамы Перова не было. Накануне Полининого приезда её планово положили в больницу.

Обедали в летней кухне. На столе в вазе всё те же белые георгины, россыпь лепестков вокруг. Жареная мелкая рыбёшка, вареная картошка с зеленью и холодный квас. Окна настежь, потянуло сливовым вареньем, зашла соседка, поделилась излишками варки. Разговаривали долго. Перов показывал свои новые статьи, не прекращал работать и тут. Полина делилась, с ним было очень легко. Она рассказывала долго и иногда очень путано, но он понимал и слушал.

– Знаешь, Полина, ты приехала за советом… Переезжать ли тебе в Москву или нет? Так ведь?

– Я не знаю, Алексей Иванович! Наверное, так!

– А совет-то я тебе и не дам. Не может быть тут неправильных решений, тут только себя слушай, а банальности мне не хочется говорить. Будущие патенты обязательно оформи и на деда тоже. А сейчас собирайся-ка ты, моя хорошая, поедешь со мной на рыбалку! Я каждый вечер езжу.

 

На пруду было очень тихо. Солнце начинало садиться. На берегу кроме них с Перовым никого. Он удил, а она сидела недалеко и слушала себя.

 

На пруду было очень тихо. Солнце начинало садиться. На берегу кроме них с Перовым никого. Он удил, а она сидела недалеко и слушала себя.

«– Максим, ты ведь простил меня?

– Не знаю, Полина… Я очень устал. У вас тут так тихо, как тогда в зимнем лесу, помнишь?

– Конечно, помню. Вот появилась первая звезда, Игорь в детстве говорил, что это Венера. Как он там? Знаешь, мама винит себя… Ты любишь меня, Максим? Почему же ты молчишь?

– Я просто плохо слышу тебя. А ты – меня. Понимаешь? А свой голос ты хорошо сейчас слышишь?

– Да, хорошо. Мне очень важно слышать свой голос. И пусть он звучит слабо среди многих других голосов, но я слышу его. Я могу говорить, понимаешь?! Я очень долго училась этому… Вот отражение деревьев в воде, как красиво! А звёзды будут отражаться, как думаешь?

– Наверное, не знаю… Зеркало для вселенной, ты об этом говорила когда-то?

– Да. И бесконечность воды, и все мы, потоки наших жизней, мыслей, музыка, поэзия, математика, всё это звучание вселенной, её отражение.

– Полина, как бы я хотел понять тебя. Ты возвращайся быстрее, хорошо? Мы с Леночкой очень скучаем по тебе…»

На следующий день Полина поменяла билеты и поехала домой.