Острое чувство радости после новости о первом экзамене сменилось вдруг тоской, отчаянием, равнодушием. Так вдруг приходит опустошение. Просто сначала Полина узнала про себя, и только через час про Максима. Внутри еще радость плескалась и не было места для другого. А потом вдруг брешь, радость по капле стала уходить и корабль тонуть. Игорь понял. Хорошо, что мамы еще дома не было. Подошел, приобнял.

– Ну, что приуныла, Полин?

– Да нет, устала просто. – сказала и отвернулась, слезы пеленой предательски на глаза, мир размытым стал.

– Знаешь, детка, не всегда выходит так, как мы хотим… У тебя свой путь, Полин.

– Я знаю, Игорь, мы же давно приняли решение.

– Знаешь, тебя никто не будет заставлять. Давай все-таки поедем и напишем сочинение. Вдруг завалишь? – Игорь подмигнул, рассмеялся и взъерошил ей волосы.

– А вот и не завалю! – Полина показала язык и смогла улыбнуться в ответ.

И вот уже летний вокзал, вечерний, суматошный и уставший. Снова ночной поезд. Те же джинсы, только футболка вместо водолазки. Игорь отбежал к киоску купить воды. Приехали с запасом по времени и в здание вокзала еще не заходили. Рядом автобусная остановка. Она пуста, под светом фонаря лавочка приглашает присесть. Легкий ветер, деревья зашептались друг с другом еще свежей листвой. Подошел автобус, сонно запыхтел и открыл двери. Максим! Полина непроизвольно бросилась к нему, застеснялась и остановилась. Хорошо, что в темноте не видно, как щеки пылают.

– Я пришел проводить! Узнал у отца, каким поездом вы уезжаете!

– Спасибо, Максим! Я тут Игоря жду, он за водой побежал. – Ей хотелось сказать ему, чтобы он не расстраивался, что провалил экзамен и что-то еще, но все казалось пустым, и как за доли секунды это понимается? И хорошо, что не становится словами.

– Полин, ты не думай, я не расстроился! – сказал и сам смутился. Не то и не так все. – Знаешь, я до августа уеду в спортивный лагерь в Крым, а потом обязательно позвоню тебе, хорошо?

– Конечно!

Подошел Игорь, пожал Максиму руку. «Ребята, пора нам!».

Сочинение Полина написала на отлично. Мама всегда говорила, что у нее патологическая грамотность и чутье языка. А в июле предстояла так называемая летняя школа в самом интернате, знакомство с преподавателями, общежитием, занятия, а по итогам – зачисление. Но летняя школа больше для адаптации, конечно. Основной вклад несли результаты экзаменов.

По приезде дома устроили праздничный ужин. Мама приготовила любимый оливье. Непривычно, летом – и вдруг вкус Нового года на губах… Вспоминали, как долго шли к этому витку в Полининой жизни. Как у Фазиля Искандера, «Праздник ожидания праздника», и этим все сказано.

Ожидание праздника было одно, а сам праздник получился совсем иным. На следующий день пировали у отца. Девочкам даже разрешили выпить немного шампанского – первый раз в жизни. Искренние тосты отца и натянутость со всех четырех концов стола. Отпросилась пораньше и выдохнула уже в подъезде.

 

***

 

В июне мама взяла неделю отпуска. Достала с антресолей ткани и начала обшивать Полину: цветастые юбка-брюки из легкого шелка, тогда модно было, а еще пару сарафанов – один с мелкими ромашками, а второй – бирюзовый однотонный. Запасов ткани было много. Её в свое время доставала бабушка, мамина мама, она говорила: готовлю Полинке приданое. Кроме тканей к приданому прилагался еще сервиз, привезенный из Риги. «Надя, узнаю, что пользуетесь – обижусь! Это для Полины!». Мама каждый раз, доставая на праздник сервиз, просила: «Бабушке не говори только, хорошо?».

Июль застучал по крышам домов дождями, а после каждого дождя своя радуга – одна, неповторимая. Так и стояли с Игорем, прощаясь под дождем, около знакомого уже четырехэтажного здания интерната. Полина не разрешила дальше провожать – немного стеснялась. Забрала рюкзак, вещей было мало. Летняя школа проводилась в течении трех недель.

Открыла тяжелую дверь. В коридоре суета. Приезжие с рюкзаками, чемоданами, некоторых сопровождают родители. Воспитатели оформляют документы, выдают ключи от комнат, что-то объясняют. Очередь двигалась быстро, но от шума и волнения быстро навалилась усталость. Вдруг захотелось выскочить, догнать Игоря и вернуться домой.

Сзади подтолкнули. Полина обернулась. Необычный восточный разрез глаз, прямой нос, смоляные волосы собраны в длинный хвост, джинсы и яркая футболка, профиль одной из древнегреческих богинь, выточенных на кораблях воинов Эллады.

– Твоя очередь, не спи!

Полину оформили, дали ключи от комнаты на втором этаже. На ключе бирка с номером. Объяснили правила проживания. Она обернулась, стоявшая за ней девушка, похоже, будет соседкой. По лестнице поднимались молча, посматривая друг на друга. Коридор светлый, традиционные горшки с цветами на подоконниках. На стенах фотографии – преподаватели с мелом у доски, студенты, подписаны фамилии. А вот и их комната. Полина открыла, зашла первая. Три кровати, светлые крашеные стены, большое окно, форточка открыта, запах летнего дождя и чужого города, шкаф, у окна столик, нехитрая обстановка.

– Фати́ма. Ударение на второй слог. Нальчик. – Улыбнулась хорошо. Полина всегда остро чувствовала людей по их первой улыбке. Отметила, как смешно и невероятно обаятельно она складывает губы трубочкой, когда говорит.

– Полина. Воронеж. – И тоже улыбнулась.

Заняли кровати и начали разбирать вещи. Третья кровать пока пустовала. Полина повесила сарафаны в шкаф, остальные вещи на полки. Плюхнулась на кровать, достала книжку и стала украдкой наблюдать за Фатимой. Взрослые уверенные движения. Перестилает постель, как будто давно здесь живет, как быстро подчинилось ей пространство.

– Чаю попьем? У меня в термосе остался после поезда.

– Конечно!

Чай был еще теплый. Фатима достала завернутый в полотенце пирог:

– Угощайся, это мама в дорогу пекла. Осетинский с зеленью и сыром.

– Спасибо! Вкусно как!

– Такие только мама печет. Плюс ей в карму.

Любимая присказка Фатимы, непривычно и непонятно. Долго потом обсуждали тему этих самых плюсов, которые карму спасают. Третья соседка так и не появилась, подумалось, что может и к лучшему.

В этот же день было собрание в актовом зале учебного корпуса, а вечером торжественное открытие летней Колмогоровской школы, ужин. Всего набрали три потока: физико-математический, химический и биологический. Все – с дальнейшей перспективой поступления в МГУ. В девять вечера девочки, переполненные впечатлениями дня, мгновенно уснули.

 

***

 

Дни понеслись вскачь. Две недели занятий с утра и до пяти вечера с перерывом на обед, дневной отдых. Третья неделя планировалась для проведения итоговой олимпиады. Были практические занятия и лекции – непривычно и ново. А еще обращение не учителей, но уже преподавателей – на «Вы».

На практических занятиях в классах примерно по тридцать человек. Лекции проводили в большой аудитории, парты амфитеатром. На лекциях Полина слушала заворожено – немного из курса углубленной школьной программы, теории чисел, начала математического анализа. Школьная математика зазвучала вдруг по-новому, особенно на практике, когда преподаватель вдруг предложил «пошевелить параболу», а это значило просто ее переместить. Все стало живым – числа, примеры, теоремы. Это потом уже во время учебы узнала, что многие из преподавателей были учениками самого Колмогорова или учениками учеников. Мощная советская математическая школа.

Пару раз возили на экскурсии по Москве. Много информации, в автобусе душно, делали остановки, выходили. Однажды у входа в парк в центре Москвы попросили разрешения попить газировки из автоматов. Воспитатели разрешили. Тут же выстроилась очередь. Полина с Фатимой оказались в самом конце, пить хотелось ужасно. Газировка обожгла прохладой, несколько жадных глотков, а потом долгий грушевый вкус до окончания экскурсии.

Вечерами общаться не удавалось, настолько уставали. Обменивались парой фраз и засыпали. На практических занятиях сидели за одной партой. Ребята все очень сильные, мальчишек и девчонок примерно поровну. На одном из первых занятий преподаватель предложил дать свою трактовку известной апории древнегреческого Элейского философа Зенона – «Ахиллес и Черепаха». Апория в переводе означает трудность, парадоксальные рассуждения, у Зенона – на тему движения и множества.

Историки упоминают около сорока апорий. До нас дошло только девять. «Ахиллес и Черепаха» наиболее известная. Смысл ее такой – Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади нее в расстоянии, например, тысячу шагов. За то время, за которое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха проползет в ту же сторону сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползет еще десять шагов и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности. Ахиллес так и никогда не догонит черепаху.

В классе начались жаркие споры. Много вариантов, предположений, преподаватель опроверг все. Фатима подняла руку, встала и победила. Победила так, как будто в ней самой текла кровь великого Зенона. Красивый профиль, красивая трактовка апории с применением теории пределов. Полина про неё тогда только слышала от Игоря. Преподаватель начал аплодировать, остальные поддержали. Смешанные чувства бурной волной накатили: восхищение, радость за подругу, а потом неожиданно ревность кольнула и неприятный ее привкус поразил. Откуда, почему, ведь была сначала радость… «Это что-то извне, это не мое!». А в конце занятия преподаватель дал пример по новой теме, которую только что разбирали. И Полина единственная из группы решила его правильно. Решение показала на доске. Так неожиданно и, пожалуй, закономерно началось противостояние Полина vs Фатима.

 

***

 

Последняя пятница перед третьей неделей была свободная, дали отдохнуть. Разрешали гулять, но только на территории интерната. С четверга вдруг погода испортилась, и, как часто бывает летом, после сильной жары вдруг подул сильный ветер, который принес резкое похолодание. После завтрака решили вернуться к себе, отменив прогулку. Небо потемнело и дождь мрачно забарабанил по стеклу, будто неожиданно осень заглянула в окно. Захотелось спать, Полина залезла под одеяло прямо в одежде.

– Полин, о чем ты мечтаешь? – вдруг спросила Фатима.

– Домой что-то очень хочется. Из-за дождя, наверное. А ты?

– Я не об этом. А вообще – о чем мечтаешь?

– Не знаю… Все время о разном. Это как та самая апория Зенона… Ахиллес никогда не догонит черепаху. Понимаешь, о чем я? Никогда не догонит, хотя вроде бы должен… Это все равно, что думать о том, как быть постоянно счастливой. Я путано объясняю, да?

– Да нет, пожалуй… Просто Зенон был не силен в теории пределов, вот и все. А мечтать надо, иначе мы не сможем двигаться.

– А ты о чем мечтаешь?

– Хочу маминого осетинского пирога, – Фатима рассмеялась. – Неделя осталась всего!

Последняя заключительная неделя летней Колмогоровской школы полностью выделялась под олимпиаду, которая проводилась в несколько этапов. Три дня – три этапа, понедельник и вторник на подготовку. В заключительный тур из всего потока прошло десять человек. Девочки прошли обе.

– Фатима, послезавтра домой, ура! Я по дому соскучилась ужасно! Вот вернусь и сразу с моими на речку, я вечно отказывалась!

– Как учиться здесь будешь? Привязана ты к дому сильно. Тосковать начнешь. Это не три недели…

– Не знаю, если честно. Надеюсь, нас вместе поселят. Завтра заключительный этап. Но уже неважно, кто победит, правда?

– А мне важно! Гордыня, минус мне в карму. – Фатима рассмеялась.

Полина вдруг осознала, что и ей тоже важно и очень хочется победить. А наутро азарт и кровь в висках стучит, отмеряя минуты, их сорок всего на решение задач. Дались они легко, но заняла второе место. А первое – Фатима. В субботу торжественное закрытие и отъезд. На прощание обнялись. А вот и Игорь машет за забором рукой. Полина кинулась к нему. Даже не ожидала, что так соскучится.

 

***

 

Первые недели после приезда радость по утрам ярким солнечным светом будила. Мама и Игорь уже на работе. Дом, ее дом просыпается вместе с ней. Свист закипающего чайника, мерное тиканье настенных часов, они треснули прямо посередине, мама все собирается купить новые. Жарко, балконная дверь нараспашку и звуки улицы врываются в комнату летним праздником. Кажется, начинается новая жизнь. Или кончается старая. И вот ты балансируешь на границе и хочешь схватить в охапку все звуки, краски, мысли из старой жизни и ничего не растерять. Потому что неизвестно, что тебя ждет и чем ты сможешь наполниться.

Полина каждый такой день, как бусину, нанизывала и наслаждалась тем, что они похожи. Словно время замерло, ей так хотелось. Только в августе дни стали окрашены немного по-другому. Из открытого настежь балкона ночной прохладой и предчувствием осени веет. Телефонный звонок ворвался утром вместе с запахом уходящего лета:

– Полина, это Максим!

– Максим, ты… не ожидала! – и оба замолчали.

– Я знаю, что ты поступила, поздравляю! Я не сомневался даже, ты молодец!

– Спасибо!

– Слушай, давай погуляем сегодня! Предлагаю через пару часов около Центрального парка.

– Принимается!

Кинулась к зеркалу и начала примерять свой нехитрый летний гардероб. Остановилась все на том же сшитом мамой сарафане с мелкими ромашками. Наспех выпила чай. Попыталась подкрасить глаза маминой тушью, тогда у всех была одинаковая ленинградская в маленькой черной коробочке. Тушь оказалась твердой, и ее приходилось смачивать. Получилось плохо, пришлось все смыть. Намылила лицо, вокруг глаз очковый эффект, рассмеялась и взъерошила волосы. На всякий случай написала записку родителям и выскочила из дома. За полчаса на троллейбусе можно доехать до Центрального парка, он еще «Орленком» называется.

Максим уже ждал ее. Он очень загорел и, как будто, сильнее вытянулся. Увидел ее, Полина почувствовала, как смутился. Утренний парк тихий, солнечный, только начинает наполняться голосами, шумом воды включившегося фонтана, скрипом старых качелей – лодочек. Качели пока все свободны, выбирай любые. Приседаешь и летишь, вот так просто, только напротив обязательно кто-то должен стоять, одной взлететь не получится. Когда спускались, Максим подал ей руку. Так и гуляли потом, взявшись за руки. Говорили обо всем на свете. Было очень легко, радостно и немного тревожно, как будто прыгаешь с обрыва в воду. И точно знаешь, что сейчас прыгнешь, уйдешь с головой и может быть даже перехватит дыхание, и лишь несколько секунд отделяют тебя от другой стихии, а восторг уже наполняет. Внезапно налетели тучи, и пошел дождь. Максим вдруг стал поглядывать на часы.

– Ты прости, меня отец просил к двум вернуться, что-то помочь ему надо. Я провожу тебя?

– Конечно.

В автобусе ехали молча. Дождь усилился. Потоки стекали по стеклу, размывая очертания улиц, деревьев, домов. Словно не было солнца, качелей и его теплой руки, а может, уже никогда и не будет. Полина едва сдерживала слезы, отвернулась к окну. Когда подъехали к ее остановке, дождь уже стихал.

– Я позвоню на той неделе, можно?

– Конечно, Максим.

А потом он поцеловал ее. Просто прикоснулся губами к щеке и убежал, махнув рукой на прощание. И она в тот же миг начала ждать следующую неделю. Максим позвонил в понедельник. Встретиться не получится, отец едет в командировку в Москву до конца лета и его берет с собой.

– Полин, ты пиши мне, хорошо? Я приеду к тебе в Москву в сентябре, обещаю! У отца частые командировки, он меня с собой может взять.

– Конечно, Максим, я напишу!

 Повесила трубку и вышла на балкон, и снова глубокий выдох и вдох, как учил Игорь. Ну что, вроде бы легче? Значит, будем писать. Выдохнула лето, а вдохнула осень, внутри пасмурно и хмуро. Осталось десять дней до начала нового учебного года, время для сборов, и обязательно надо съездить к отцу, попрощаться.

Все эти суматошные дни будто наблюдала за собой стороны. Ездили с мамой на рынок-толкучку, покупали осеннюю обувь.

Потом проводы у отца. Всё как обычно, хотя она остро чувствовала, что Татьяна и Аня рады, да и она тоже, но отец загрустил за столом.

Вокзал, мама, Игорь, пришел отец, мамины слезы, а Полине плакать не хотелось. Только сердце вдруг заболело. И она испугалась этой боли. И снова метроном поезда, снова Москва.

31 августа утром прибыли.

 

***

 

Заселили в ту же комнату. Фатима уже раскладывала вещи, обнялись, оказалось, она попросила, чтобы их поселили вместе. В дверь постучали, появилась третья соседка, удивительно хрупкая с длинной соломенной косой, северная сдержанность. Представилась:

– Ольга. Можно к вам, девочки?

– Конечно! Располагайся, будем знакомы. – Фатима улыбнулась и протянула новенькой руку.

Ольга прилетела из Норильска. Позже, познакомившись с классом, Полина оценила, насколько широкой была география учащихся Колмогоровской школы. А потом вспомнила, ведь им рассказывали на одном из первых общих собраний, как Колмогоров мечтал дать возможность детям из самых удаленных городов получить лучшее математическое образование в стране. Многие, кто заканчивал эту школу, становились известными учеными, академиками. Конкурс был невероятно высоким. Лучшие среди равных, так говорили преподаватели про своих выпускников.

Ольга была молчунья. Много читала, перебрасывая косу со спины на плечо – так удобнее читать лежа. Она уравновешивала сдержанный темперамент Фатимы. Полина же чувствовала на себе влияние обоих полюсов, и ей было приятно зависеть от них, а еще притягиваться то к одному, то к другому в зависимости от погоды, настроения и того, насколько она скучает по дому.

Сентябрь стал самым ярким месяцем для Полины. Первый в новом учебном году, а значит, и самый яркий. Новый класс, ребята со всей страны. Многие из таких городов, про которые Полина даже не слышала, хотя неплохо знала географию и любила играть с Игорем в города. Москвичи тоже были, но в меньшинстве. В общежитии они не жили, после занятий уходили домой и держались немного особняком, а иногда открыто заносчиво. Не уроки, а пары, непривычное обращение на Вы, преподаватели, а не школьные учителя. Многие из них оказались учениками Колмогорова.

И совсем другое отношение к математике – нежное, восторженное. Их учили говорить на этом невероятном языке, сейчас они были на уровне механической отработки гамм. Преподаватели все удивительно эрудированные, разбирались в музыке, искусстве, некоторые со спортивными разрядами. Полина только потом во взрослой жизни где-то читала, как Колмогоров отбирал преподавателей для своей будущей школы… Вот такие супер-люди. Он и сам был таким. Выдающийся математик советской школы.

 

***

 

Первая пара по введению в математический анализ. Вошел немолодой, очень высокий и очень некрасивый, как показалось Полине на первый взгляд, мужчина. Прямая спина, плохое зрение и толстые линзы очков. Глаз за ними почти не видно, чем-то похож на Абажа из «Королевства кривых зеркал», но вдруг неожиданно невероятно обаятельный, а значит, все-таки красивый. Только Полина это не сразу поняла, что можно быть красивым вот так по-другому! Рыжков Александр Борисович, это он позже выберет из всего класса именно Полину и Фатиму и предложит им заниматься уже с третьекурсниками, как сейчас принято говорить, научным проектом. Тогда это называлось простым словом – курсовая.

А поначалу пробовал расстановку сил в группе. Вдруг выяснилось, что Ольга, их с Фатимой соседка, может в уме совершать арифметические операции с огромными числами. Александр Борисович к всеобщему ликованию даже заключил с ней пари.

– Пономарева, давай на спор! Если ты все-таки ошибешься хотя бы один раз, тогда в конце месяца весь класс не будет писать итоговую контрольную. В противном случае напишем сразу две!

– Не ошибусь, Александр Борисыч!

– А ну-ка посчитай, моя хорошая, два миллиона триста тысяч….

Но Ольга никогда не ошибалась.

– Все учитесь у Пономаревой, должны быстро считать в уме.

Это потом уже, много лет спустя, появилась та самая модная ментальная арифметика, а тогда это называлось активный устный счет и даже были разработаны специальные методики для таких устных тренировок.

– Оль! Ну как это возможно?!

– Фати, отстань, я спать хочу! Поль, ну скажи ей! Я уже много раз говорила, специально не училась этому! Просто голова так работает, будто бы вижу эти цифры в столбик, ответ сам собой получается! И ваш активный устный счет не при чем! Сами им занимайтесь с Рыжковым!

– Нет, Поль, ну ты посмотри на нее, она точно от нас что-то скрывает!

Подушка летела в сторону Оли, общий хохот, и такое простое ощущение безмятежности, которое потом, через годы, вспоминается, как счастье.

В первые пару недель учебы Полина и Фатима снова стали лучшими среди равных в классе, как и в летней школе. Фатима мыслила очень нестандартно и быстро, иногда из-за этого допускала ошибки. Полина была лучше натаскана, и это порой мешало получать такие оригинальные решения, как у Фатимы. Но такого противостояния, как летом, уже не было. Будто бы обе уже что-то смогли доказать всем и самим себе, а сейчас новый этап, глубокое погружение, и все лишнее, пустое ушло на вторые и третьи планы.

– Эх, девочки! Вас бы соединить! Советская математика вздрогнула бы! – Александр Борисович смотрел на них сквозь толстые стекла и посмеивался.

Москвичи ревновали. Те из класса, кто попал в Колмогоровский интернат, раньше учились в престижных московских школах. На переменах держались отстраненно, но по неясным причинам приняли в компанию Ольгу. Ольга была вместе со всеми и ни с кем. Ей было комфортно одной и в шумной компании москвичей, а еще лучше с книжкой на кровати и своей невероятной косой, переброшенной на плечо во время чтения.

– Фати, почему нас не принимают москвичи, как думаешь? Потому что мы с периферии, да?

– Поль, глупости говоришь! А они глупо себя ведут. Не знаю и не хочу даже голову забивать себе. Я учиться сюда приехала.

– Ну Ольку же приняли… Потому что она красивая, да?

– И поэтому тоже! Слушай, дались они тебе! Пойдем лучше родителям звонить, Оля нам очередь заняла.

Межгородние звонки стоили очень дорого, поэтому разрешали звонить на выходных один раз. Время разговора не больше трех минут, воспитатель стоял рядом и контролировал очередь и время. В конце первого месяца во время разговоров с мамой начинало щипать в носу. Полина еле сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Поль, ну что ты замолчала? Только не реви! Хочешь, мы приедем и заберем тебя? Я уже сама вся извелась.

– Мам, ну что ты! Все в порядке у меня! Просто здесь очередь и говорить не очень удобно! Я тоже скучаю! Дай мне Игоря.

– Полька! Как ты там? Тебе Максим передает привет большой, а еще он отправил тебе письмо, оно должно на днях прийти. Не скучай и учись на всю катушку!

 

***

 

На последней паре Александр Борисович вдруг торжественно остановился возле доски, молниеносно и легко стер кружево формул – белое на темно-зеленом. Молча обвел класс глазами и мелко закивал. Он всегда так делал в минуты особого торжества математики, как он сам это называл.

– А теперь, коллеги, позвольте впервые вас так назвать, попробуйте решить вот такое матричное уравнение! Многие из вас пока плохо знакомы с алгеброй и теорией матриц. Попробую сейчас кратко пояснить. Те из вас, кто к концу первого полугодия покажет мне решение, смогут заниматься под моим руководством над более серьезной научной проблемой вместе с третьекурсниками.

После пар бежали на первый этаж в столовую, есть хотелось просто ужасно. На переменах перекусывали только москвичи, угощали яблоками Ольгу. Было очень вкусно, совсем не так, как в столовой бывшей Полининой школы. Говорили, что меню составлялось каким-то особым образом, даже в этом вкладывались в будущее советской науки. В столовой светло и просторно, неравномерный грохот стульев, приглушенный звон посуды, смутно пахло домом, выпечкой и солянкой. Ее часто давали на первое. Стояли в очереди на раздаче пока с пустыми подносами. От возможности выбора немного кружилась голова. Клали несколько кусков мягкого, идеально нарезанного хлеба, ставили граненые стаканы с прозрачным компотом. Вот, наконец, повар в очередной раз погружает половник в огромную кастрюлю, и солянка дымится у тебя на подносе. А еще второе и выпечка.

– Поль, ну куда ты столько мучного, а? И хлеб, и булки еще? Положи немедленно! Никакой силы воли! Минус тебе в карму.

– Отстань со своей кармой! Я есть хочу ужасно просто! Мне даже сначала послышалось, что Борисыч сказал пряничные уравнения, а не матричные, представляешь?!

– Попробуем решить, Поль?

– Конечно.

В коридоре вахтер передала для Полины письмо. Надо же! Все-таки от Максима… Она вдруг так остро почувствовала, будто предала какую-то частицу внутри себя, будто в кувшине на дне была чистая вода, и ее надо было беречь, чтобы утолить жажду. А она не сберегла, долила сверху чем пришлось. Не выпить, ни вспомнить, какой прозрачной была вода. Открыла конверт, повернулась лицом к стене и, еще не начав читать, ощутила острую тоску по дому, последнему и первому их с Максимом августу перед отъездом, отцу и маме с Игорем.

«Полина, привет! Ты не пишешь… Я знаю, ты очень занята там. Папа виделся с Игорем, и он рассказывал про тебя. Знаешь, он тобой очень гордится! Ты правда молодец… Напиши хотя бы пару строк, как ты учишься, как проходит твой день. Мне все будет интересно. Осень выдалась дождливой и хмурой, в школу совершенно не хочется ходить. Знаешь, отец планирует командировку в Москву на каникулах. Можно, я приеду с ним? Даже если ты не ответишь, Полина, я все равно приеду».

Слезы солеными ручейками по щекам, уткнулась лицом в подушку. Фатима присела на кровать и погладила по голове. Ольга еще не вернулась.

– Домой хочешь, Поль? Ну потерпи! Скоро каникулы уже! Давай лучше уравнение Борисыча посмотрим, а?

– Ты начни пока, Фати, я немного полежу еще.

От подушки чужой казенный запах, пропиталась слезами Полины и сразу стала чужой. Как хочется в свой мир к своим вещам. Сквозь сон услышала, как хлопнула дверь. Наверное, Ольга вернулась, или это снова скрип старых качелей в парке. А как она вдруг там оказалась? И солнце… снова августовское солнце, будто последний раз. Осенью оно совсем другое, уходит, прощаясь. И дождь, тот самый, когда возвращались с Максимом домой и хотелось плакать, а потом след его губ на щеке. А дома вдруг оказались мама и Игорь. Надо же! Они ведь должны быть на работе, и мама кинулась ее обнимать. Потом побежала заваривать чай и жарить сладкие гренки. В комнате стало душно, она вышла на балкон, подул сильный холодный ветер, и дверь вдруг захлопнулась, Полина стала кричать и барабанить. Игорь почему-то не слышал ее, а мама была на кухне. Внезапно пошел снег и снова снежинка на ладони. Поднесла ее к глазам и вдруг так ясно и четко увидела удивительно правильный геометрический рисунок. И чем ближе подносила к глазам, тем сложнее и фантастичнее открывался узор. Было невообразимо холодно, но домой почему-то уже не хотелось стучаться. Хотелось запомнить, навсегда запомнить и понять волшебную геометрию этой снежинки. Вдруг Полину заколотило, наверное, от холода, а может быть от радости, что ей вдруг открылось… Сквозь сон услышала голоса:

– Оль, укрой ее моим одеялом, колотит ее как сильно! Я побежала за воспитателем.

– Полин, проснись, надо температуру померить! Ты горишь вся. Плохо тебе?

Два дня пришлось провести в медпункте, температура почти 38 и немного болело горло. Потом отправили снова в общежитие, но на занятия сказали еще пять дней не ходить. Еду девочки приносили ей из столовой, и несмотря на страшную тоску по дому после того письма, она ощущала себя счастливой в этой тишине. Фатимы и Ольги полдня не было, и так непривычно было слышать себя в этой тишине и иногда редкие звуки в коридоре, уборщица бряцает ведром, а потом все смолкает надолго до обеда.

Когда девочки утром уходили, Полина выключала свет, подходила к окну и долго смотрела на темный дворик общежития. Два фонаря освещали дорожку, облетевшие кусты вдоль нее, а еще две рябины у входа в здание. Почему-то очень хотелось нарвать горсть ярких ягод и наполнить их терпкой горечью рот. Съедала уже остывший завтрак, быстро делала уроки, и садилась за уравнение Борисыча. И вдруг ощущение невероятного подъема и каких-то небывалых ранее внутренних сил. Новый шаг и предвкушение той самой истины в творчестве или науке, которая вот так вдруг сделала тебя проводником чего-то свыше. Или ты смог на один единственный миг увидеть отражение неделимой частички вселенной и до дрожи ощутил соприкосновение с ней. Это все равно, что долго думать о бесконечности, как в той песне Вячеслава Тихонова из любимого фильма мамы «Доживем до понедельника» – «на гранях ума содрогаются атомы». Какое точное выражение.

За пять дней одна полностью исписанная тетрадь. Полина любила писать простым карандашом, чтобы обязательно был хорошо наточен. Пока ровная стружка летела из-под ножа в мусорное ведро, вчерашний день исписанными страницами перед глазами, как кадры фильма. Простой карандаш в отличие от ручки не оставлял ощущение безвозвратности. А назад приходилось возвращаться вновь и вновь, стирать, править, видеть новое, двигаться той дорогой, которая была единственно возможной и интуитивно верной. Иногда охватывали минуты отчаяния, и она переставала видеть и чувствовать. И тогда ей словно не хватало воздуха, а грудь наполнялась злостью и пустотой. Полина открывала настежь окно и вдыхала холодный осенний колючий воздух.

– Поль, повезло тебе! – смеялась Фатима, – специально разболелась, чтобы над уравнением сидеть, да? Оль, нам с тобой догонять придется!

Ольга только плечами пожимала. Таким привычным движением перекидывала косу через плечо и ложилась с книгой. Позже все вместе сядут за уроки.

За неделю до начала осенних каникул звонила домой. Трубку взял Игорь, мамы дома не было:

– Полька, как мы соскучились по тебе!

– Игорь, и я! Домой хочется, сил нет просто!

– Послушай, я хотел приехать за тобой, но позвонил Олег, он едет в командировку и захватит тебя на обратном пути, как раз в первый день каникул, хорошо?

– Конечно!

Положила трубку, она была черной с бисером пота от ее рук. Полина постеснялась спросить, приедет ли с отцом Максим. Вот еще секунду назад могла спросить, но нет… Трубка лежит блестящим молчаливым коромыслом, и невидимый ток проводов больше не соединяет два голоса, две точки пространства и времени.

В конце четверти подошла к Александру Борисовичу и показала свои наброски. Тот долго листал, молча кивал, хмурился, возвращался назад, некоторые формулы обвел ручкой.

– Знаешь, Полина, ты далеко пойдешь, если не бросишь.

– Александр Борисыч, почему я должна бросить?

– Не знаю, подумалось вдруг. Глупости, конечно.

– А что с уравнением? Я на правильном пути?

– Есть слабые места, я обвел их. Подумай, пока слишком тяжеловесно. Будь изящней, ты увидишь – рациональное решение очень красиво! Дерзай, все получится! Только на каникулах отдохни. Дай отлежатся своему решению.

 

***

 

Последний день четверти, собирали вещи, на неделю все уезжали домой. Поезд Фатимы уходил поздно вечером, обнялись и попрощались. Без нее комната сразу стала пустой. Ночевали вдвоем с Ольгой, которая уезжала утром, а за Полиной днем должен был заехать Олег.

Думалось сразу обо всем. И как это часто бывает, когда долго чего-то ждешь, вдруг стало так пусто, будто все, что копилось, перестало в тебе умещаться. Просто вылилось невидимой рекой и заполнило все пространство вокруг, а ты – начало начал, и источник этой реки совершенно пуст, потому что все отдал. И надо набирать самому снова из той прошлой старой жизни. А уже отвык и русло другое…

К обеду осталась одна в комнате. Вещи были собраны, в комнате идеальный порядок, кровати заправлены. В дверь постучали. Полина вскочила: «Входите!». В комнату вошел Максим. Оба молчали. Максим подошел и вдруг обнял ее, поцеловал в макушку, а она разревелась. От него пахло зимой и морозом, и еще немного поездом, стуком колес и домом. Он говорил, а она продолжала реветь, уткнувшись в него.

– Устала ты тут, да, Поль? Отец внизу нас ждет! В этот раз на машине домой поедем!

Добирались около семи часов с одной остановкой на заправке. Полина почти всю дорогу спала, ее всегда укачивало в машине. Иногда она слышала сквозь сон, как тихо играет радио, и переговаривается с отцом Максим, слышала, как он сказал ему:

– Сынок, ты разговаривай со мной, а то боюсь уснуть.

Домой приехали в первом часу ночи. Город спал, укутанный первым снегом, ночные огни и такое вдруг острое и незнакомое раньше чувство родного города.

Издалека увидела у подъезда маму с Игорем. Оба стояли без шапок, мама в распахнутом пальто, придерживала руками борта. Комок в горле. Максим повернулся к ней: «Я позвоню, Полин!».

Все так быстро! Выскочила из машины и сразу в объятия мамы, такой родной запах. Обе расплакались. Игорь потащил их в подъезд. Какое острое ощущение дома, оно начинается с запаха родных людей, с их прикосновений, улыбок и взглядов. А потом подъезд с облупившейся зеленой краской, и кажется, помнишь каждую трещинку, каждую ступеньку в нем. И вот дверь в твое пространство. Снова объятия, разговоры за столом почти до двух ночи. Мама наготовила всего, но есть не хотелось, только чай с травами из нарядной кружки праздничного сервиза. Достали по случаю.

– Ладно девочки, пора спать! Завтра мне на работу, а мама отгул взяла, побудете вместе!

Утром разбудил запах драников. Их готовила еще бабушка, мамина мама. Это запах счастливого детства. Так должно пахнуть утро – безмятежностью, солнцем, уютом и… драниками. Значит мама рядом, а та вторая реальность и интернат где-то далеко.

– Поднимайся, соня! Завтрак готов! Папа уже звонил. Вечером поедешь к ним?

– Не знаю! Если честно, папу хочу видеть, а туда ехать не хочется!

– Ладно, Поль! Решай сама! Еще девчонки твои звонили, хотят повидать тебя. За неделю каникул много успеть надо!

 

***

 

Семь чудесных дней, самые счастливые и самые длинные из таких коротких каникул, потому что вместили в себя так много. Полина действительно не поехала к отцу домой и решение об этом вдруг далось ей легко, а он не стал уговаривать, будто и сам что-то понял. Они просто гуляли, как когда-то давно. Был легкий морозец и легкое настроение, которое всегда приходит в ноябре с первым снегом. Будто на небе кто-то глянул вниз на хмурые серые улицы и такие сиротливые без листьев кроны деревьев и начал щедрой рукой сыпать пушистый снег. Все дни, как праздник. Поход в кино с девчонками и даже незапланированный бассейн.

Максим позвонил в первый день ее приезда, а встретиться получилось только в среду. Они снова гуляли днем, так было удобнее всем и не надо ставить в известность родителей. И был их парк, теперь совсем пустой, скрипящие качели, взмывающие в низкое, полное снега ноябрьское небо. Они молчали вместе с засыпающей природой, так было надо в ожидании зимы.

Позже была еще одна их встреча и прогулка накануне Полининого отъезда. Максим повел ее на набережную. Темнело, начинали зажигаться огни, монотонный шум несущихся машин и бездонное черное водохранилище. И только их с Максимом две жизни ярко пульсируют в этой пугающей гудящей бесконечности. Он вел ее за руку, а потом вдруг остановился, и Полина поняла, что если он ее сейчас поцелует, то она никуда уже не уедет. Но этого не произошло.

Был какой-то скомканный отъезд и пустота, и ощущение, что пытаешься жить сразу в двух мирах, в двух реальностях, и от невозможности такой жизни начинаешь просто распадаться на атомы.

 

***

 

Фатима и Ольга уже были в интернате. Полина вернулась последней. Все трое оставались еще дома – каждая у себя в своих мыслях. Разговаривать не хотелось, машинально раскладывали вещи.

– Фати, ты тетрадь мою не видела?

– Какую именно?

– Общую тетрадь, на ней еще подписано: «Уравнение Борисыча».

– Не видела, Поль! Может с собой забирала?

– Да вроде нет…

– Девчонки, налетайте, мама пирог передала осетинский с зеленью.

Пили чай, ели необыкновенный тающий во рту пирог, от зелени привкус лета. Обменивались впечатлениями от каникул.

Тетрадь нашлась неожиданно через пару дней, лежала в стопке на столе с другими тетрадями Полины. Надо же… Дни побежали, полетели один за другим все дальше и дальше от осени в зиму и все дальше от дома. В интернате топили очень хорошо. Полина вспоминала, как дома мама во время сильных морозов в младших классах нагревала утюгом постель. Какое счастье было после ванной юркнуть под одеяло и жадно вбирать в себя тепло нагретой простыни, укрыться с головой и хохотать – мама ее щекотала. А сейчас тоже под одеялом с фонариком. В девять старались выключать свет, сильно уставали после занятий и уроков. Нагрузка во второй четверти заметно увеличилась.

Светила себе и продолжала писать формулы, кружевом заполнявшими всю тетрадь. Возвращалась назад, к тем местам, которые обводил Александр Борисович. Что-то зачеркивала, переписывала, соединяла новыми нитями и часто не помнила потом, как засыпала. И на этой тонкой грани между сном и явью обычно приходили самые яркие, самые красивые и правильные решения. И можно было отгородиться этим другим миром от дома и тоски. Только надо суметь погрузиться в него, до конца с головой уйти в эту воронку.

В начале декабря Полину вызвал к себе Александр Борисович.

– Полин, как там мое уравнение?

– Александр Борисович, у меня вроде бы пара недель есть? Вы же сами сказали, что сделать к концу года.

– Полин, мне в больницу надо лечь, поэтому и прошу показать. И, знаешь, тут у тебя конкурентка появилась Ольга Пономарева. Не ожидал от нее! Ход рассуждений очень похож на твой. Вы случайно не вместе решали? Ну и Фатима, конечно, тоже. У нее свой нестандартный подход. Короче, приноси, что есть, буду смотреть.

После занятий в тот день возвращалась в общежитие одна. Фатима была у зубного. Когда вернулась, та делала уже уроки.

– Поль, представляешь, Ольга съехала от нас в другую комнату! Буркнула что-то невнятное, я ничего не поняла! Говорит, что здесь холодное крыло, а у нее хронический насморк или что-то в этом духе. Странно, правда?

Через неделю их троих Александр Борисович вызвал к себе.

– Ну что ж, девицы, поздравляю! Все трое будете работать со мной, вы отлично потрудились! Правда, Полина с Ольгой немного не довели до конца, но теперь будем продолжать вместе. На пару недель мне придется лечь в больницу. Так что завтра познакомлю вас с моим аспирантом, он будет меня замещать.

Без Борисыча стало пусто и сначала очень тихо, а потом очень шумно на занятиях. Аспирант Дмитрий Петрович – высокий, худой сутулился у доски и рассказывал материал самому себе. Он представился и попросил девочек остаться после занятий, чтобы вместо Александра Борисовича заниматься с ними. Полина сослалась на головную боль и вернулась в общежитие. Фатима пришла через час.

– Поль, ну ты что! Так нельзя! Столько усилий! Вернется Борисыч, никуда не денется! И потом дело же не в нём! А в самой математике. Разве нет?

– Может и не в нём! Не знаю… Мне вдруг стало неинтересно… Буду ждать, когда он вернется… Две недели всего, он же сам сказал.

Но через две недели он не вернулся. Дмитрий Петрович сказал Фатиме, что Александру Борисовичу предстоит длительное лечение и неизвестно, когда он вернется в Колмогоровскую школу.

 

***

 

Перед Новым годом череда похожих, запорошенных снегом дней закружила занятиями, итоговыми контрольными, подготовкой к новогоднему концерту. Но Полина в нем не участвовала, впрочем, как и Фатима. Вроде бы Ольга должна была петь, но они почти уже не общались. Оценки выставили двадцать пятого декабря. Полина и Фатима обе и единственные в классе закончили на отлично.

На следующий день в актовом зале состоялся праздничный концерт. Первые ряды заняли преподаватели. Около сцены огромная елка, стулья, обтянутые красным бархатом, ученики в парадной форме. Сначала торжественные речи, после них начался сам концерт. Первой неожиданно объявили Ольгу Пономареву, сольный номер. За рояль села немолодая дама, черное платье в пол и идеально прямая спина. Вышла Ольга. Тоненькая, полуоткрытые плечи, подчеркнутая талия и пышная юбка нежно-голубого цвета, невероятная коса распущена. Когда Ольга шла к роялю, то был слышен легкий стук каблучков и невозможно было оторвать глаз от ее волос, соломенными реками струящимися по спине. И, наверное, неважно, как и что она пела. Но пела она тоже великолепно. «Застыли реки, и земля застыла…»

– Поль, ты жива? Любуешься?

– Ага!

– Эх! Не быть ей математиком!

– Почему, Фати?

– Слишком красивая!

– Ну вот еще… Глупости говоришь! Ты тоже красивая!

– Я интересная, разницу ощущаешь? Я, кстати, догадалась, что она у тебя списала.

– Ну и ладно, мне не жалко…

На них зашикали с соседних рядов.

А на следующий день обнялись, как пару месяцев назад, на прощание до очередной четверти.

– Фати, что-то у меня предчувствие, будто я тебя нескоро теперь увижу!

– Поль, да ты что говоришь, не пугай меня! Ты устала просто и еще из-за Борисыча расстроилась сильно, я же вижу. Отоспись хорошенько, отдохни, вернешься с другим настроением, вот увидишь!

– Ладно, Фати, ты тоже отдыхай! Пирог привезешь осетинский?

– А как же!

 

***

 

В этот раз возвращалась домой с отцом. Он был в столице по делам и специально дождался Полину, чтобы вместе ехать домой. До вокзала добирались на такси. Отец сидел впереди, расспрашивал Полину, поворачиваясь к ней. Она отвечала невпопад и просто смотрела в его родное лицо, вдруг замечая, что он постарел. От этого стало невыносимо грустно, а, может, действительно просто устала.

За окном пошел хлопьями снег. «Дворники», сердито скрипя, размазывали его по лобовому стеклу. И очень хотелось ощутить легкое острое счастье от возвращения домой, но его почему-то не было… Наверное, оттого, что этот другой мир, который на вокзале провожал гулом тысяч голосов и монотонным стоном поездов, все еще держал ее за руку. И было трудно вырвать руку, чтобы полностью освободиться.

Поезд уходил из Москвы в ночь, и в шесть утра прибывал. Доехали на пустом троллейбусе до Полининого дома. Отец обнял ее, договорились обязательно сходить на каток на праздниках.

А потом была Новогодняя ночь с оливье и мандаринами. Игорь принес елку прямо тридцать первого, и дом начал наполняться ее запахом. Мама всегда просила его покупать именно елку. Полина даже боя курантов не дождалась, уснула. Утром, как в детстве, нырнула вниз под ёлку за подарком. Надо же! Первый в жизни магнитофон-кассетник. Игорь разорился, а Полина ведь давно мечтала о таком. Она легла на спину, почти касаясь головой ствола елки, и стала смотреть сквозь ветви. Если немного прищурить глаза, то зеленое кружево иголок начинает переливаться разноцветным волшебством новогодних игрушек и предвкушением чуда. В этот миг она вдруг почувствовала, что тот второй, сейчас далекий мир отпустил ее руку и то легкое счастье, которое Полина так ждала, наполнило ее.

Мама и Игорь еще спали. Полина прикрыла дверь на кухню, чтобы не разбудить их, поставила чайник и начала готовить омлет. Открыла банку яблочного джема, мама разрешала на праздники, налила себе кофе и теперь уже точно ощутила себя абсолютно счастливой.

Весь день первого января валялись все вместе перед телевизором и в тысячный раз смотрели фильм «Чародеи». Полина вдруг вспомнила Ольгу, которая пела на сцене песню из этого фильма. Вечером за ней заехал отец, и они отправились на тот самый каток, где Полина подвернула ногу и началось знакомство с новой семьей отца. Надо же, как далеко это все от нее сейчас. Как было остро и больно когда-то, а теперь другие мысли и другие чувства вытеснили те старые. Значит, мы, как кувшин, не можем вмещать бесконечность, иначе бились бы вдребезги.

Сейчас легкий мороз, музыка, счастливый и такой молодой смех отца рядом. И почему ей показалось тогда в такси, что он постарел? После катка зашли в кафе, заказали борщ и эклеры с чаем. Смеялись всему подряд, обжигались восхитительным борщом. Полина видела, что отец очень соскучился по ней, и от этого было так тепло. И снова острое чувство счастья.

 

***

 

Через пару дней поехали на ту же турбазу, что и год назад вместе с семьей Максима. Будто и не прошел целый год, насыщенный такими разными событиями. А время сделало петлю и вернуло всех в ту же самую точку пространства, где они были ровно год назад. Вот бы замереть так навсегда, потому что очень тяжело путешествовать из одной реальности в другую. И снова звездный ночной купол над ними с Максимом, и снова родители где-то впереди смеются и поют песни, и только звенящая тишина. А потом был первый поцелуй, и жар, и холод, и бесконечность этих секунд, и мир – до и после. Следующий день уже дома, как в тумане, и привыкание к этому новому общему для них с Максимом миру.

Началась вторая неделя каникул, и мама с Игорем стали говорить о том, как и с кем Полина поедет в Москву. От этого было ощущение, что ты долго взбирался на гору, и тебе не дали полюбоваться видом сверху, а просто подошли и столкнули. И вот ты катишься кубарем вниз и чем дальше, тем больнее становится.

С утра вдруг неожиданно потеплело, и даже пошел дождь. Нещадно бил каплями прямо по снегу, и он как-то горестно и обреченно таял. От этого хотелось плакать. Максим почему-то не звонил, а она просто не могла позвонить ему сама. Мама и Игорь были на работе, это уже позже, спустя годы будут долгие зимние праздники.

Полина бродила в тишине, а потом залезла на подоконник и уткнулась носом в холодное стекло. Дождь стучал, просился к ней в комнату, мол, открой настежь окно, я зайду, и нам не будет так одиноко вдвоем.

Вечером за ужином мама сказала:

– Поль, мы с Игорем посовещались и решили тебя одну на поезде отправить! На вокзале встретят папины знакомые и отвезут в интернат. Как тебе такая идея?

Полина неожиданно для самой себя разрыдалась, будто она наполнилась тем дождем, который шел весь день, и теперь плачет уже не небо, а она. Мама с Игорем переглянулись.

– Доченька, ну что ты! Еще почти пять дней каникул, успеешь отдохнуть! Просто нам надо заранее решить и взять билеты, понимаешь?

– Мам, прости! Я не могу! Не хочу туда ехать! Мне тяжело, понимаешь?

– Господи, Полина! Что ты говоришь?! Столько сил, стараний и моих нервов, между прочим! Столько пройдено уже! Ты просто сегодня не в духе, может, не выспалась, погода хмурая, да?

– Мама, ты не слышишь меня разве?!

Полина вскочила из-за стола, впервые в жизни хлопнула дверью в свою комнату и закрылась. Но голоса на кухне всё равно были различимы.

– Надя, не трогай её пока!

– Между прочим, это твоя была идея с самого начала! А теперь что? Она себе жизнь сломает! Это что шутки – поступил, бросил!

– Надя, неужели ты не видишь – ей тяжело вдали от дома, мы же не могли заранее предположить, как она сможет там адаптироваться! А жизнь ты ей сломаешь, если начнешь на неё давить!

– Ну, знаешь, что! Заведи своих детей сначала, а потом советы давай, теоретик!

Дальше хлопнула входная дверь… Кто-то из них ушёл. Не навсегда, конечно. Но что-то треснуло и все из-за неё.

Остаток каникул были разговоры, уговоры и слезы и так по кругу много раз. Приезжал отец, но не уговаривал её. Она только слышала, как они ругались с мамой на кухне, а Игорь снова ушёл. Полина осталась… Осталась с чувством вины, а не с лёгкой душой. Она знала, что мама обижена на неё, на себя и на Игоря. Обида эта разделила их всех троих.

И радость дома, к которой она так стремилась, вдруг померкла. К этому неожиданно примешалось чувство тоски по Фатиме, Борисычу и даже самому интернату. Вот так все-таки произошло в какой-то момент взаимопроникновение двух миров, а Полина и не заметила.

 

***

 

В старую школу удалось вернуться через неделю с момента начала третьей четверти. Мама ездила в Москву забирать документы. На этой же неделе Игорь вдруг остался дома и сообщил, что он теперь безработный. Многие заводы и производства в городе остановились. Авиационный завод начал выпускать стиральные машины. С этой новостью мама и уехала в Москву.

Полина продолжала вздрагивать от редких телефонных звонков. Максим позвонил и сказал, что заболел гриппом, но при Игоре разговор совсем не клеился. Дома вдруг стало тяжело. Игорь как-то сник и целыми днями лежал на диване. Полина ждала, когда кончатся уроки, и сбегала из дома к своим девчонкам. Заваривали кипятком китайскую лапшу, которая тогда только стала появляться в киосках и заедали ее толсто нарезанным хлебом. На хлеб обязательно надо было налить подсолнечного масла и посыпать солью. Если хлеб был свежий прямо из магазина, то он тут же, как губка, впитывал в себя масло. А лапшу заваривали в тех самых металлических мисках, которые тоже изготавливал авиационный завод. Тогда у многих родители на нём работали.

В такие моменты Полина почти снова становилась счастливой. Почти. Возвращалась домой, садилась к Игорю на диван, открывала тетрадь с уравнением Борисыча, и они вместе обсуждали каждый шаг, каждый виток и иногда спорили. Игорь снова становился весёлым и сильным, таким, как раньше… ненадолго, правда. В конце недели вернулась мама. Задержалась в Москве по своим делам на пару дней, чмокнула её в макушку и обняла. От мамы ещё пахло поездом. Полина уткнулась в неё и поняла, что мама больше не обижается.

 Потекла третья четверть. Полина тосковала. Случайно услышала разговор Игоря с мамой о том, что Максим попал с осложнением от гриппа в больницу. В школе было скучно, и она даже умудрилась получить несколько троек.

Игорь по-прежнему подолгу лежал на диване, много читал и что-то выписывал себе в тетради. Полина закрывалась в своей комнате после школы. Наспех делала уроки и до вечера слушала магнитофон. Возвращалась с работы мама, и в доме повисала тишина – нехорошая и вязкая.

В конце февраля Игорю вдруг предложили работу. Кто-то позвонил, Полина слышала обрывки разговора. Слышала, как радостно и неуверенно отвечает Игорь. Он ворвался к Полине в комнату и начал кружить её, а потом они пошли в ближайший кинотеатр на первый попавшийся сеанс. Там шла тогда ретроспектива фильмов Тарковского, который стал любимым для Полины на всю жизнь.

Смотрели «Зеркало». В зале было всего несколько человек, и Полина мало что поняла. Но было очень сильное чувство соприкосновения с чудом, будто отодвинули ночную штору и яркий солнечный свет ударил в глаза, и ты ещё не успел зажмуриться, и слёзы полились от этой неготовности. После сеанса долго шли молча, чтобы не тревожить, не расплескать. Был конец февраля. Снег хлюпал под ногами, пахло разрезанным арбузом. Позже Игорь стал объяснять ей многое из фильма и читать стихи Арсения Тарковского.

 

С утра я тебя дожидался вчера,

Они догадались, что ты не придешь,

Ты помнишь, какая погода была?

Как в праздник! И я выходил без пальто.

Сегодня пришла, и устроили нам

Какой-то особенно пасмурный день,

И дождь, и особенно поздний час,

И капли бегут по холодным ветвям.

Ни словом унять, ни платком утереть…

 

У Полины сжималось и колотилось сердце, и это было про них с Максимом.

– Знаешь, Поль. Ты тоже когда-то сможешь говорить. Понимаешь, о чем я?

– Громко и четко? Да?

– Конечно! Только на языке математики…

Почти каждый год потом Полина ждала эту ретроспективу и ходила на все фильмы Тарковского. Со временем смогла достать видеокассеты.

 

***

 

С новой работой что-то не пошло, и Игорь впервые в жизни вернулся домой нетрезвым. Мама уже места себе не находила, было почти девять вечера. Эра мобильных телефонов грянет ещё не скоро. Полина слышала, как они снова ругались. Мама упрекала его, а потом плакала.

Максима выписали в начале марта, и он сразу из больницы приехал к ней. Игоря не было дома, очередная попытка устроиться на работу. Мама искала все новые варианты, а он просто ходил на собеседования и всё отвергал.

 

***

 

Полина звонок услышала не сразу, а когда открыла дверь, то не поверила, вспыхнула краской и побежала ставить чай. И был счастливый тёплый мартовский день. Пили чай, Максим рассказывал больничные байки, и они смеялись. Открыли форточку, потому что внезапно стало очень жарко, и весна вместе с солнцем и теплым ветром плеснула прямо им в лица.

Пришел Игорь совсем в другом осеннем настроении. Ребята поспешили на улицу. Долго гуляли, целовались и были абсолютно счастливы. Домой не хотелось, и было страшно расплескать всё то, что они набрали за этот день. Таких дней в марте оказалось много. Все они звенели капелью и ожиданием ещё большего счастья.

Но как-то вдруг грянул конец четверти, и маму Полины вызвали в школу, потому что она умудрилась написать итоговую контрольную по алгебре на тройку. Четвертная оценка получилась спорной между тройкой и четверкой. Мама снова плакала и даже не стала разговаривать с Полиной, а вызвала отца, и снова обрывки разговора, услышанного из её комнаты. Игоря в тот вечер дома не было.

– Андрей, да не в мальчике дело! Хотя может и в нём… Не надо было ей бросать интернат.

– Надя, зачем ты давишь на неё? Ну и получила бы тройку в четверти, подумаешь!

– Господи, Андрей! Неужели ты не понимаешь, дело не в оценке вовсе, а в том, что она теряет интерес…

– Что мы можем сделать? Запретить им встречаться, так лучше будет по-твоему? Тогда станешь ей врагом номер один! Знаешь, мне пришла в голову мысль… Помнишь то наследство, о котором говорил отец?

– Смутно что-то… но ведь речь шла о семнадцатилетии. И, вообще, как это может помочь?

– Знаешь, мне интуиция подсказывает, что может! Ничего страшного, что мы чуть раньше посмотрим, что там. Я завтра возьму отгул на работе и смотаемся с Полинкой на дачу! Не возражаешь?

– Да о чём ты, Андрей… Езжайте, конечно…

– Надь, а ты плохо выглядишь. Устаёшь сильно?

– Спасибо за комплимент! Иди уже!

На следующий день Полина с отцом поехали на дачу. Полина почти не помнила это место. Вроде бы её возили туда летом, когда бабушка и дедушка ещё были живы. Ближние и дальние сады, тогда у половины города там находилась своя дача от какого-то предприятия.

Снег в городе почти стаял, в трамвае пусто. Они ехали молча, и Полина была благодарна отцу, что он ни о чём не расспрашивает. После трамвая пересели на загородный автобус. В полях лежал снег, солнце билось лучами в грязное окно автобуса. Несколько остановок, совсем недолго и вот они ближние сады. Узкие дачные улочки, похожие домики и ровно нарезанные шесть соток вереницей потянулись друг за другом.

Ноги утопали в снегу. Дачный сезон пока не открыли, и дорогу прокладывали они с отцом. Наконец отец остановился. Что-то смутное из детства – вот он маленький кирпичный домик за забором из штакетника. Вроде бы дед сам его перестраивал, тогда мало у кого были кирпичные дачи… А вот и яблоня, на неё вешали качели, правда, папа? Или я что-то путаю? Да, Полин, были и качели…

Отец долго возился с замком. В доме пахло сыростью, он не отапливался, а ещё тем удивительным запахом, которым пахнут только деревенские дома или дачи. Это запах трав, чабреца и мяты, прелых яблок и слив, деревянных полов и чего-то неуловимого, и почему-то родного. Две комнаты, зал и спальня, маленькая кухня. Отец пошёл ставить чайник. Старый пыльный телевизор, под ним вышитая салфетка… Надо же!

Полина вдруг вспомнила, как бабушка учила её вышивать, получалось очень неловко. Вот они – её незаконченные крестики. Бабушка была с Западной Украины, вышитые салфетки, окантовка штор – всё осталось. Кроме маленькой Полины и бабушки с дедом. Вещи впитали, вобрали, сохранили их прикосновения. А вот радиоприемник, вдруг вспомнила, как дед крутил ручки, настраивал волну. Маленькая Полина жмурилась и зажимала уши руками, такой скрежет и хаос рвались из ящика в процессе поиска. Дед любил слушать классическую музыку, они садились с бабушкой в кресла, а Полина кружилась для них и просто для себя, так ей было хорошо.

– Станет балериной!

– Нет, Тоня! Зачем я ей математическую энциклопедию заказал на рождение? Пришлось к завкафедрой обращаться, а ты знаешь, как я это не люблю…

– Полин, иди чай пить! – голос так похожий на голос деда, надо же…

А Полина думала, что совсем забыла его. Будто один и тот же человек бесконечно путешествует во времени. Голоса так часто похожи у родителей и детей, особенно по телефону.

– Иду, пап!

Отец колдовал над столом, старая клеенка с большими подсолнухами, открыл консервы с тушенкой, печенье, налил чай, и снова пахло чабрецом. Как хорошо! После чая начали вместе разбирать книги в шкафу, которые перевезли сюда после ремонта. Из нижнего отделения отец достал большую картонную коробку.

– Полин, не знаю, что здесь, но это и есть твоё наследство! Мы должны были открыть только в следующем году, но долой условности, правда?

– Конечно, пап!

– Ты сама, ладно? Я пойду покурю пока.

Полина аккуратно открыла коробку. Картон был старый, очень сырой, рвался от её прикосновений. Обнажились стопки общих тетрадей и просто перевязанные нитками исписанные листы. Полина взяла самую верхнюю тетрадь, села на диван, сердито заскрипели пружины. Открыла, убористый аккуратный почерк деда. Все записи сделаны простым карандашом, формулы, формулы, сам текст и пометки на полях с ссылками на книги. Первая страница прочиталась легко, почти всё понятно. Видимо это было начало начал. На третьей начались ссылки на источники. Некоторые из них упоминал Борисыч. Где-то даже мелькнуло что-то похожее на то самое матричное уравнение.

Но затем начались такие высоты, что хотелось просто взвыть от своей дремучести, бессилия и невозможности читать дальше. Просто не хватало знания этого удивительного языка. Полина отложила первую тетрадь, взяла другие. Многие начинались с крупных заголовков, что-то связанное с теорией прогнозирования, им рассказывали на летней Колмогоровской школе. И были снова смешанные чувства, и бессилие и восторг от соприкосновения с такой красотой математики.

Скрипнула дверь.

– Ну что тут, Поль?

– Пап, много всего! Дедовы работы… Я заберу это домой, можно?

– Конечно! Затем и приезжали! Смотрю глаза горят, это чудесно, детка.

 

***

 

И вот он снова виток жизненного кружева. Новая петля, ухватившись за предыдущие, потянула вперёд, соединяя настоящее и будущее. В начале каникул Полина снова и снова перечитывала ту самую первую найденную тетрадь. Почти за неделю осилила только три страницы, многое оставалось непонятным. Она составила список книг, которые дед помечал на полях. Получалось прилично – почти две тетрадные страницы. Но пока были нужны три книги.

Ездили теперь уже с Максимом на книжные развалы. Продавцы только плечами пожимали. Вам, ребята, прямая дорога только в Никитинку, так называлась городская библиотека. И снова часами в Никитинке над книгами. Иногда делала ксерокопии на карманные деньги. К ксероксу, правда, всегда стояли большие очереди, да и денег было очень жалко.

Запах книг, и в тишине шелест страниц, легкий скрип простого карандаша и уже несколько исписанных тонких тетрадей. Все нужные книги были в библиотеке, но, конечно, хотелось иметь такие же свои. Домой их не давали, на них всегда была очередь. Максим встречал и провожал её до дома. И иногда Полине казалось, что он немного обижен на неё, что она не всё время с ним…

Дома было всё то же, только ещё хуже. Игорь перестал ходить на собеседования и почти весь день спал. К вечеру, когда мама приходила с работы, он уходил, а возвращался нетрезвым. Полина сквозь сон слышала, как хлопала дверь. Днём они почти не общались, и Полина сильно скучала по нему, только по другому Игорю, не сегодняшнему. Этот был отстраненный и какой-то чужой.

Началась четвертая четверть. Грянул май с сиренью, черёмухой, дождями. В школе всё стало выправляться. Полина почти полностью закончила первую тетрадь. Мама обещала найти и купить хотя бы некоторые книги из списка.

 

В начале июня Максим уехал на месяц в спортивный лагерь, а мама вдруг сказала, что им надо на пару недель переехать в квартиру к подруге, пока та отдыхает на море, присмотреть, да и не мотаться цветы поливать.

– Поль, мы разводимся с Игорем… Вот так…

– Мы поэтому сюда переехали?

– Отчасти… Игорь пока у своей мамы поживёт. Прости нас, доченька! Не получилось у нас, так бывает…

Мама весь вечер потом плакала. Ночью разбудил звонок в дверь, он был настойчивым и очень резким, сердце колотилось спросонья. Мама посмотрела в глазок и махнула Полине, иди, мол, спать, это Игорь. Она не стала открывать дверь, а он продолжал звонить. Хотелось зажмуриться и закрыть уши руками. Мама сидела в ночнушке под дверью на корточках, закрыв лицо руками, и плакала. Полине не хотелось видеть ею такой, и не хотелось слышать, как Игорь рвёт ночную тишину этим непрерывным злым звуком дверного звонка.

Вернулись домой, где уже не было Игоря, только иногда попадались его вещи. Июнь был жарким. Мама, как и всегда раньше, ездила на речку после работы, но уже одна. Полину с собой больше не звала.

Панельный дом сильно нагревался к вечеру и с улицы летел тополиный пух. Полина ещё с обеда задёргивала ночные шторы, и только на кухне было ярко и празднично от летнего солнца. Делала себе шипучку из соды, лимонной кислоты и варенья, как научил когда-то Игорь и садилась за очередную тетрадь. Все тетради оказались пронумерованы сзади на обложке, она не сразу заметила. Полина уже начинала привыкать к ходу рассуждений деда, они были красивы и лаконичны. Полине казалось, что она пришла на концерт великого мастера, а он только касается кончиками пальцев чёрных и белых клавиш, и музыка льётся от этих прикосновений. И вот ей уже разрешено слушать, и уже что-то она в состоянии услышать. Иногда злилась сама на себя, не понимала, часто возвращалась, а потом за доли секунды вдруг приходило озарение и даже чувство эйфории. И Полина видела тогда, видела с помощью математики, как отражается вселенная в многоводных реках рассуждений деда. Когда-нибудь и она сможет так описать малую только ей подвластную часть. После эйфории вдруг почему-то становилось стыдно перед собой и Максимом, ведь она не скучала по нему в эти мгновения, совсем не скучала.

 

***

 

Максим вдруг остался на второй поток в лагере. Позвонил и сказал, что в сентябре какие-то региональные соревнования, и тренер просил остаться ещё. И вот тут-то она по-настоящему заскучала. В конце июля уже места себе не находила и даже согласилась поехать с мамой на речку. В маршрутке битком народу, городские спасались от жары, зато пробок тогда почти не было, даже в час пик. Вышли на остановке «Почта» и сразу свернули на просёлочную дорогу. Запахло рекой и сладким ароматом клевера. Подул ветерок и тополя что-то зашептали. Несколько уже жёлтых листьев упали под ноги. Расстелили коврик прямо рядом с водой. Речка удивительно тихая и ласковая, принимает всю тебя, забирает жар. Полина любила плавать. Игорь научил ещё в третьем классе, а мама стояла на берегу и всегда волновалась, иногда махала ей рукой, мол, давай обратно на берег.

– Мам, ты пойдешь купаться?

– Я позже, Поль, когда малыши уйдут, брызгаются сильно они… Поль, я вот подумала, ведь год остался до поступления. Может в Москву попробуем в МГУ?

– Нет, мам! Не хочу! Не мой город совсем…

– Я тебя только об одном прошу, ты замуж рано не выходи!

– Мам, ну ты что! – Полина покраснела.

В начале августа вернулся Максим, и они снова гуляли в том парке, что и год назад, качались на качелях. Так же, как и год назад, начался ливень и запахло влажной пылью. Они спрятались под крышу заброшенного тира в парке. Дождь по косой нещадно бил по ногам, они хохотали. Максим вдруг выскочил прямо под дождь и потянул её за собой. Они бежали под ледяными потоками. Полина сняла босоножки и побежала уже босиком, асфальт был ещё тёплый… А потом ехали домой в звенящем трамвае, совершенно одни в вагоне и Максим сказал, что любит её. Много лет спустя Полина пыталась вспомнить, как он сказал это, какими словами, но почему-то не могла… Только его огромные глаза напротив, покачивание трамвая, и капельки дождя, стекающие с волос по лбу.

– Полина, ты любишь меня?

– Максим, этот вопрос обычно женщины задают, так говорит моя мама…

– Я не могу без тебя, Поль!

– Я не так чувствую, как ты, понимаешь? Я люблю, но, наверное, как-то по-другому!

Разговор этот повторялся много раз. Он был серьёзен, а она все время отшучивалась.

 

Последний школьный год стал суматошным, нёсся вскачь. Снова участие в олимпиадах, районных, городских, и теперь уже лёгкие и быстрые победы, а весной предстояла областная. Победителя брали без экзаменов на математический факультет университета. Максим тоже готовился к поступлению, ездил на курсы, планировал поступать сразу на два факультета – математический и физический.

К новому году Полина закончила первые две тетради и даже сделала сама пару выкладок, просто так, несколько штрихов к общей картине. Показывать их было некому. Для своих идей завела отдельную тетрадь. Мама неимоверными усилиями смогла достать пару книг, которые дед отмечал ссылками на полях. На остальные книги нужно было копить, денег уже не хватало на жизнь. Начались талоны, все выкручивались, как могли, через год грянет дефолт. Сахар был по талонам и быстро кончался. Полина бросала карамельки прямо в кипяток, вот такая экзотика девяностых. Мама с подругой ездила пару раз в месяц в соседний город, продавали там яйца, подруга смогла договориться с местным хозяйством. В своем родном городе стыдно было, вдруг кто-то узнает, всё-таки заведующая… После таких вояжей мама всегда шутила, рассказывала всякие курьёзные ситуации, продавщицы они были те ещё.

На весенних каникулах прошла областная олимпиада, и в начале четвертой четверти сообщили результаты. Полину без экзаменов зачислили на первый курс математического факультета госуниверситета.

Мама накрыла стол. Приехал отец с цветами и коробкой конфет. Три красные гвоздики в хрустальной вазе по центру стола, и первое в жизни шампанское, такое сладкое и хмельное, смех, а потом вдруг слёзы мамы. Заехал Максим тоже с гвоздиками и конфетами, и смеялись уже все вместе. Отец засобирался домой. Мама начала убирать со стола.

Ребята ушли гулять, и Полина чувствовала себя особенно красивой в этот вечер, наверное, из-за шампанского…

 

***

 

Последний звонок и холодное, пахнущее сиренью, майское утро. Стояли на линейке в парадной форме и стучали от холода зубами. Дурашливые фотографии с одноклассниками и слёзы классной. Недельные поиски ткани на выпускное платье. Купили в итоге в ЦУМе изумрудный атлас и мама буквально за вечер сшила простое приталенное платье, юбка татьянкой. Волосы укладывать было не нужно, у Полины так и оставалась короткая стрижка. Мама немного подвила щипцами пряди.

Торжественное вручение аттестатов и медалей. Полине вручали золотую. Отец такой непривычный в строгом костюме… Сам выпускной в спортивном зале, накрытые столы, расставленные по периметру, медленные танцы и приглушенный свет. Максим приехал встречать рассвет с ней и её классом.

Было тепло, несмотря на раннее утро. Он накинул на её плечи свой пиджак. Шли по дороге к водохранилищу, минут двадцать ходьбы от их школы. Родители деликатно немного позади. Все остановились на небольшом подвесном мостике, он немного покачивался. По воде шла легкая рябь и было чувство шаткости и зыбкости, и впервые в жизни горький вкус точки невозврата. Первые лучи солнца тонули, таяли в воде, подсвечивая её изнутри, на поверхности всё более чётко появлялись очертания деревьев, растущих у берега…