Я обнаружила Мандельштама нечаянно. Однажды услышала его волшебные строки – стихотворение читал взрослый человек на одном из творческих вечеров, на который я попала случайно:

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь...

Мне было 14. Мандельштам сразил меня! Удивило в стихотворении все: музыкальность, ритм, метафоричность. В школе на уроках нам учителя говорили о Маяковском, Блоке, Твардовском, Татьяничевой, Дудине, Прокофьеве… Многие мои одноклассники даже не слышали о Мандельштаме, ведь все, что было связано с ним, было закрыто. Кое-что все-таки узнавать мне удавалось. Дома появилась тетрадь, и каждое, добытое мною стихотворение поэта записывалось в нее. Интерес мой к таинственному Мандельштаму возрастал.

Вторая встреча с этим же удивительным стихотворением произошла в институте, когда Валентина Петровна Конева (преподаватель филологического факультета) продиктовала нам, студентам-первокурсникам, четверостишие для транскрибирования. Стихотворение было из первого сборника Мандельштама «Камень», вышедшего в 1913 году, второе издание его принесло поэту большую известность. Пройдут годы… В октябре 1938 поэт во время отдыха скажет напарнику: «Моя первая книга называлась «Камень», и последняя – тоже будет камнем…» В зоне, во Владивостоке, сохранились остатки карьера, откуда Мандельштам носил камни до барака, где укрепляли склон. Между камнями была четверть века.  

Счастливый период «Камня» на воле в его творчестве – это серьезность, глубина, легкость и непосредственность. Слово у Осипа Эмильевича – камень. Поэт – строитель. И вокруг – музыка. В институте на лекции я ощутила невероятное к поэту отношение, будто встретилась вновь с давно близким мне по духу человеком, а ведь даже в моей студенческой группе многие еще не слышали о Мандельштаме. Может, я смогла прирасти к музыке его слов потому, что он любил музыку Чайковского, и я люблю слушать произведения Чайковского. И я наизусть знала это стихотворение:

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена

Истомой – сладкое лекарство!

Такое маленькое царство

Так много поглотило сна.

Немного красного вина,

Немного солнечного мая –

И, тоненький бисквит ломая,

Тончайших пальцев белизна.

Все, написанное мною выше, – это строки из моей контрольной работы (вступление) по советской литературе «Темы и образы цикла О. Мандельштама «Воронежские тетради»» (5-й курс).

Прошло много-много лет, творчество поэта открыто, а загадок вокруг Осипа Мандельштама не убавляется, чем больше происходит открытий, тем больше появляется предположений, требующих подтверждений. Особенно много слухов и легенд о его смерти. Известно, что поэт умер во Владивостоке, но об обстоятельствах его  ухода говорят  до сих пор разное.  И по-разному рассказывают о его последних минутах жизни. Свидетели были, но они либо непреднамеренно забыли все, либо запутали специально. Сегодня меня будет интересовать не только Мандельштам, но и Ручьев, а именно: стал ли под Владивостоком Борис Александрович Ручьев (Кривощеков, 1913–1973) свидетелем последних минут жизни Осипа Эмильевича Мандельштама (1891–1938), или все-таки это легенда, созданная народом?