Пожалуй, и событий, сердце мое потрясших, и людей, дух мой завороживших, за долгую жизнь я повидал и повстречал немало. И не обязательно события эти должны быть шумные, великие, а люди - в славе и могуществе. Смысл их, потрясших и завороживших, в другом. Уйдя в глубь памяти, потом, в дни, когда ты в беде и всю надежду потерял или, все вокруг забыв, празднуешь минуту торжества, они всплывают. Всплывают со дна памяти и словно урезонить, одернуть хотят: беду свою не слишком раздуваешь ли, успехом своим не слишком упиваешься ли?

Вот песня. Всю мою жизнь песня сердце мое потрясала, дух завораживала. Страстям моим и печалям мерой была она. Хотя мелодию, которая по сей день звучит внутри меня, песней миру не изливал. Господь ни голоса, ни музыкального слуха мне не дал, но душу глухой и без мелодии не оставил. Она слышит.

Когда с жизнью не в ладу, когда меркнет свет дня, вдруг вспоминаешь: есть в мире песня! Значит, нужно верить, терпеть, жить. Если с последним куском хлеба, с последним глотком воды будет и песня, которую я услышу в последний раз, сожалеть будет не о чем. И тем себя утешаю.

Как глаза и слух открылись, песен для меня зазвучало много. Парни поют, когда по улице ходят, гармонь растягивают; девушки - когда сукно валяют, старшие мужчины - когда в застолье сидят, снохи, тетушки - когда войлок катают. Но такой, чтобы душу всколыхнула, такой не помню. Видно, не мне они пока были предназначены.

Для меня песня вот когда началась. С берегов Уршака "гостевая девушка", сватья Зубаржат, к нам приехала.

Мой Самый старший брат Муртаза сам за ней поехал, на кошевых санях привез. Такая красивая - с ней рядом все меркнет. Одни только брови дугой чего стоят. Песню "Капают лучи с ресниц твоих", наверное, про нее, про сватьюшку Зубаржат, сложили. Как вошла, с каждым двумя руками поздоровалась, а меня обняла и сказала: "Мой младший сваток". "Младший" сказала, а не "маленький". Человеку восемь лет, какой же он маленький? Уже много спустя я понял, что брату Муртазе сватья наша еще раньше в душу запала, да и он ей приглянулся, а коли не приглянулся, поехала бы разве "гостевать" в такую даль? А я, как безумец, без зазрения совести на второй же день сам в Зубаржат влюбился. От лица ее глаз отвести не могу. Мало того, она и сама то и дело своими красивыми и тонкими, словно камыш акманайский, пальцами лицо мое приласкает или за волосы потеребит: "Барашек мой кудрявенький..." Зимою меня не мучают, бритвой голову не скребут. Потому и кудри - палец не просунешь. Правда, "барашек" не очень нравится, но коли любимый человек говорит, ничего не поделаешь, принимаешь.

"Эх ты, барашек кудрявый! - говорю я себе уже сейчас. - Тогда ведь Зубаржат, тебя лаская, в мыслях твоего старшего брата держала, он тоже кудрявый был..."

---------------

* Перевод с башкирского Ильгиза Каримова.

Приехала гостья, и дня через три отец с матерью в Каран-елгу на свадьбу уехали. Дома же для присмотра оставили глухую матушку Минзифу. Она не строгая, никого не приструнит. Делай что хочешь. В нашем доме собрались на посиделки девушки, потом и парни, ровесники Самого старшего брата Муртазы, пришли. Игры пошли, песни.

- Подождите, девочки, - сказала Гульямал-апай, - мы тут всё наши песни поем. А вот что на берегах Уршака поют? Спой нам, Зубаржат, покажи ваши песни.

- Пусть сватья споет, - подхватили парни.

Зубаржат упрашивать себя не заставила. Красивые свои губы на миг только поджала.

- Попробовать, что ли. Если дыхания хватит, - повернулась и, брызнув светом глаз поверх сидевшего на хике брата Муртазы, кинула взгляд на меня. Я еще сильнее вжался в угол, где сидел.

В миг, когда начала она свою песню, я покинул этот мир. Чем дальше протягивалась мелодия, тем сильнее обвораживала она мое сердце, погружая в бесконечную печаль и мечты. Душу мою то в выси вскинет, то бросит в пропасти, как теперь далее жить буду, и не знаю. Лица ее не вижу, она ко мне боком сидит. Как она терпит, как не заплачет? Верно, оба глаза слез полны. Я мужчина, и то еле креплюсь.

Любимый, желанный мой ушел, ай, на охоту

На берега Ашкадара за выдрой.

На охоту он ушел, пропал бесследно.

С юных лет меня оставил одинокой.

Долго пела, протяжно пела Зубаржат. А я сидел в смятенье и одного боялся: что песня кончится. А она кончится, что останется? Пустота.

Песня затихла, дыханье мое замерло. И остальные притихли надолго.

Нет, не погиб ее любимый-желанный. Всего только заблудился. Услышит эту песню и найдет обратную дорогу.

С этого вечера песня вошла в мою душу.

Став ахирэт, "навечной подружкой" Гульямал-апай, сватья Зубаржат прожила у нас около месяца. Вместе с подружкой шитье шила, вышивку вышивала. Когда заговорила, что пора, мол, и честь знать, домой засобиралась, еще дня три-четыре не отпускали ее. Но вот вдвоем с братом Муртазой запрягли мы Аксакала в кошевку и повезли Зубаржат в ее далекий маленький аул. Должно быть, родители меня положенным добавком посадили, на всякий случай, чтоб все по чести.

Сижу я в кошевых санях на сене, поверх паласом застеленном, между парнем и девушкой и таю от блаженства. Легкий буран, поднятый бегом лошади, щиплет скулы. Углом пуховой шали Зубаржат закрывает мне лицо. Нега и блаженство! Я уже не просто влюблен в нее, нет, это больше влюбленности. Словно родимая сестра, словно родная мне сноха. Пусть поженятся они с братом Муртазой и пусть никогда больше ту рвущую душу песню не поет Зубаржат.

Два дня гостили мы у сватов. И меня, и моего Самого старшего брата Муртазу хозяева не знали чем потчевать, куда посадить, на какую перину спать уложить. Должно быть, крепко мы им понравились.

На обратном пути брат Муртаза был опечаленным. Я уже знаю, разлука часто вот так человека печалит. Мне и самому взгрустнулось.

Вернулись мы, и мое ухо нет-нет да и ловило пересуды старших. Оказывается, этой осенью ей восемнадцать исполняется. Надо помолвку загодя совершить. Так что не мешкая и сватов пошлем.

...Побежали, наполняя овраги, талые воды, и пришла от сватов страшная весть. Красивая наша сватья, будущая моя сноха, носившая имя драгоценного камня Зубаржат*, брала из полыньи воду, лед обломился, и она ушла под этот лед. Лишь коромысло осталось на воде.

Сама ушла, а песня ее всю мою жизнь во мне живет.

Я ее на слова, которые сам давно уже придумал, беззвучно в душе пою. Вместо моего Самого старшего брата Муртазы, который тоже совсем молодым покинул этот мир, пою:

Суженая моя, желанная, услышав твою песню,

Я, воскреснув, вернулся с охоты.

Суженая моя, желанная, иди в объятия мои,

Всплыви из глубины вод.

--------------

* Зубаржат - изумруд.

Сама уже не всплывет, но песня даже в океане времени не утонет, будет жить и печалиться вечно.