Можно ли такое представить: летят навстречу друг другу две стрелы и стукаются наконечниками. Представить трудно, однако, наверное, случается. Меткость стрелка здесь ни при чем. Это дело рук Господа. Иной раз крошечная секунда, чуть видимый прогал людей на всю жизнь соединяют или разлучают навсегда. Играет судьба с детьми человеческими...

В начале лета 1943 года меня вызвали с Воронежского фронта в Москву в распоряжение ГлавПУРа (Главного политического управления Красной Армии). Несколько дней пробыл в резерве. Но и там без дела не сидели, работа нашлась каждому. Мне было поручено сажать цветы во дворе нашей казармы. Помощников дали. Рассаду берем в оранжерее парка имени Горького, которая находится в ведении Академии наук. Сначала туда за разрешением поехал. По предъявленной бумаге выделили тут же. За четыре-пять дней разбили несколько длинных клумб, несколько круглых и засадили их. Эти хлопоты пришлись мне по душе. Работал с удовольствием. Порученную задачу выполнил с тщанием и до конца. Однако всяким философствованиям не предавался. Это теперь я на те дни по-иному, то с удивлением, то с восхищением, смотрю. Оттого, что война идет, великие, дескать, тяготы в стране, а в грязи не сидели, в мусоре не утопали.

Даже цветы сажать посчитали нужным. Это, конечно, случайность, что эту работу поручили именно мне. Но как верно все получилось: в годы войны я сквозь огни прошел, по врагу из пушек бил, товарищей в отчей земле хоронил, в нее же и свою кровь проливал и в эту же змлю цветы сажал.

В день, когда закончилась работа, мне выдали направление в татарскую редакцию "Советского воина", выходившей на разных языках газеты Юго-Западного фронта. Получил продовольственный аттестат, паек и ближе к вечеру отправился на Курский вокзал. Оказалось, мой поезд будет только завтра. Я вернулся обратно. Стоявший возле ворот часовой протянул мне листок бумаги:

- Еще до обеда приходили два товарища, для вас оставили. Спросили в корпусе, там сказали, что вы в оранжерее. Когда вы днем вернулись, я вас, видно, не заметил.

Я, встревожившись, развернул записку. В таких ведь случаях сразу недоброе приходит на ум. Разобрал не сразу, буквы сливаются. Вижу, почерк, вроде, Ахняфа Кирея. "Мустай, мы из башкирской дивизии возвращаемся. В Союзе писателей взяли твой адрес и сразу сюда побежали (вообразить картину бегущего Ахняфа, всегда величественно-медлительного в движениях, можно было только с большим трудом). Если сможешь, вечером приходи к нам. Даян, Кирей".

Адреса, указанного ими, теперь уже точно не помню. Где-то возле Таганки дом. В казарму я заходить не стал, так, с мешком на спине, и повернул обратно. Летний день долог. Особенно сейчас. Солнце только-только пошло на закат. Трамваи в Москве ходят. Ехал долго, пересаживаясь с одного на другой. Сойдя с трамвая, где-то спрашивал, где-то шел по догадке, но улицу нашел легко. Но дом - измучился, пока нашел. Все время где-то рядом хожу. А он в глубине двора, двухэтажный, деревянный, за большим домом прятался. Нажал на звонок. С верхнего этажа спустилась пожилая женщина, открыла дверь. Когда поднялись, она показала на одну из дверей, сама направилась в другую сторону. Не стучась, распахнул дверь и вошел, как к себе домой. Два солдата встретили младшего лейтенанта по стойке смирно. Поначалу я даже растерялся. Явь это, сон? Явь! Они самые. Целехонькие. А ведь между разлукой и встречей два года жизни прошло. И каких года! Обнялись, постояли, душа наполнилась. И слов сразу не найдешь. К тому же Даян подавленный какой-то.

Но отвинтили пробку у алюминиевой фляжки, и языки развязались. Не желая радость встречи омрачать с первых же минут, об одной горестной вещи они мне сказали не сразу. Вдруг Кадыр Даян отвернулся в сторону и тихо заплакал.

- Так ведь, Кадыр-агай, и я заплачу, - сказал я, - и у меня душа через край...

- Ты не плачь, я один поплачу.

Кирей рассказал о его горе:

- Весть получили, его жена в Уфе погибла. Какой-то взбесившийся офицер-тыловик застрелил ее.

Как утешишь? Нет таких слов.

Кадыр Даян - человек чувства. Облегчил слезами душу и снова вступил в разговор. А о чем говорили, сейчас уже не помню. Я стихи, на фронте написанные, прочитал. Быстро прошла короткая ночь. Уже светать начало, когда раскинулись мы втроем на полу и часок вздремнули.

Я проснулся, когда лучи солнца со звоном стукнулись в оконное стекло. Да, мгновениями и лучи звенят. Рядом лежат два близких моей душе человека. Два друга. Посмотреть, так ничего особенного не случилось. Если же покрепче задуматься, удивительное это событие! Они могли на день припоздниться, и я еще вчера мог уехать, и не "мог", а должен был уехать. Но судьба по-своему распорядилась, нам встречу назначила.

Товарищи проводили меня до Таганской площади. Там попрощались. Я зашагал к вокзалу. Назад не оглядывался. Воин, когда уходит на войну, назад смотреть не должен. Есть такая примета.

Уже через много лет услышал я от Ахняфа такие слова: "Смотрим мы тебе вослед, идешь, шагаешь вразвалку. Ну, коли так уверенно ступает, не рухнет, не упадет, живой вернется, сказали мы".

...Случается, две летящие навстречу друг другу стрелы и стукаются наконечниками, если какая-то волшебная сила заранее назначит такое.