Покончив с Насончиком, в конце июля перелетели вертолетом на лесотундровую реку Баеково, левый приток Большого Анюя, примечательный обильной рыбой и сердоликовыми пляжами. В верховьях Баеково — типичная предгорная река с каменистым дном и крутым правым берегом, разделяющая плоскогорье к югу от нее и необъятную озерно-болотную низину к северу. На всем 200-километровом протяжении реки на ней нет ни одного постоянного двуногого обитателя. Это не единственная река на низменном левобережье Большого Анюя, но у людей, составлявших здесь топокарту, явно не хватало фантазии, все речки имеют одно и то же название, отличаясь номерами — просто Баеково, Баеково- Первая, Баеково-Вторая.

Первая стоянка разбита на широкой галечной косе, на которой в косых лучах закатного солнца стоп-сигналами светятся многочисленные сердолики, однотонные, блочные — словно собранные из кусочков всех оттенков красного, розового и желтого цвета, концентрически-полосчатые, горизонтально-слоистые. Преобладает вишнево-красный оттенок. В их рисунке при небольшом воображении можно узреть извержение вулкана, солнечный круг, закатное небо. Словно окаменевшие пейзажные фотографии далеких эпох рождения этих чудесных камней. Обрывы реки сложены полого залегающими туфопесчаниками и обильно пиритизированными черными сланцами, перекрытыми знакомыми по Омолону льдистыми лессовидными супесями. Базальтов, в пустотах которых образуются сердолики и агаты, здесь нет. Источник самоцветов находится южнее, за рамкой нашего района.

Вскоре Виктор по прошлогодней привычке затевает трехдневный поход. У меня при одном упоминании о таком намерении раздувает ноздри, как у застоявшегося рысака. На аэрофотоснимках к северу от реки Баеково видны светлые полосы, похожие на выходы скальных пород, а на имеющейся геологической карте, составленной в основном силой мысли, ничего похожего нет. И мы отправляемся выяснять, насколько верна мысль предшественников. Сразу выясняется, что тут никто из геологов до нас не ходил. В каждом овражке торчат, словно зубья от пилы, коренные стенки, сложенные песчаниками и сланцами, кое-где с прожилками кварца. Далеко впереди за десятки километров виден светлый обрыв, похоже, в борту Баеково-Второй, явно не из супесей или суглинков. Эти белые скалы интригуют нас все два с половиной дня пути к ним. Но сначала мы идем в сторону от обрыва — установить границу выходов коренных пород.

Первый ночлег проходит на берегу безымянного озера, явно рыбного, судя по обилию гагар. Вечером эти крупные птицы, размерами и формой напоминающие птеродактилей, взлетают на манер гидросамолетов, с долгим разгоном по воде и кружат над озером с упорством пограничников, преследующих нарушителя. Всю ночь сон, и без того зыбкий на холодном ложе из лиственничных веток, прерывается их пронзительными криками, похожими то на истерический плач, то на мяуканье, то еще черт знает на что.

На следующий день идем на восток, цепляя крайние северные островки выходов коренных пород. На третий день светлая стена, теперь уже без сомнения в правом борту Баеково-Второй, приблизилась настолько, что можно разглядеть изваяния кекур — «каменных людей» по-чукотски, причудливых изваяний, вытесанных из скального монолита ветром, водой и силой тяжести. И вот можно скинуть рюкзаки на камни, еще не тронутые ни одним геологическим молотком. Скала сложена гранодиоритами, прорывающими те же туфопесчаники. На первый взгляд ничего рудного в обрыве нет, но это лишь небольшой выход коренных пород среди обширной болотной низины. В шлиховых пробах, промытых нами на галечной косе речки под скалой, минералоги потом обнаружили знаки киновари и крупинку платины, неизвестно как здесь оказавшуюся, — вроде бы здесь не та породная ассоциация.

В лагерь возвращаемся уже впотьмах, время от времени плюхаясь в ямы на месте оттаявших ледяных жил. Ориентиром в темноте служит видимое издалека зарево от запаленного нашими друзьями завала древесного плавника на берегу реки. Выйдя, наконец, к «родному дому», обнаруживаем, что к огню лучше близко не подходить даже с разумной целью обсохнуть после купания в ямах. Гальки вулканических стекол под кострищем нагрелись докрасна и стреляют бритвенно-острыми осколками на добрых полсотни шагов.

Правобережье реки Баеково, в отличие от левого берега, носит явные следы недавнего геологического внимания. Плато, покрытое непроходимой чащей «карандашника» — мелкой поросли лиственницы на месте старых горельников, местами настолько густой, что брошенная пачка «Беломора» не долетает до земли, рассечено по сети 2х2 километра бульдозерными просеками. На их пересечениях остались следы буровых установок — шламовые отстойники, ящики с невывезенным керном. Ткачев недрогнувшей рукой набирает из ящиков образцы и пробы коренных пород, иным путем нам недоступные. Здесь не так давно хозяйничала Анюйская геологоразведочная экспедиция из Билибино, в ту пору богатая и могучая.

В августе от истоков реки начинает движение вниз, поближе к зимовальным ямам, бесчисленное количество нагулявших жирок хариусов. Нигде я не видел таких крупных экземпляров — до полутора килограммов.

В один прекрасный вечер у меня вышел конфликт с представителем местной пернатой фауны. Крупной полярной сове (они вообще крупные, а эта была — почти гарпия) зачем-то вздумалось пикировать на мою голову в ста метрах от лагеря, когда я мирно шел с лопатой в руках после рытья расчистки. Поначалу я даже залюбовался хищной птицей, когда она поднялась в сумеречное небо над черной стеной деревьев и в последних лучах солнца стала розовой. Сделав круг, сова вдруг ринулась прямо на меня. После первого пикирования, обдав волосы упругим свистящим ветром от распростертых на полтора метра крыльев, птица пошла на второй заход. Пришлось энергично отмахиваться лопатой. Добежав до палатки, вытащил оттуда ружье и в горячке, не целясь, пальнул по моему преследователю, продолжающему кружить в небе. Сова резко развернулась и ушла в заросли. Надеюсь, я ее просто отпугнул, не причинив вреда. Жаль, если пострадал такой великолепный экземпляр. До сих пор теряюсь в догадках, чем моя голова ей так не понравилась.

Изучив верхнюю часть реки, загрузились на лодки и поплыли вниз. Вскоре галечные пляжи и перекаты, зажатые в лиственничном мелколесье, закончились, пошли глинистые берега, поросшие высокими лиственницами и тополями, иные в обхват. Дно реки провалилось на неведомую глубину. Проплывая в почти стоячей воде омутов, в хорошую погоду видишь, как солнечный блик в глубине 5-6 метров играет на макушках притопленных лиственниц, ушедших тяжелыми корневищами на дно, жутковатых своим сходством с раскинутыми корявыми конечностями подводных монстров. Река здесь похожа на котел, при ширине не больше 15-20 метров имея такую же глубину.

Наступившее бабье лето высоких широт ярко раскрасило лес на берегу, и в закатные часы последних теплых дней спокойная вода омутов превращается в расплавленное золото и пурпур. Заросли шиповника по берегам наполнились рубиновым свечением кисловато-сладких, полных мякоти ягод. Зачарованное безмолвие лесной красоты нарушается лишь плеском весел и взлетающих с воды гагар и утиных стай. Из гнезда размером с охотничий лабаз с могучей береговой лиственницы на нас смотрит огромный черно-белый орлан…

Вскоре наше движение ограничилось несколькими километрами в день. Река оказалась сплошь перегороженной нагромождениями упавших тополей, осин и лиственниц. Пришлось действовать по обстановке — где позволял берег, перетаскивать груз и лодки волоком, а чаще искать слабину в завале и усердно прорубать и пропиливать проход в стене из стволов.

Потом рослый лес по берегам уступил место густым зарослям невысокого тальника и «карандашника», изобиловавшим зайцами, завалы по реке заметно поредели. Здесь нас начинает неплохо подкармливать имеющаяся у нас старенькая сеть. Несмотря на обилие в ней дыр, в наше меню ежедневно входят нагулявшие вес сиги, чиры и их икра. Однажды четвероногий член нашей команды, с энергией экскаватора разрыв глину на берегу речки, «раскулачил» припасенную выдрой рыбную заначку. Рыбы в кладовой оказалось столько, что пришлось Кучуму поделиться с людьми. Перед слиянием Баеково-основной с Баеково-Первой река вливается в широкое озеро с плоскими травянистыми берегами, где течение совсем останавливается. Здесь пришлось усердно подналечь на весла. На мгновение вдруг показалось, что откуда-то справа порыв ветерка принес звуки музыки, абсолютно неуместной в этой наиглушайшей глухомани. Самое интересное, что мне снова мерещится песенка про «мулатку». Решаю, что это опять с устатку, и гребу дальше, ни с кем не делясь своими ощущениями.

За озером сквозь зависшую в воздухе серую морось уже угадывается стена обрывов таинственного места, названного билибинскими геологами Баековским выступом. Это остров скальных пород среди моря мерзлых супесей и суглинков. Сюда мы стремимся с особым нетерпением. В туфопесчаниках выступа, пропаренных когда-то влажным подземным жаром, нашими предшественниками установлено повышенное содержание золота. Живо вспомнились рекомендации егеря Семена Тельника как следует пошлиховать речной песок Баеково-Первой. А еще не терпится посмотреть, что это за непонятные молодые базальты на берегу этой речки, отмеченные предшественниками. На выходе из озера течение убыстряется, вода становится мелкой, сквозь нее просвечивает щебень коренных пород. Возле ближайшего скального прижима останавливаемся и разбиваем лагерь. А на дворе уже 1 сентября.

Обустроившись, начинаем работу. Антон и я на пару ежедневно продираемся через непролазные дебри Баеково-Первой, исполняя рекомендацию Семена Тельника. С первой же пробы екает под ложечкой. На желобке лотка поблескивают хорошо различимые крупинки золота. Егерь явно знал, о чем говорил. Дно речки выстлано яично-желтым дресвяным песком, синей и голубой пластичной каолиновой глиной, необычными для местного кайнозойского разреза. Щебень песчаников перемешан с черными обломками окаменевшей древесины, блестящими, как антрацит. Чем выше по реке, тем приметнее знаки золота на дне лотка. Наконец, попадаются весовые пластинки, самые крупные из всех, намытых нами в этих краях. Выше по течению, уже на рамке листа нашей карты, на дне реки постепенно исчезают желтые пески и синие глины с остатками черной древесины, а вместе с ними мельчают и исчезают знаки золота. И то, и другое закончилось на отходе реки от Баековского выступа — явного источника древних пород и золота.

На одном из обрывов террасы Баеково-Первой, в двух километрах от ее устья, мы нашли то, что билибинские геологи определили как молодые шлаковые лавы базальтов. Здесь действительно залегает небольшое тело пород, поразительно похожих на черные пузыристые шлаки с обычной котельной. Они бронируют бровку обрыва и нависают козырьком над слоями ярко-желтых песков и синих глин, точно таких же, как и на дне реки. В песке мы нашли растительные остатки с хорошо сохранившимся рисунком листьев. Глина на контакте со шлаками обожжена до облика и прочности красного кирпича. Вскрыв расчистками закрытое наносами продолжение контакта шлаков и глин, обнаружили тонкий пласт каменного угля, еще более усиливший сходство этого берега с отвалами поселковой котельной.

После получения химического анализа «базальтов» выяснилось, что это не магматические породы. Нет в природе таких с содержанием кремнезема 35%, столько же оксида алюминия, остальное — окислы железа и марганца. Сопоставляя положение черных пузыристых пород с таковым у пласта каменного угля, мы пришли к выводу, что это и вправду шлаки, только не техногенные. Так довелось столкнуться с «гореликами» — продуктами подземного пожара по угольному пласту. Растительные остатки позволили определить возраст толщи — граница мела и палеогена, что-то около 65 миллионов лет.

Уже спустя много лет, несколько поумнев от прочтения умных книг с сенсационными идеями, мы сообразили, что надо было бы отправить пробу этих пород на определение концентрации иридия. Есть такое геохимическое явление в минеральной природе — иридиевая аномалия планетарного масштаба в отложениях как раз на границе мела и палеогена, связываемая с падением астероида. Этот небесный посланец оставил незаживший шрам на Земле в гигантском кратере Чикксулуб на мексиканском полуострове Юкатан, предположительно истребил всех динозавров и расчистил дорогу млекопитающим. Может быть, и тот пласт угля на Баеково-Первой неспроста загорелся? Но, увы, хорошая мысль часто приходит в голову с большим опозданием. Или, не застав «никого дома», уходит обратно. К тому же в этой красивой гипотезе есть слабое место — уж очень не близко от юкатанских джунглей течет река Баеково-Первая.

А с золотом мы так толком и не разобрались. Очевидно, что источником выявленного нами шлихового ореола в Баеково-Первой являются древние осадки в южной части Баековского выступа, по облику напоминающие кору выветривания. Но при выветривании каких пород образовались эти пески и глины, откуда в них пластинки золота размером в несколько миллиметров и вообще насколько они золотоносны, осталось тайной. Однако надо ведь что-нибудь и далеким потомкам оставить, вдруг когда-нибудь кто-то все же доберется сюда. А может, и черт с ним, с этим золотом, — лучше пусть хоть здесь останется нетронутое безлюдье.

Покончив с Баековским выступом, плывем дальше. На равнине левобережья Большого Анюя наша речка часто делает петли, то и дело почти возвращаясь к давно пройденной точке.

Приближаясь к устью реки, приходится все энергичнее орудовать веслами, чтобы двигаться: течения почти не заметно. В середине сентября стремительно начали надвигаться холода, выпал снег, так что без движения и не усидеть на обмерзающем «облучке». С каждым днем шире становится полоса заберегов, перед подходом к берегу приходится тщательно обламывать веслами лед. Наша дырявая сеть продолжает исправно питать нас деликатесами. Меню разнообразят утки всех видов, существующих в природе. У водоплавающих начался отлет на зимние квартиры.

Чем ближе к Большому Анюю (по-чукотски «анюй» — заяц), тем больше в прибрежных тальниках зайцев. Раздолье для Кучума, неустанно с утро до вечера гоняющегося за длинноухими, то и дело бестрепетно переплывающего замерзающую реку. В один прекрасный день я составил ему компанию — в смысле купания. Сидя на покрытом тонкой льдистой коркой носу лодки, размахался для разогрева веслом, увлекся и наклонился глубже, чем следовало. И плавно соскользнул в воду. Будучи и так продрогшим на бодрящем встречном ветерке, особого удовольствия от купания не испытал. Пришлось делать незапланированную высадку на берег, разводить костер, рыться в рюкзаках в поисках запасной одежды. После этого господа ИТРы пообещали мне специальный приз, если до окончания сплава я больше не окажусь в воде. Через полгода, в разгар моей дипломной страды я получу из Черского бандерольку, в которой обнаружу плитку шоколада с росписями на обертке моих соратников и пояснением, что сей презент — за то, что за последнюю неделю сплава ни разу не свалился с лодки. Что и говорить — с юмором у моих друзей все в порядке.

Наши ночлеги становятся все более дискомфортными. Каждый вечер, обломав веслами прибрежный лед, наскоро утолив зверский голод ломтем хлеба с икрой, приступаем к борьбе за ночное выживание. Приходится наскоро разгребать снег, чтобы ставить палатку не в сугроб, потом соорудить некоторое подобие нар, протопить печку, нажарить запас рыбы или дичи на следующий день. В быстро наступающих сумерках все приходится делать быстро, движения становятся порывистыми. Однажды таким порывистым движением я поддел в темноте ногой котел с только что сваренной ухой, выслушав потом немало весьма нелестных слов в свой адрес. Утром по морозцу столь же порывистые сборы, обламывание окрепшего за ночь льда, и снова — в путь!

Однажды во время обеденного отдыха нас изрядно позабавила неудачная, хотя и упорная заячья охота Кучума. Пристав первым к берегу — узкому перешейку между рекой и небольшим круглым озером, я принялся разводить костер. Пес крутился возле ног, вдруг поднял голову, принюхался и стремглав рванул в заснеженные заросли. Лай и треск кустов обозначили путь преследуемого зайца вокруг озера. Не успел я поставить котелок на огонь, как, заяц, сделав полный круг, вылетел прямо на меня, проскочив в метре от костра. По пятам за ним — Кучум. Поглядев им вслед и пожелав нашему четвероногому другу удачной охоты, я продолжил свою возню возле костра. Через несколько минут ситуация повторилась, на этот раз заяц и его преследователь чуть не сбили котелок с подвески.

Поднявшиеся к огню мои спутники не успели посмеяться над незадачливым охотником, как заяц вылетел в третий раз, учинив на нашем биваке изрядный беспорядок. Азарт преследования передался от Кучума и нам. Как по команде, распластались мы на снегу, надеясь схватить в прыжке неуловимого длинноухого, но кому дано поймать ветер! Потом лай затих, а минут через двадцать явился и обескураженный Кучум, тяжело дыша после напрасной погони. Пришлось ему на этот раз довольствоваться косточками от нашего обеда.