Мы снова плывем среди плоских колымских берегов, едва различимых с фарватера. Река щедро бросает под киль моторки десятки километров простора, освещенного и зачарованного фиолетовыми, оранжевыми и багровыми всполохами марсианских закатов в августовском небе. Наша цель — река Анюй. Недалеко от устья этого второго по величине правого притока Колымы наблюдаем забавное зрелище. Песец деловито пересекает трехкилометровую гладь Реки с непринужденностью бывалого пловца, которому такой заплыв — обычное дело. Из любопытства останавливаем лодку прямо перед острым носом его треугольной мордашки. Он возмущенно тявкает, раздраженно гребет в обход лодки и плывет дальше, теряясь в барашках речных волн. Мышей с зайцами и куропатками, что ли, ему мало на левом берегу, зачем так нужно на правый? Не иначе, как к своей песцовой зазнобе.

На Анюе наши силы перегруппировываются. Антон улетает на север от Черского, в желтые от лишайников и прошлогодней травы каменистые холмы между речками Сухарной и Каменушкой. Здесь он должен заверить проявление россыпного золота в ручье Перистый, которое он открыл в прошлом году. Взамен получаю нового труженика — дипломника из Львовского университета Богдана, он же Боря. Так я и не узнал, как его в точности звать, поскольку он отзывался на любой вариант. Этот упитанный и общительный, несколько вальяжный и самоуверенный парубок обладал явными задатками комсомольского функционера, каковым он и стал впоследствии в родном Львове. Не исключено, впрочем, что Борин конформизм привел его ныне совсем к другим крайностям. Помнит ли он Колыму?

Просто Анюем (Зайцем по-чукотски) река называется ниже слияния Большого (левого) и Малого (правого) Анюев. Оба Анюя необыкновенно интересны и красивы. На левобережье Большого Анюя располагался когда-то богатый прииск Дальний, а в верховьях Малого Анюя — поселок Билибино, «Бильбао» на местном сленге. Эрудированному обывателю он известен, как место самой северной в мире АЭС, а геологам и горнякам — как вотчина Билибинского ГОКа, в ту пору одного из крупнейших в стране золотодобывающих предприятий. С тех пор эти некогда сказочные россыпи, воспетые Олегом Куваевым в «Территории», большей частью исчерпаны, а вот до богатейшего жильного месторождения Каральвэем, давным-давно разведанного, так ни у кого руки и не дошли. Обе реки судоходны на 500—600 километров. На Малом Анюе в 40 километрах от слияния рек стоит рыбацкий поселок Анюйск, в котором мы нашли приют на неделю.

На Малом Анюе причудливы правые берега, сложенные «едомой». Вытаивание грунтовых льдов в обрывах привело к образованию протяженных колоннад, отдельных столбов, часто с шаровидными и грибообразными вершинами, иногда поразительно похожих на изваяния идолов. Жаль, что оттаявший суглинок — неустойчивый материал, и эти замечательные творения непревзойденного скульптора и архитектора Природы на глазах шумно рушатся в подмывающий их речной поток. Если приходится проплывать или проходить под такими «колоссами на глиняных ногах», то лучше делать это, не поднимая глаз, чтобы не нарушить хрупкое равновесие грунта неосторожным взглядом. Во всяком случае, так спокойнее.

Нередко из талого грунта вываливаются или вызывающе торчат наружу кости крупных млекопитающих — гигантов плейстоцена. Нашим предшественникам доводилось находить здесь останки пещерных львов и медведей, шерстистых носорогов и верблюдов, лошадей и бизонов. Знакомый рыбак рассказывал, как однажды увидел в уступе торчащий бивень мраморной окраски и прекрасной сохранности, натуральной «слоновой кости». Пилы в лодке не было, он помчался за ней в поселок, а когда вернулся, то обнаружил лишь аккуратный спил бивня вровень со стенкой, как говорят плотники, «под лицо».

На южной рамке нашей карты Шура Фролов нашел по-над самым урезом воды выход древних сцементированных галечников, наполовину сложенных полуокатанными кусками черно-розового окремнелого дерева, красивого в полировке своим тонким концентрическим рисунком замечательного поделочного камня. А Леха Доровской, пройдясь с лотком по галечным косам и отмелям, установил сплошную зараженность ее низовья пластинками золота размером до двух миллиметров. Это шлейф выноса металла из богатых верховьев общей протяженностью в сотни километров. Будь эти речные косы где-нибудь на Урале, всю долину Малого Анюя давно бы перепахали. Но, может быть, и до Анюя когда-нибудь дойдет дело.

Скальные обрывы Большого Анюя сложены щелочными лейцитовыми базальтами — индикаторами гигантского рифтового раскола восточной окраины Палео-Азии в меловом периоде, создавшего здесь в ту пору некоторое подобие современного Красного моря. Нашими пробами в базальтах обнаружилась повышенная концентрация меди, лишь в несколько раз меньше промышленной. Когда любой наугад взятый кусок камня в обширном районе оказывается обогащенным каким-либо металлом в сотни раз по сравнению со средним содержанием в горных породах Земли, это верный признак того, что в этом районе затаилось приличное месторождение, а, может, и не одно.

В изученном нами районе междуречье Большого и Малого Анюев представляет собой низменную озерно-болотную равнину, изрезанную старицами, заросшую низким ивняком, березкой и осокой. Лишь кое-где островки лиственниц. Сухие поляны сплошь покрыты синим ковром спелой голубики. На озерах и болотах находят приют лоси и водоплавающие птицы. Лебеди на озерах вдали от людной реки совершенно непуганые, видимо, их не трогают, в отличие от настороженных уток, которых можно стрелять только влет. Звериная тропинка по галечному берегу старицы со свежим медвежьим следом приводит к забавному натюрморту — лежащему на земле старому лосиному рогу, в вогнутость которого навален парящий в прохладном вечернем воздухе медвежий помет, сплошь состоящий из полупереваренной голубики. Словно в ночной горшок! Трудно поверить в случайное попадание, мишка явно был еще тот шкодливый шутник.

В Анюйске, населенном в основном чукчами и метисами, нас приютил седой, как лунь, сухой русский старик Гоша, одиноко живший в чистеньком домике на окраине поселка. Отыскал его опять же Варлашин, наделенный талантом всюду находить друзей и вообще людей, способных помочь. Мы не расспрашивали у деда Гоши, что за судьба обрекла его на одинокую старость на краю света, чувствуя, что не очень веселая. Нас он принял с немногословным радушием, и в звездные ночи позднего августа, нередко с легким морозцем, расстеленный на чистом полу натопленной горницы спальник согревал и убаюкивал гораздо лучше, чем на галечном берегу.

Последний мой маршрут на Малом Анюе (опять на левобережье, будь оно неладно!) по сложившейся традиции оказался изматывающим. Однако его финал, благодаря близости поселка, оказался необычным.

Намаявшись по болотам, вымокнув по пояс, истерев ноги сырыми портянками, поздно вечером бредем с Богданом по раскисшему зимнику, сплошь залитому водой. Единственная отрада за весь день — неплохо пострелял по уткам, с десяток жирненьких осенних тушек лежит в рюкзаке к ужину. К вечеру, как это часто бывает в ясные дни августа, заметно похолодало, похоже, дело к заморозку. Согревает лишь мысль, что стоит преодолеть еще три километра до ожидающей нас лодки, а она привезет в натопленное чистое жилье. Непривыкший к мокрым сапогам Боря всю дорогу канючит, вот бы, дескать, сейчас стакан водки для сугреву. Цыкаю на него, а сам думаю о том же.

Ближе к берегу грунт становится сухим и твердым, идти уже легче. В небе зажглись первые звезды, изо рта при дыхании идет пар. И тут издалека до моих ушей доносятся звуки, напоминающие надрывное пьяное пение. Спрашиваю Богдана, не слышит ли он что-нибудь. Боря вслушивается и говорит: «Вроде орет кто-то». Скоро ясно различаются чьи-то громкие обращения к морозу с настойчивой просьбой не морозить просящего и его коня. Кто-то идет нам навстречу. Про себя я думаю, кому бы это понадобилось тащиться на пикник в болото, да еще на ночь глядя. Вот уже видны двое мужиков. Один норовит упасть, другой поддерживает его левой рукой, правую у него оттягивает двадцатилитровая канистра, при этом он старательно выпевает про жену — ой красавицу. Если сбивается, запутавшись языком, то возвращается к недопетому месту и добросовестно повторяет его. Наконец, расстояние между нами сближается до нескольких метров.

Мужики настолько ошеломлены внезапным появлением в поле зрения двух грязных и мокрых незнакомцев, что вроде даже немного трезвеют. Мы тоже разглядываем их с недоумением. У обоих простецкие курносые голубоглазые русские лица, оба среднего роста, худощавые и жилистые. Несущий канистру ставит ее на землю, там туго плещется какая-то жидкость. Угадав во мне старшего по ранжиру, он спрашивает: «Ты кто?» Другой, вдруг встрепенувшись, заявляет: «Ты похож на моего двоюродного брата, как две капли воды. Тебя случайно не Юрка зовут?» Мы с Борей объясняем, кто такие и что тут делаем. Тот, что потверже стоит на ногах, вдруг спохватывается, видя наш жалкий облик, и командует своему спутнику: «А ну доставай кружки, угостим ребят!» Через полминуты мы жадно пьем прохладную водку из канистры, каждому по полной кружке. Заесть нам дают ломти свежайшего черного хлеба и по помидору. Тот, что помоложе и стоит на ногах похуже, продолжает умиляться моим внешним сходством с его кузеном — «Ну, вылитый Юрка!» На мгновение даже мелькает любопытное желание взглянуть на моего двойника, живущего на Анюе.

Потом я вежливо интересуюсь, куда это они направляются в такое позднее время. Старший степенно объясняет: «На Константиновский яр. Там наша сенокосная бригада. Несем ребятам водки». В голове у меня проносится — Константиновский яр, это же на Большом Анюе, почти 30 километров отсюда. С некоторым недоумением спрашиваю, как же они пойдут впотьмах через болото, да еще немного выпивши. Мой вопрос явно задевает самолюбие сенокосчиков. «За кого ты нас принимаешь, мы всегда так ходим», — гордо отвечает старший. Потом они еще немного налили нам, выпили сами, и мы разошлись в разные стороны, пожелав друг другу счастливого пути. По дороге мой студент недоумевает: «Лодки у них, что ли, нету на Большой Анюй сплавать? Пешком тащатся». Несомненно, лодка есть, как у всех двуногих обитателей северных рек. Но, похоже, этим чудакам нравится именно так. В эйфории, пешком, на ночь глядя.

После нежданного допинга по телу разливается тепло, ноги несут, забыв про усталость. В лодке хвастаемся Варлашину, что нам сегодня перепало водки. Варлашин загадочно хмыкает. В доме у деда Гоши выясняется, что нас ждут еще пять бутылок. Богдан торжественно возглашает: «Сегодня день исполнения желаний».

Наскоро разделав часть уток, обжариваем их в масле. Нынче к водке у нас есть маринованные болгарские огурцы и венгерский горошек. Гоша от выпивки отказывается, а вот трапезу делит с нами с удовольствием. Похоже, его жизнь не часто балует таким обильным застольем. Возле весело потрескивающей печки водка вместе с мясом поглощается без всяких ощутимых последствий. Почти, как компот или томатный сок. Даже становится досадно: стоило ли ее изводить просто так, без малейшего намека на эйфорию? После застолья я сажусь записывать маршрут, а мои спутники уходят знакомиться с ночной жизнью Анюйска. Вскоре они возвращаются, разочарованные отсутствием таковой. Варлашин машет рукой со словами: «А, не очень то и хотелось!» И мы ложимся спать.