В начале мая 1989 года знакомый обэхээсэсник обратился ко мне с предложением «прогуляться» с ним в один золотой распадок с репутацией маленького местного Клондайка: по процессуальным правилам ему нужен был независимый понятой при пресечении незаконной добычи золота, о которой он получил агентурную наводку. Трудно передать противоречивость чувств в моей душе после такого предложения — и заманчиво было посмотреть самому на этот таинственный промысел «в натуре», увидеть эту затерянную в горах знаменитую долину, а с другой стороны — быть соучастником судебной расправы над людьми… В конце концов я отказался — скоро, мол, на полевые работы, а у меня еще теплица не достроена, молодая жена пилит, и т.д. и т.п. А зная настойчивость и неотступчивость милицейского знакомого, предложил ему в компаньоны дружка Гришу — дескать, тот холостой, делать ему нечего, парень выносливый, неробкий, надежный. Гришка и согласился, тем более что уговор был на два дня — «машина привезет и отвезет».
До сих пор горько сожалею, что отказался тогда и не пережил самолично той удивительной трагикомедии в весенних горах. Знать бы заранее, как оно обернется…
Гришка появился лишь через пять дней, исхудавший, делано рассерженный, втравил, мол, меня в эту переделку, а у самого в сияющих глазах пляшут веселые чертики от избытка эмоций необыкновенного приключения.
Милицейский «уазик» и вправду подвез «группу захвата» в числе двух оперов и Гришки в придачу, но не в саму долину («Как можно, вспугнем ведь!» — сказал старший), а в смежную с ней, отделенную от заветного ключа (с подходящим названием Укромный) широким заснеженным перевалом. Идти к месту операции пришлось несколько часов по весеннему насту, проваливаясь по брюхо, взмокнув до нитки, изрядно вымотавшись. Наконец уже под вечер подошли к бровке обрыва над долиной, увидели внизу зимовье, установили наблюдение. Долго смотрел старший опер в бинокль, хотя и так было видно, что в распадке никого нет, никто не кайлит оттаявший сланец в русле речки. Выругавшись (ложное, выходит, предупреждение!), решили все же подойти к зимовью, посмотреть на следы и вообще оценить ситуацию. Да и сил на обратный рывок по снегу уже не было, а тут какое ни есть, а жилье на ночлег. Спустились по крутому склону, пошли вдоль черной русловой проталины среди сугробов. Полное безлюдье, какое только может быть в заснеженных горах.
Подошли вплотную к зимовью — маленькому бараку с печной трубой, оставшемуся от некогда работавших здесь старателей, и в недоумении переглянулись: никого нет, а вроде дымком тянет. И тут дверь приоткрывается и из нее навстречу остолбеневшим операм с рычанием и истошным лаем на всю долину выскакивает собака, а следом за ней на пороге появляются три небритые физиономии; у одного в руках двустволка. И тоже остолбенели при виде внушительных фигур в пятнистых комбинезонах и автоматами Калашникова в придачу.
Немая сцена. Декорации — черно-белый пейзаж: скалы, сугробы на залесенных склонах ущелья, старый барак и вечерняя снежная завеса в воздухе, обычная для северных гор в это время года.
Однако после секундного замешательства один из обитателей зимовья, по повадкам — лидер, аккуратно отложил ствол в сторонку, картинно раскинул руки и чуть нараспев воскликнул: «Ка-а-ки-ие люди! Трепать мой лысый череп, Анатолий Григорьич, какими судьбами?!» И с нескрываемой иронией, явно чувствуя себя хозяином положения, добавил: «Ну заходите, гости дорогие, мы тут — порыбачить, поохотиться, сегодня вот сохатого завалили, мясо приволокли, отсыпаемся с устатку». Насупленный старший опер, пытаясь сохранить лицо, сурово изрек: «А вот сейчас мы найдем здесь ваши кайлушки с ломиками и пришьем незаконную разработку недр».
— Помилуй бог, что ты такое говоришь, Григорьич! — отвечает оперу старший из мужиков, по всему, давний его «клиент». — Тут этих кайлушек с ломами исстари без счета валяется, на роту хватит. Какие из них наши, как ты распознаешь?
Ничего не осталось обескураженным операм, как принять приглашение. В зимовье спартанская обстановка: печь, сваренная из железной бочки, широкие дощатые нары вдоль стены, такой же дощатый стол, два маленьких оконца (позже этот приют для вольных приискателей кто-то сжег).
Живо растоплена печь, шкворчит сковородка с лосиной печенью, дело к ночи, за порогом запуржило. Дружно поев, улеглись спать. Опера — в левом углу, нелегальные золотоискатели — в правом, Гришке пришлось лечь посередине в качестве разделительного барьера. Сюжет — как в рассказе Брета Гарта о золотой лихорадке на диком Западе: на одном ранчо застигнутые непогодой шериф с командой и банда, всем хочется дожить до рассвета, оттого и перемирие.
Из-под нар скалит зубы и сдержанно рычит на пришельцев волкообразный пес, пахнет свежим звериным мясом, в углу шушукаются и тихонько посмеиваются вольные добытчики. Перед тем, как улечься, старший опер грозно предупреждает: «Сплю я чутко, автомат у меня под рукой. Чтоб не баловать мне!»
«Какое баловство? — отвечают ему. — Утром встанете, а уж тут и сковородочка будет горячая».
И действительно, поутру проснулись от шипения мяса на сковородке. Опять дружно за одним столом поели. При свете Гришке удалось рассмотреть повнимательнее этих людей — крепкие, жилистые, неробкие мужики с недельной щетиной, старший — в тельняшке, с татуированными руками.
После завтрака старший говорит: «Ну что, гости дорогие, пора и честь знать». И действительно, что теперь остается делать? Ясно, что обитатели зимовья, пока достоверно не убедятся, что пришельцы убрались восвояси, за дело не примутся. А скорей всего, и вовсе уйдут в другое место, может, не такое «уловистое», но зато не засвеченное.
Собрались и пошли обратно той же дорогой, по своему вчерашнему следу. Вышли к месту, где осталась ждать машина, а ее и след простыл. Полдня ждали — нет никого. Хоть назад в зимовье возвращайся. С отчаяния решили идти на ближайший таежный участок геологоразведчиков — 20 километров по раскисшему бездорожью. К вечеру добрались. На участке начальства нет, рация не работает. Когда придет ближайший транспорт, местные работяги не знают. Скорее всего, не скоро. Пешком до трассы — 60 километров. Делать нечего, пошли. По дороге еще раз заночевали на участке одной старательской артели. На следующий день вышли к берегу Неры. Лед еще не идет, но поверх его катит поток талой воды. С грехом пополам, вымокнув до пояса, перешли верховодку вброд, обсохли у костра и на остатках сил вышли к трассе.
На обочине трассы люди в грязной униформе, да еще и с автоматами, у водителей попутных машин желания подвезти почему-то не вызывали. Пришлось Анатолию Григорьевичу выходить наперерез «КамАЗу», с картинно вскинутым над головой автоматом. Почти как Че Гевара. Первый остановившийся водитель согласился взять только одного. Отправили с ним Гришку. Так закончилась его милицейская одиссея.