Улицы недавно были присыпаны свежим белым снегом. Но было очень тепло. В доме на Дубнинской включили отопление, и то ли от наступившего тепла, то ли по прошествии времени все приобрело свой привычный ход. Ничего не изменилось, если, конечно, не считать новостью недавно купленный Идрисовым велотренажер, на котором он теперь непрестанно нарезал километры несуществующих дорог.

Гольдинер и Борисоглебский прогуливались пешком с припозднившегося заседания кафедры, оставляя за собой две цепочки следов: с квадратиками каблуков - Гольдинера и с квадратными носками, чуть побольше - Борисоглебского.

- Женюсь я, пожалуй, - вдруг сказал Борисоглебский, внимательно глядя под ноги на белый снег.

- На ком же? - удивился Гольдинер.

- Да на той, хорошенькой, со второй парты.

- Дубль два? - усмехнулся Гольдинер. - А с соседкой как же?

Борисоглебский задумался, будто удивляясь, что забыл рассмотреть этот вариант. А потом покачал головой и сказал:

- Нет. Слишком уж она в меня влюблена... Да и мать у нее злыдня. После Дымшица неделю не разговаривала.

Белое небо совсем потемнело.

- А знаешь, что я по всему этому поводу думаю, - сказал Гольдинер, - этот ваш Зорин убил Дымшица все-таки не совсем уж случайно.

Борисоглебский удивленно приподнял брови.

- Это тебе типичная особенность русского менталитета.

- Какая именно? - уточнил Борисоглебский, вдруг отчего-то почувствовав к Гольдинеру легкую неприязнь.

- Какая? ... Ну хотя бы такая. Он убил Дымшица, что называется, за идею. Конечно, пьяный был и все такое, это я понимаю... Он все Дымшицу хотел доказать, что этого быть не может, этой его мухи цеце, - Гольдинер усмехнулся. - А Дымшиц не соглашался. И тогда, чтобы доказать свою правоту и Дымшицу, и, главное, себе, ему ничего не оставалось сделать, как попытаться убить, и уж если не получится, то смириться. Мол, твоя правда, не разбить тебе голову вазой, дожидайся своей мухи.

Гольдинер достал сигарету и сломал ее.

- Знаешь, я даже думаю, что он ему что-то вроде спора предложил. Ну а тот, фаталист упертый, согласился... Поставили, допустим, эту вазу на край полки. Половина на весу - половина стоит. Упадет - не упадет. Вроде орла и решки... а она упала.

- Упала, - согласился Борисоглебский.

Гольдинер опять достал сигарету и на этот раз не сломал.

- Эх, все-таки до чего упертый у нас народ! Вот уж прав был крестьянский классик: как втемяшится в башку какая блажь... А так бы, глядишь, и не случилось ничего. Так бы и жили...