Я, наверное, никогда не прощу тебе, что ты отнял у меня спокойный сон и мою радость. Я бы с радостью убил кого-нибудь из нас двоих.

Я говорил тебе, что треугольников не бывает, - ты не поверил.

Я поверил в твою проницательность, но это было ошибкой - ты обыкновенный человек и делаешь больно, как все обыкновенные люди.

Я не хочу видеть тебя. Но я хочу видеть тебя каждую секунду. Это страшная и сильная привычка. И теперь хочу исчезнуть, уехать в другую страну, переселиться на другою планету!

С чего ты взял, что мы с тобой можем изменить ее судьбу? Ты не Бог, я тоже. Хотя она думает, что ты Бог.

* * *

Меня затрясло. Я швырнул несколько исписанных страниц в темноту, вырубил настольную лампу.

Трагедия разыгралась у меня под носом, а я даже не заметил ее!

Я помню, как в сумерках прошлого дня выносили Маугли, как не дали мне выдернуть нож из его спины. Помню, как в суматохе рванул Маугли на руки и побежал, помчался, полетел. Я нес его, отяжелевшего, теплого еще, спиной кверху. И нож торчал, словно свечка... Со всего маху, по самую рукоять!..

Мне казалось, что если я проведу рукой по груди Маугли, то острие полоснет по пальцам.

...Я помню, как меня настигли... как вернулся в комнату Маугли и не мог понять, глядя на подоконник: это закат или кровь?

Утром кто-то из медбратьев сообщил мне, что исчезли Ромашка и Али.

Пятнадцатилетний Али появился у нас месяца два назад.

С утра в мой кабинет, как всегда без стука, ворвался Дубинин, сверкая незаслуженными звездами на погонах, и толкнул вперед парнишку - высокого, черноволосого, черноглазого.

- Вот, Васильцев. Еще придурка тебе привез. Говорит, что он пророк.

Парень неестественно склонил голову:

- Да простятся тебе грехи твои, не уберечь мне тебя от потопа...

- О! Видал?!- возликовал Дубинин.

- Как зовут мальчика?- как можно спокойнее спросил я, хотя изнутри меня уже подергивало.

- Меня зовут Али, - уверенно произнес парнишка.

Я забыл о ненависти к Дубинину и переключился на Али: он был мне интересен. Шелковистые прямые волосы, глубокие овальные глаза, тонкие черты лица, острые плечи и длинные тонкие пальцы - таким я представлял себе дворянского юношу. Ему недоставало, пожалуй, легкого смущения с бархатцем нерозовевших щек. Хотя нет, при такой осанке и столь уверенном повороте головы это было бы не уместно.

Я отвел Али в приемную и вернулся к Дубинину.

- Что за мальчик?

- Дьявол! Маленький сатана!- прорычал тот, готовый плюнуть.- Как раз для твоей компании малолетних убийц!

- Кто это доказал? Может, ты?- я был тверд и спокоен, потому что привык.

Дубинин вцепился в меня глазами:

- Три убийства, пять изнасилований! Смотри, Васильцев, он тебе устроит явление Христа! Перевешает всех, как котят...

- Он ребенок!..

Дубинин осклабился омерзительно-желтыми зубами:

- Он маньяк, а ты идиот!

- Я провожу эксперимент, - прервал я.

- Чего?! Да у тебя в клинике сто двадцать малолетних преступников: насильников, убийц, садистов. По ним колония плачет.

- Они больны!

- Это ты больной! Шизофреник!

Я вскочил, бешено ударил кулаком по столу:

- Детям нужен дом, а не тюремная камера!

- Очнись! Это им-то дом нужен? Это Крашенцову твоему дом нужен? Это Степановой дом нужен? Или, может, Мишке Великсову, который брата, как скотину, зарезал?

Задели Мишку - Маугли. Я вцепился в ворот Дубинина, потом в его плечо и вытолкал за дверь.

Мой Маугли... У него была почти полная потеря памяти. Он рассказывал, что жил в джунглях...

Кажется, я кричал тогда Дубинину вослед, что Маугли даже писать не умеет, - куда ему до изощренного убийства...

Я включил свет, взял в руки распавшуюся на отдельные листы тетрадь. Ворох страниц, испещренных неуклюжим мальчишеским почерком, не оперившимся еще, ломаным... Сотни угловатых буковок - боль Маугли, я смотрел на них и хотел вычерпать их ладонью, смотрел и, как на фотографии, видел белого, бледного, словно выцветшего Маугли. Слышал даже, казалось, его голос:

- Закат.

- Фасад.

- Звезда.

- Никогда...