Над Невой начинало темнеть. Холодный ветер гнал с Варяжского моря серые, неприветливые облака. И они надменным стадом ползли в сторону Ладоги. Там, на краю чистого неба, ночной сумрак еще лелеял блеклые тычинки звезд.

Эх, а вчера все так хорошо начиналось…  Летнее солнышко с самого утра грело воду в ижорских рукавах, плескалось бликами на чешуе играющей в заводях рыбы.

Знатный улов оказался на запруде. Пелгус и его старший сын Суви затемно взяли сеть и пошли на Бороню – рукав, отрезавший от невского берега холмистый кусок суши, поросший редким ельником и орешником.

С некоторых пор остров никак не звался. Вернее, его кто как хотел, так и называл. Раньше рыбаки Духовым звали, так как верили, что духи, на нем живущие, воруют их лодки. Частенько даже привязанные суденышки Нева как языком слизывала. Зазевался рыбак, отвлекся – ан и нет уж ничего. Течение на острие мыса – ого-го! Водовороты. Понятно, не на себя же пенять – на духов.

Сам Пелгус три года как крещение принял. Сразу после того, как отбили набежавшую емь. Оттого к языческим воззрениям своих соплеменников кунингас относился с неодобрением, но сдержанно – не каждый способен принять единого бога. Людям время нужно и его, старейшины, в крещении Филиппа, личный пример. Как там русы говорят: «На бога надейся, а сам… не подведи?»

Если б не ладожане, половину приневской ижоры могли перебить. Вовремя тогда тиун Меша подоспел. Полтора десятка лодий из Ладоги привел, а на них - три сотни ратников. Да и он, Пелгус, мудро поступил: увел на Духов остров всех воинов. Остальные жители в глушь лесную ушли. Из еми-то мореходы дохлые: через Неву на лодках переправятся, а затем берегом набежать норовят. А вверх по лесным рекам да в болота эти тати и вовсе не полезут. «Ну вот, «тати»… Опять как рус подумал».

После этой короткой войны новгородское словцо «бороня» так и прилипло к неширокому рукавцу, хотя вдоль него только ижора оборону держала. Ладожане с обоих сторон за островом высадились. Те, что с воеводой были в Ижору-реку зашли и грянули на емь так, что та сама в рукаве топилась, а которые по левую руку с боярином Гаврилой, те бежавших перехватывали и многих посекли нещадно.

Потом рыжебородый, красный от вражьей крови Гаврила смеялся: «Ну что, Пелгусий, какому ты богу молился, когда на остров сей емь не пущал? Чего молчишь? Знаешь, как отец нашего Ярославича говаривать любит? «Меч плечом крепчает, а плечо Господь облегчает».

Шутки - шутками, а тогда Пелгус всерьез поймал себя на мысли, что помимо своих, ижорских, богов внутренне взывал и к русскому, моля его, чтобы дал ладожанам ветер в паруса да силу гребцам. Никогда он еще так не желал встречи с русами.

И дал Бог. Когда на Неве показались крутогрудые ладьи, молчаливые ижорские воины радостно закричали.

Вот так стал остров и «Духовым» понемногу зваться, и «Бороней» и, даже, «Гаврилиным». Уж больно пришелся по душе ижорским ребятишкам громкий и могучий, как медведь, новгородец Гаврила Олексич.

Его отца Пелгус знал еще с тех пор, когда князь Ярослав проучил пришедшую в Ладогу-озеро емь. Уж две дюжины зим минуло. Новгородцы тогда на насадах пришли, все захваченные лодьи у врагов отбили, а самих по лесам разогнали. С тех пор емь в Приладожье ходить боялась. А три года назад вновь деревни всем миром пришлось отстраивать. Часовенку лесную – ту, что устроил тиун Меша, опять же, сожгли мерзкие создания.

Почему они жить не могут, как люди? Почему крадут и убивают? В их лесах зверя полно, рыбы в озерах и реках непереводно, а они все, как волки ненасытные. Да и литва лесная, та тоже не лучше, пусть не такая дикая. Ярослав и этих в свое время учил, как следует. Хорошо, что на новгородском столе теперь сын его - Александр. Весь в отца молодой князь – не спустит набега на свои владения. Однако ж, неуплаты оброка тоже не простит.

- Ратмир, глянь, кто там? – Александр услышал шум во дворе.

Негромко заржал конь, почуяв с дороги кормежку. Скрипнули ворота – значит или гонец, или кто-то из старшей дружины. Боярин тоже мог въехать во двор верхом.

Смуглый жилистый паренек, княжий слуга, мигом выскочил за дверь и тут же вернулся.

- Княже, Олексич там!

- Олексич?!

Ярославич поднялся, скинул с плеч накидку.

Гаврила, низко пригнув голову, перешагнул порог светлицы.

- Здравствуй, княже.

За окошком терема собирались сумерки. Ратмир, не дожидаясь напоминания, принес огня.

- Хорошо с таким ростом в покои княжеские входить, - пошутил Ярославич, - дважды кланяться не надо.

- Но Олексич, обычно улыбчивый, был хмур.

Александр взял свечу, поставил на стол.

- Ну, говори! Что?

- Худо, князь. Свеи в Неве. Много. От Филиппа ижорского гонец у нас. Сын его.

- А тиун где?

- В Ладоге. Оброчит.

- Гонца сам спрашивал?

- Сам, княже. Отрок по-нашему хорошо знает.

- Все равно звать! Эй, Ратмир!

Слуга  впихнул в дверной проем белобрысого высокого парня своего возраста в грубой льняной рубахе, подпоясанной сыромятным ремнем.

- Ты сын старейшины Филиппа?

Отрок поклонился.

- Да, князь. Я Суви.

- Почему отец тебя послал, а не сам прибыл?

- Он сначала женщин и детей на лодках вверх по Ижоре отправил, а теперь с воинами за чужаками следит.

- Много чужаков? Кто они?

- Говорят, свеи. Ваши  порубежники,  что на островах в Устье,  двадцать пять больших лодий сочли. Свеи на ночевку там стали. Прежде чем стать, на берегу пограничный пост разорили. При них еще сумь и другого народа воины, в железе. Так отцу раненый новгородец сказывал. А вчера с полудня к Бороне начали подходить.

- Что делают?

- На воде стоят, ждут чего-то. На берег немногие сошли. Лес осматривали для рубки, а ижору нашу не искали. Отец меня сразу к вам отослал.

Александр подошел к окошку. Во дворе зажигали факелы, челядь суетилась перед вечерней трапезой.

- Что думаешь, Гаврила? – спросил он, не поворачиваясь. - Зачем гости к нам пожаловали?

- Думаю Ярославич, не грабить они пришли. А зачем, то скорее отец их римский ведает, который ливонского барона Адреяша к тебе посылал.

- Фон Вельвен звал на литву вместе идти, хитрец. Но ты же слыхал: это свеи, а не Орден.

- А что за другой народ в железе, как не ливонцы?

- Может даны?

Гаврила тряхнул Суви за плечо.

- Ну что стоишь, глазами как корова хлопаешь? Скажи князю, какой вид у тех лыцарей?

Парень опасливо покосился на Олексича:

- Я близко не видел.

- Ладно, - Александр принял решение, - не мучь парня. Главное, не кто, а сколько, и зачем. Пускай обратно скачет немедля. Ижоре следить и считать свеев.

- Суви, запоминай, - князь ткнул пальцем в стол, словно давя мошку. - Передай Пелгусию: пустить лесную эстафету. Ваши до Лавы-реки, а оттуда ладожане. Теперь ты, Олексич. Если свеи строевой лес рубить возьмутся, значит, не на один день пожаловали. Если дальше пойдут, то, как пить дать, их путь на Орехов камень. Буду рать собирать. Гонца на стругу и, немедля, в Ладогу. Сам объяви старостам концов новгородских, что перед тем, как поутру вече скликать, я с ними говорить хочу. И ловчему моему Якову скажи, пусть в Неревском конце сыщет кого-нибудь поважней из карелы. Совет кунингасов соберем. Все. Да накормите отрока досыта!

Ратмир, сообразив, что последние слова князя относится к нему, повел посланца в гридницкую.

- Ты конным притек, медведь? – спросил он, весело взглянув на нового знакомца.

Суви кивнул.

- С каких пор ижора на коней взгромоздилась? И что, так быстрее к нам, чем на вашей лойве?

Но юноша-ижорянин никак не отреагировал на задиристый тон. Он сел на указанное место, с краю длинного стола и спокойно ответил:

- Если знать тропы, то одному по лесу быстро. Кони у нас тоже есть.

- А если волки?

- Волки летом сыты. Зверя много.

- А если тати?

- Разве что водь. Водь может. От этого страх и берет. Но я меткий.

Ратмир довольный, что здоровый парень, на голову выше ростом, признался в собственных страхах, покровительственно бросил:

- Сиди тут. Нож свой, лук и стрелы после получишь.

Он вернулся с полной плошкой дымящейся каши, хлебной лепешкой и жареной перепелкой.

- Ешь, сейчас квасу зачерпну.

Суви вмиг умял кашу и принялся за перепелиную тушку.

Кормилец расплылся в белозубой улыбке.

- Что, живот от спины отлип?

-Угу.

- Да ты жуй, не жалко. Не свое – княжье.

Гонец перестал жевать и испуганно посмотрел на птичьи останки, потом на оруженосца.

Увидев веселых бесят в его глазах, сам улыбнулся.

- Ты пошутил, рус?

Ратмир оперся локтями о стол и вложил узкое, смугловатое лицо в ладони.

- Я не совсем рус… Слушай, а ты сам видел свеев? Какие они? Свирепые?

Суви задумался.

- Я с берега много рыжих, как Гаврила видел. Одежды у них яркие, железо грудное на солнце горит. А порубежник, что к нам с вестью приплыл, у тех, других, кресты видел, белые на красном.

- Что ж ты молчал, когда Олексич спрашивал? Говорят, даны-лыцари таковы. Эх, ладно, поезжай. Я князю сам скажу.

Было видно, что Ратмир горд возможностью сообщить своему покровителю важные сведения.

Когда они прощались, княжеский слуга протянул руку.

- О твоем отце у нас хорошо говорят. Пелгусий - мудрый кунингас. Добрый путь. Чую, еще встретимся.

В ответ Суви подал свою, крепкую, широкую ладонь.

- Спаси бог и тебя.

Шнеки все подходили и бросали якоря напротив устья Ижоры.  

Пелгусий с четырьмя охотниками наблюдал с левого берега. Охотники подползли к самому краю зарослей, покрывавших обрывистый берег, усыпанный средней величины валунами. Внизу, у самой воды, желтела тонкая полоска песка.

Первые корабли свеев ижорские рыбаки засекли еще на выходе в море у Топи – острова, что разлегся, как говорили окрестные народы, «в начале моря».

На покрытом голодным, осиновым лесом острове раньше была новгородская застава, но после того, как прошлой осенью ее сожгли морские разбойники, последний пограничный заслон оказался у лоцманского поселка, где добро с купеческих кораблей перегружалось на лодьи для отправки в Новгород.

Рыбаки с южного берега залива, как и полагалось, отправили самую быстроходную лойву на острова в устье Невы. Там весть приняли, но суетиться не стали, решив своих гонцов не посылать. Днем пришли сразу два любекских «купца». Их перегрузили и караван на малых судах двинулся к Ладоге. Старший стражи понадеялся на расторопность лоцманов-ладожан, с которыми послал бересту, и на то, что свеи заночуют на Топи-острове. Но те вечером вошли в Неву. Они были прекрасно осведомлены, что где находится и сколько у здешнего тиуна ратников.

Сам тиун Меша с неделю как ушел с ижорским рыбным оброком в Ладогу. Там рыбу оценивали, часть везли в Новгород, часть оставляли тут же в местном монастыре. К тому же Меша по прозванию Новгородец после собирался объехать еще несколько карельских поселений. С пушной податью в этом году выходило плохо.

Неприятель ударил на порубежников сходу. Два десятка собиравшихся на ночлег пограничников разбежались по окрестному лесу. Трое, в том числе и раненый старшина, успели на струге убраться в протоку, а там из реки-Охты опять выйти в Неву. Тиуньего старшину звали Прокоп. Он получил арбалетную стрелу под ключицу, да так и ходил с обломком, проклиная собственную беспечность. Ижоряне, зная Мешин крутой нрав, раненого жалели.

Пелгусий определил правильно: свеи дожидались своих. Как только подошло еще несколько кораблей, с первого из них подали сигнал «приставать».

У Духова острова Нева сразу давала глубину. Груженые свейские шнеки смогли вплотную подойти к берегу и бросить сходни.

Сначала на берег сошли легкие пехотинцы. За ними слуги потащили лагерный скарб.  Потом сошел папский бискуп со своими  служками. Церковник осенил землю крестным знамением и затянул католическую молитву. Под этот гортанно-тоскливый речитатив и дважды прозвучавший сигнал рога на берег устремились знатные воины. Их слуги и оруженосцы понесли свернутые полотнища шатров, инструмент, повели немногочисленных кряжистых коней.

То, что свеи выбрали именно Духов остров для лагеря, понятно: рукав шагов на сорок отсекает его от остальной суши, а холм в центре высок, удобен. Под ним есть родник. Кто мог про родничок пришельцам рассказать, тоже ясно - водь.

С этим племенем у ижоры всегда одна песня: неясная и ненадежная. Хотя, вроде такие же вассалы новгородские. Торгуют, также оброк платят, но все равно норовят всех на кривой козе объехать. Сытое брюхо сейчас их интересует больше, чем спокойная жизнь потом.

Вон, отсюда видно: толмач, по облику из води, ходит по лагерю, кланяется и говорит о чем-то с  важным и пестрым, как фазан, рыцарем. По виду и повадкам, этот важный – воевода. Но не он, скорее всего, главный. По шутливым перебранкам рыцарей, лагерной суете, можно заключить, что предводителя воинства на острове еще нет.

Высадившиеся на берег вели себя довольно беспечно. Они не собирались никого искать и ловить, а только послали дозоры в обход острова, чтобы посмотреть, нет ли брошенных сетей и лодок. Пришельцы были в себе уверены.

Пелгусий, с самого начала получив плохие известия, не стал ждать и отослал охотников в ближние деревни. Времени хватило, чтобы оповестить народ, собрать детей и ценный скарб в лодки. Дальше объяснять не приходилось – люди сами знали, что делать. Мужчин обязали готовиться к войне, звать соплеменников из других деревень. Все ждали скорых вестей от новгородцев.

Мысль отправить сына конным родилась из опасений, что иноземные купцы могут состоять в сговоре со свеями. По утверждениям того же Прокопа, на вопрос, видели ли гости свейскую флотилию у Топи-острова, те отвечали отрицательно. А вот ижора шнеки заметила и именно в юго-западной части. Любому мальчишке ясно: ни одна любекская или генуэзская нава не будет огибать остров с севера. Северный ветряк-посвист может нагнать на камни. А камней там, ой как много!

К пакостям иноземных купцов в Новгороде давно привыкли. То они с разбойниками снюхаются, то на дерптского епископа шпионят, то бояр подговаривают князя отравить. А тут, как пить дать, лоцмана подкупят, а гонца - в воду.

Гаврила Олексич сына Пелгусия знает. Суви береста от тиуна не нужна, чтоб до князя допустили. На коне ненамного дольше получится. А может и быстрей. Эх, только бы водь на пути не рыскала!

Ульф стоял на носу судна, расставив ноги, и смотрел, как справа, из-за поворота, медленно открывается устье Ижоры с выдающимся вперед дальним обрывистым берегом. Около мыса сгрудились шнеки с убранными парусами, а на возвышенном месте пестрели несколько рыцарских шатров, в том числе, с шагающим львом Биргера. Его шатер – шатер герцога Фаси, с золотисто-голубым геометрическим узором и расшитым золотом верхом, только расставляли.

Ульф крикнул, чтобы пришел его мажордом. Когда суетливый дряблощекий человек явился, ярл подтолкнул его вперед и указал на холм:

- Это так вы любите своего короля и его верховного ярла?! Где львы Эрикссонов? Небось, эти датские свиные бароны вовсю зубоскалят за спиной. Клянусь, если до меня долетит хоть отзвук, я велю тебя повесить.

Фаси обернулся. Большая шнека шла за ними чуть слева, возглавляя вереницу из четырех кораблей с красными крестами на парусах. Другая часть датской флотилии, еще шесть судов, уже покачивалась у берега, успев побывать в ночном набеге на Невское устье.

Ульф нервничал. Весь последний месяц обстановка при дворе разворачивалась таким образом, что требовалось постоянное присутствие подле слабеющего здоровьем короля. Эрик Шепелявый все чаще общался с лекарями, иногда переходя от постельного покоя к приступам слепой ярости. В такие моменты могло произойти что угодно, и лишь влияние отвечающего за королевское войско ярла Швеции спасало страну от потрясений.

За примером междоусобицы далеко ходить не приходилось: норманны разделились на две стороны и воевали, а в Упсале лига сторонников его двоюродного брата так и норовила подставить ножку ему – претенденту на шведский трон.

Королевский зять Биргер аф Бьельбо - типичный Магнуссон. А у них, как известно, зависть и фанаберия идут впереди знаменосца. Положение третьего (а может быть, в ближайшем будущем, и второго) человека в государстве родственничка, видите ли, не устраивает!

Но на этот раз партия Биргера проиграла. В долгожданный, организованный самим папой поход, флот из сорока кораблей ведет тот, кто и должен вести. И когда будет одержана победа над схизматами и язычниками, право Фаси на корону признают все.

Однако слишком долго собирались братья-рыцари. Три года понадобилось, чтобы епископ Томас, наконец, благословил отряд на выход.  Епископ отправился с основными силами, а Ульф еще сутки ждал  датчан,  которые по каким-то причинам задерживались. Знает он эти причины: пристали к берегу, обчистили какое-нибудь туземное селение, попьянствовали и дальше пошли. А чего им, свиньям, сделается – по папской унии они берут две трети завоеванных земель. Думают, что воевать шведы будут, а они – добычу делить.

Когда сбросили сходни, Биргер Магнуссон уже ждал на берегу, без доспехов и шляпы, с расстегнутым на груди легким камзолом, подпоясанный коротким мечом. Для первой трети июля было жарковато. К тому же задувший поутру западный ветер сходил на нет.

При виде верховного ярла королевский зять «надел» веселую улыбку, слегка поклонился.

- Здравствуйте дорогой кузен, как добрались? Только не говорите: «вашими молитвами». Епископ Томас и впрямь настойчиво просил небо не препятствовать Вам. А вот, кстати, и его преосвященство.

- Тонкая шутка, родственник! - усмехнулся ярл, принимая благословение епископа. – Вы вижу, давно обо всем позаботились и настроились на обед? Я тоже голоден. Однако пригласить вас мне некуда.

Служитель церкви стрельнул глазами на Биргера.

- Прошу прощения, герцог, за нерасторопность интендантов. Поначалу эти неотесанные болваны и мою прислугу умудрились оставить без дров. Но если вы не против, то приглашаю присутствующих разделить трапезу со мной, слугой божьим.

- Что ж, с удовольствием, - кивнул герцог Фаси, - только прошу: воздержитесь от приглашения датских баронов. Я устал. Позовите Тругвольда. Кстати, почему его нет?

Биргер пожал плечами:

- Пошел обходить остров и ставить дозоры.

Когда лагман пришел, трапеза только началась. Гости епископа успели осушить по кубку 

крепкого пива и принялись за жареную солонину и сыр.

Тругвольд поклонился.

- Если его преосвященство позволит, то я предложил бы господам отведать запеченной на углях утятины. Мои дозорные набили с дюжину жирных уток в протоке.

Фаси, запивая кусок солонины, махнул ему рукой: «садись», а епископ благосклонно закивал головой:

- Конечно, дорогой лагман, пусть распорядятся.

- Скажи, а что ты видел, кроме уток? – спросил Биргер.

Тругвольд сделал вид, что колкость не заметил. Пожилого воеводу вообще мало интересовал королевский зять. Он сделал глоток пива, отер седые усы и посмотрел на Фаси.

- Ярл, посты нужно выдвигать подальше за протоку, в лес. Она мелкая, коню по шею, а за ней густой кустарник – не видно ничего. Или приказать тавастов пригнать, пусть подлесок вырубают?

Фаси мотнул головой.

- Мне уже доложили: на этой стороне Ингры лес некудышний. А на той - хороший, строевой. Нет, с подлеском только время терять. Пусть сосну в плоты вяжут и переправляют. Что еще?

- Вокруг острова ни лодок, ни сетей. На той стороне несколько рыбацких хижин – в них пусто. Дальше деревня, тоже пустая. Толмач говорит, ингры нас еще вчера обнаружили. Иначе так быстро с места б не снялись.

- Ну и что, - усмехнулся слегка захмелевший Биргер. - Пока не до ингров. Пусть сидят себе в лесу и дрожат. И смотрят, как сопливый хольмгардский конунг мир с нами пытается заключить, – он похлопал ладонью по ножнам меча. - А их мы после крестить будем. Что скажете, епископ тавастов?

Томас медленно перекрестился:

- На то и посланы мы волей Божьей и папы Александра в земли язычников, дабы оградить их от ядовитой схизмы. Да будут благословенны рыцари креста господня. Аминь!

Сидящие под сенью черно-красного полосатого шатра дружно повторили: «Аминь!»

- Я бы, кузен, миром не обольщался, - сказал Фаси, устало откидываясь на расшитые серебряной нитью подушки. Он уже освободился от доспеха и оставался по-простому: в длинной накидке-безрукавке и рубахе. – Русы не привыкли давать себя в обиду. Если ты на их земле, значит, рано или поздно, встретишься с ними в бою. Другое дело, что у нас есть немного времени, чтобы закрепиться на месте и подготовиться. А место, как вы заметили, для крепости отличное. И хоть Тругвольд говорит, что западная протока мелковата, остров есть остров. Протоку можно углубить и вал насыпать. Кстати, принесите план. Он у моего мажордома.

Однако источающая печеный дух утятина появилась в шатре быстрее чертежа крепости.

- Нет, клянусь, я его все-таки повешу, - с досадой заявил Фаси.

- Кого? – насторожился епископ. – Моего повара? Побойтесь бога!

Даже у нагловатого Биргера от удивления вытянулось лицо, а Тругвольд недоверчиво покосился на ярла.

Герцог чуть не подавился со смеха. Этого и вовсе от него не ожидали. Обычно холодно-сдержанный, Фаси редко позволял себе хохотать на людях.

- Да нет же, ваше преосвященство, - произнес он, откашливаясь и отпивая поданной воды. - Я про своего нерасторопного мажордома. Уже второй раз за день хочу это сделать. А повар у вас отменный, наслышан о нем. Кстати, откуда эта вода? Прелесть!

- Из родника. Он во-о-н там, на берегу Ингры, - показал Тругвольд. – Родник - это хороший знак.

- Должно быть, - кивнул Фаси. – Такая чистая, студеная, почти сладкая. Только господь может такую послать. А, Магнуссон?

- Может, уткой займемся, наконец? – не вытерпел Биргер. – А что до напитков, то я всему крепкий бьерр предпочитаю. Эй, слуга, чего рот раззявил, наполни господам кубки!