Ах, что вредней безумного доверья?
На голубя похож он? Перья занял,
На деле ж он душою злобный ворон.
Он агнец? Шкуру он надел ягнячью,
На деле ж он по нраву хищный волк.
Обманщику надеть личину трудно ль?

Шекспир, «Генрих VI»

…Правда, как оказалось, никакой опасности не было – по крайней мере, в эту минуту. У ног двух наблюдателей раскинулась обширная холмистая равнина, перемежающаяся лугами, лесами и рощами. На юге по-прежнему блестело озеро - Смолино, вспомнил его название брат Лукас. Перед глазами вилась желтая змея дороги, по которой они вчера добирались до обоза. Прекрасно заметен был и сам обоз – вернее то, что от него осталось. Дистанция оказалась не очень близкой, чуть меньше мили. Рыцарь напряженно сощурил глаза, пытаясь как можно лучше разобрать происходящее. Обозников и ландскнехтов теперь видно не было: кого прикончили, а кто успел и сбежать. Зато хорошо различалась русская армия. Не вся, но ее передовая часть, конный авангард, который сейчас увяз среди повозок. Из-за ближайшего леска выходили пешие части, но их, словно магнитом, тоже тянуло к орденскому добру – благо, огромное его количество могло удовлетворить даже самые большие толпы грабителей. Обоз всасывал московитов, как губка воду. Несмотря на расстояние, двум парам глаз – Лукаса и Дитриха – отчетливо представилась картина полного разложения: спешившиеся конники и пехотинцы сновали вокруг телег, хватая с них все, что попадалось, распихивали добро по карманам, ссорились и даже дрались между собою из-за наиболее лакомых кусков добычи. Склочничать им было из-за чего: в повозках, помимо провианта и разного необходимого припаса, находились все ценности, похищенные в пригородах Пскова и в других опустошеннных русских местечках. Сейчас все это добро находило себе новых – или старых? - хозяев. Брат Лукас не знал пока, что передовую часть русского войска составляли псковичи – и они справедливо воспринимали обозный груз, как свое имущество, умыкнутое у них «немецкими ворами». Но чуть позже к расхищению содержимого повозок присоединились и новгородцы, и москвичи. Среди развороченных телег носился какой-то всадник в красном плаще, в отчаянии пытаясь урезонить добытчиков и вернуть их в строй.

-Все просто прекрасно! – вскричал фон Хаммерштедт. - Благодарение Архангелу Михаилу, святому Лукасу и всему небесному воинству! Брат ландмейстер оказался совершенно прав!

В эту минуту очевидное свидетельство недюжинного ума Плеттенберга почти примирило с ним брата Лукаса. Окажись ландмейстер рядом и скажи, что интересы Ордена требуют его, Лукаса, немедленного самопожертвования – рыцарь с восторгом бы согласился. А вот Дитрих созерцал это зрелище с совершенно другим выражением. На его лице отражалась страшная внутренняя борьба, как будто брата-сарианта разрывало между двумя противоположными стремлениями. Впрочем, фон Хаммерштедт снова не обратил на то никакого внимания. Даже когда Дитрих, не сдержавшись, пробормотал: «Жалкие и жадные глупцы… попасться в такую примитивную ловушку… не ожидал я…», - брат Лукас пропустил эти слова мимо ушей. У него другое было на уме.                                                                                                                                               

–Ты смотри, смотри, как они увлечены грабежом нашего обоза, - не мог удержаться рыцарь – ах, негодяи, ах, мошенники… Но поспешим же, необходимо как можно скорее донести эту радостную весть нашим командирам. Нельзя промедлить и дать вражеским вождям время привести своих варваров в надлежащий порядок!

Вновь поворачивая коня, Лукас даже не смотрел на брата-сарианта – настолько ему казалось само собой разумеющимся, что тот за ним последует. Именно поэтому все, что случилось в последующие несколько минут, стало для него полнейшей и чудовищной неожиданностью.                             

–Я не поеду, - твердо сказал оруженосец, отпуская поводья, на которых он вел за собою обеих вьючных лошадей. В голосе его прозвучало нечто, заставившее брата Лукаса встрепенуться – никогда раньше он не слышал у почтительного брата-сарианта такого тона.                           

-Не время для глупых шуток! – выкрикнул рыцарь.

-Верьте мне, ваша милость, я вовсе не намерен шутить в этот грозный час, - горьким тоном проговорил оруженосец. - Я просто хотел поставить вас в известность, что тут, видимо, наши пути расходятся.

-Да ты совсем обезумел со страху!

-Ничуть. Вы, если желаете, можете возвращаться к своим. А мне нужно спешить к обозу.

-Что ты там забыл? Да московиты моментально снесут тебе твою пустую голову!

-Отнюдь… - загадочно сказал брат-сариант. - Надеюсь, что я все же останусь в живых…

В голове брата Лукаса бомбой рванула догадка.

-Да ты же изменник! Продался этим варварам!

Дитрих промолчал. Он выпрямился в седле, а черты лица его вдруг приобрели непривычную твердость и решимость. Куда-то бесследно исчезло выражение услужливости, всегда характеризовавшей скромного брата-сарианта. Загадки последнего времени, связанные с непонятным поведением оруженосца, выстроились в уме рыцаря в стройную мозаику.

-Ты и меня толкал на измену – склонял перейти к этим врагам Бога и христианского мира! Сколько грязных сребреников они тебе заплатили?!

Торвальдс, который хотел уже умчаться, услышав эти обвинения, сдержал лошадь.

-Ваша милость, чем обвинять меня попусту в самых страшных грехах, лучше задумались бы о своей собственной незавидной участи. Ведь же понимаете, что при нынешнем ландмейстере вам не жить долго. Он невзлюбил вас - и если не сегодня, так завтра найдет способ как-нибудь от вас избавиться. Мне не хотелось бы, чтобы вы пали жертвой его козней. Но я, впрочем, больше не собираюсь вас никуда звать. Умный человек – возможно, вы и сами все поймете. Просто вам следует помнить: если пожелаете, то у людей великого князя вам обеспечен достойный вас прием и место. Поразмыслите об этом. А теперь не поминайте злом…

Дитрих хотел пришпорить скакуна, но Лукас взревел, вырывая фламберг из ножен:

-Да будь я проклят, если дам тебе так просто убраться!

Однако, тут брат-сариант, которого фон Хаммерштедт всегда считал увальнем, не очень подходящим для воинского дела, снова его удивил. Он молниеносно вскинул руку, в которой был сжат короткий ствол, насаженный на деревянную колоду. Брат-сариант направил его на рыцаря. Фон Хаммерштедт злорадно растянул губы: без воспламененного фитиля это оружие не представляло никакой опасности. Но Дитрих резким движением швырнул огнестрел в лицо рыцарю – и тот врезался ему в лоб. В голове взорвался фейерверк боли. Удар рассек Лукасу кожу над правой бровью, откуда обильно заструилась кровь. Воин пошатнулся и едва не вывалился из седла. Пользуясь его замешательством, оруженосец – бывший оруженосец! – все так же быстро выхватил собственный меч-полуторник и разом выбил клинок из руки брата Лукаса. Фламберг, переворачиваясь в воздухе, лишь сверкнул гранями на солнце и плашмя упал на траву.

-Я очень сожалею, что пришлось так поступить, - беззлобно сказал Торвальдс, - но я не мог позволить вам встать на моем пути. А сейчас – прощайте! Или, может статься, до свидания! Подумайте – эта шкура не стоит выделки! Надеюсь, если мы встретимся, то как друзья…

И не тратя больше времени на слова, Дитрих дал шпоры лошади и понесся под уклон холма – прямо к разграбленному обозу. Фон Хаммерштедт смотрел ему вслед сквозь растопыренные пальцы правой руки, которую прижал к лицу, пытаясь сдержать кровь. Он был ошеломлен столь внезапным превращением безобидного барашка в дерзкого хищника. Потом немного пришел в себя и слез с Лоэнгрина, чтобы поднять меч. Преследовать изменника рыцарь не намеревался – тот уже умчался слишком далеко. Медленно приходило понимание ужаса ситуации, в котороую он, Лукас, против воли своей влип, словно муха в янтарь.

«Что скажет Плеттенберг, когда узнает, что брат-сариант, который все время терся около меня, изменил и сбежал к московитам?! – обожгла догадка. - Кто после такого примет на веру, что я непричастен к его измене? Даже если кто-то сначала и поверит, то уж ландмейстер найдет способ раздуть тлеющие подозрения в уверенность! Скажет, например, что мы в сговоре – и именно Дитрих надоумил меня привести отряд наемников уже после того, как войско отошло от Пскова. Эдак ведь и вправду весь неуспех дела свалят на мой злой умысел! Как там говорил брат Вольтер? Мол, только этих двух сотен ландскнехтов не хватало, чтобы бросить их на штурм стены и сделать последней соломинкой, дабы сломать спину верблюду! Отличный ведь способ снять с себя ответственность за неудачную осаду! Суд долго церемониться не станет… И еще хорошо, если проведут обряд изгнания из Ордена, лишения рыцарства, да срубят голову честь по чести. Могут ведь, не дожидаясь суда, и просто вздернуть на первом же попавшемся дереве, как тех разбойников – в походных-то условиях…»

Увы, делать было нечего – приходилось возвращаться к войску. Благо, никто из московитов, поглощенных обозом, пока не обращал внимания на фигуру Лукаса на холме. О смысле действий Дитриха тоже гадать не приходилось – изменник удрал к русским, дабы успеть своевременно предупредить их о заготовленной ландмейстером ловушке. Фон Хаммерштедт вдруг вспомнил слова, которые недавно вскользь обронил Торвальдс: «Жалкие и жадные глупцы… попасться в такую примитивную ловушку… не ожидал я…» Очевидно, Дитрих первоначально надеялся, что московиты не попадутся на удачку Плеттенберга и, не размениваясь на повозки с их охраной, тут же ударят по ливонскому войску. И лишь катастрофическая для русских ситуация, внезапно сложившаяся из-за обоза, заставила предателя резко изменить планы – интересно, а в чем они состояли? – и продемонстрировать свое истинное лицо.                                                                                                                        

…Вьючные лошади, отпущенные Торвальдсом, убежали, и ловить их казалось бесполезным. Лукас, подобрав меч, стронул жеребца в сторону главных сил ландмейстера. Ехал он медленно. Даже перспектива словить спиной стрелу от какого-нибудь прыткого московита его не подгоняла. Наш рыцарь проклинал всех подряд - и гордого, недоверчивого Плеттенберга, и заносчивого Шварца, и хитрого проходимца Дитриха, и подлого любителя бить исподтишка Розенберга. Как водится, стоило ему подумать про человека, как он тут же материализовался. Поодаль из травы поднялась фигура и окликнула:

-Эй… подождите-ка… брат Лукас!

Фон Хаммерштедт обернулся и – без всякого удовольствия! – признал ландскнехта, которого он подозревал в недавнем покушении на свою жизнь. Рыцарь придержал коня:

-Что тебе надо от меня?

Наемник оскалился – его верхняя губа медленно приподнялась, словно крышка гроба.

-Что-то вы не очень дружественно встречаете собрата-воина, одного из немногих спасшихся во время этого ужасного нападения, - он махнул рукой в сторону захваченного обоза. - А совсем недавно чуть не задавили меня своим дьявольским жеребцом… Ну ничего, я человек незлобивый и не держу на вас обиды ни за это, ни за то, давнее….

Глядя исподлобья, Розенберг побрел в сторону брата Лукаса. Тот обратил внимание, что хотя наемник лишился меча, на поясе у него висел внушительный нож. Мигом припомнилось, что ночной гость умел метать клинки далеко и достаточно метко.

-Стой на месте, - прикрикнул брат Лукас, - не вздумай подходить!

-Да вы не бойтесь так, хо-хо-хо…- ландскнехт глумливо зареготал. - Вам от меня никакого вреда не будет. Кстати, а куда поскакал этот брат-сариант, который ошивался около вас? Как его звать – Торвальдс, кажется? Мне показалось, что он отправился прямо к этим дикарям, которые только что перебили наших товарищей…

-Захлопни свою скважину! – вскипел рыцарь, не имевший никакого желания пускаться в малоприятные объяснения перед каким-то кнехтом. - Это не твоего ума дела!

-Ну да, ну да, - с деланной покорностью закивал Розенберг. - Понятное дело, не такому ничтожеству, как я, судить что-то о ваших рыцарских делах. Это дело высоких господ вроде Плеттенберга, Броле, Пернауэра… Надеюсь, вы сумеете объяснить им, с какой целью отправили оруженосца к врагу.

-Как ты смеешь, кусок навоза! - не выдержал брат Лукас. – Если ты видел, как оруженосец поехал к русским, то уж, верно, не мог не заметить, как я пытался его удержать… И что он мне за это сделал, - он машинально прикоснулся к рассеченному лбу, пульсирующему болью.

-Конечно, видел, - снова злорадно осклабился Розенберг. - Как по мне, так отличный спектакль вы разыграли. Любой бродячий комедиант обзавидуется!

Он откровенно глумился над рыцарем, наслаждаясь выгодой своего положения. Это стало для него роковой ошибкой.

«Теперь я окончательно погиб, - подумал фон Хаммерштедт, - поскольку гнусная тварь не упустит такого прекрасного шанса опорочить меня перед начальством… Пришибить негодяя!»

Решение пришло моментально. Рыцарь дико оглянулся в сторону орденского войска – то стояло достаточно далеко. Там, откуда нельзя было с достаточной точностью разобрать, что именно происходит на этом холме.

«Прикончу мерзавца, а потом скажу, если кто из наших увидит, что расправился с московитом! Вот-вот разразится битва, и разбираться никто не станет… А про Дитриха… А что Дитрих… Никто пока не знает, что он сбежал к русским – кроме меня и этого… Скажу, что его убили при обозе – да может, никто и не станет спрашивать! О, святой Лука, помогай! Поставлю тебе огромную свечу, какую еще никто не ставил!»

Действовать нужно было так же быстро, как кошке, бросающейся на мышь. Брат Лукас снова – уже второй раз за пятнадцать минут! – рванул из ножен меч и ударил жеребца шпорами. Тот пронзительно заржал и вскачь ринулся прямо на оторопевшего наемника. Кулак с зажатым в нем клинком рыцарь воздел над головой, собираясь надвое развалить череп проклятого кнехта. Но Розенбергу, как ни черна была его душа, нельзя было отказать в одном: он все же являлся настоящим профессионалом своего дела, кровью и потом выслужившим огромный опыт в десятках походов и сражений. Генрих собрался почти мгновенно и отпрянул в сторону, избегая рокового удара – рыцарь пронесся мимо. Искусный наездник, Лукас тут же развернул коня, но наемник оказался опять быстрее – занес над собою правую руку и резко разогнул ее, отпуская нож в свободный полет. На сей раз искусство воина и отработанная реакция пришли на помощь уже фон Хаммерштедту – в тот момент, когда враг поднял оружие для броска, он вздыбил Лоэнгрина на дыбы. Больше рыцарь ничего не успевал сделать: поэтому, пришлось пожертвовать дорогим и верным животным ради спасения собственной жизни. Клинок распорол жеребцу брюхо и по рукоять вошел в него, исторгнув из тела животного фонтан крови. С предсмертным криком Лоэнгрин повалился на спину, и рыцарь успел спрыгнуть до того, как его придавила бьющаяся туша. Теперь противники стояли друг против друга, разделенные издыхающим жеребцом, но у брата Лукаса в руке был клинок, а у Розенберга – нет.

Оценив невыгоду своего положения, ландскнехт попытался избежать дальнейшего боя.

-Остановитесь! – крикнул он фон Хаммерштедту. – Я знаю, чего вы опасаетесь. Можете считать, что вашего оруженосца я не слышал и не видел. Если кто спросит – на святом кресте готов буду поклясться, что наблюдал, как вы в одиночку ехали! Только оставьте мне жизнь, прошу!

Но сейчас, когда выпал такой удобный случай покончить с коварным врагом, брат Лукас не собирался останавливаться. Да и не поверил он ни на ломаный грош обещаниям коварного душегуба.

-А вот не надо было тебе на меня нож поднимать этой ночью, - процедил фон Хаммерштедт, обходя Лоэнгрина и направляясь к Розенбергу – медленно и неотвратимо, словно старуха с косой.

Но наемник остался не совсем уж беззащитен. Он быстро добыл из голенища сапога кривой нож и выставил его перед собой. Фон Хаммерштедт злобно захохотал и бросился на неприятеля. Впрочем, убедившись два раза подряд в умении Розенберга обращаться с метательным оружием, он был готов в любую секунду либо отбить летящий клинок лезвием своего фламберга, либо уклониться в сторону. Однако, Генрих не стал рисковать своим последним козырем. С кошачьей ловкостью он вывернулся из-под меча и ринулся наутек. Брат Лукас помчался следом – в эту минуту рыцарь чувствовал радость от того, что на нем не было доспехов.

Быстрые ноги ландскнехта несли его с необычайной скоростью. Он бы, наверное, спасся – но Небесный Чтец, как видно, решил захлопнуть пакостную книжицу его жизни. Левый сапог Генриха вдруг провалился в кротовую нору – и беглец во весь рост растянулся плашмя, выронив свой нож. Фон Хаммерштедт с торжествующим ревом настиг его и занес фламберг. Но наемник не желал умирать; он проворно перекатился на спину и швырнул в лицо брату Лукасу горсть песка, зачерпнутую при падении. Тому слегка запорошило глаза, и он на несколько мгновений приостановился, протирая их тыльной стороной левой ладони. Этого хватило ландскнехту – он змеей поднырнул под меч и схватил рыцаря за руку, принявшись яростно ее выкручивать. Лукас поневоле выпустил оружие, и тогда ландскнехт сжал его горло. Оба повалились и покатились по земле, надсадно хрипя, готовые разорвать друг друга в клочья. Фон Хаммерштедт ощущал на своем лице дыхание Розенберга – такое зловонное, словно исходило из разверзтой могилы. Брат Лукас неимоверным напряжением сил сумел разжать пальцы-клещи на своем горле и сам вцепился в шею противника. Каждый из них в эти мгновения так ненавидел противника, что готов был погибнуть – только бы утащить на тот свет и другого.

Наемник был по-медвежьи силен, и сначала рыцарю пришлось туго. В какой-то момент Розенберг, пыхтя от натуги, сдавил его так сильно, что у Лукаса потемнело в глазах. Вонючая пасть с гнилыми клыками оказалась столь близко, словно кнехт собирался укусить Хаммерштедта за нос. Однако, вложив всю ненависть к своему несостоявшемуся убийце в физическое усилие, рыцарь сумел разжать вражеские объятия. Фон Хаммерштедт оказался куда гибче и ловчее Генриха, и это уравновешивало их шансы.

Катаясь в траве, они оказались совсем рядом с выроненным Розенбергом ножом. Брат Лукас, оказавшийся в тот момент сверху, первым уловил его блеск среди пучков пожухшей осенней травы. Он отпустил ладонь противника, вытянул правую руку и схватил клинок за костяную рукоятку. Рыцарь тут же поплатился за это – Розенберг вновь схватил его за горло и сжал так, что чуть не раздавил. Теряя сознание, фон Хаммерштедт вложил весь свой угасающий дух в удар, который пришелся в шею врага. Лицо брата Лукаса окатил мощный фонтан темно-красной крови, а пальцы-клещи разжались. Сил рыцаря хватило лишь на то, чтобы скатиться с дергавшегося в агонии кнехта и распростереться рядом с ним на спине – после чего наш герой потерял сознание.